Лев Успенский - Пулковский меридиан
Сталин поднял глаза от блокнота и задумался. Сквозь начавшие светлеть окна донесся протяжный, сильный гудок. Вагон тронулся с места. Поезд пошел.
Молодой порученец давно уже спал в купе за стенкой. Он спал не раздевшись, не сняв с ног даже высоких и, несомненно, несколько переуженных сапог; однако нежное лицо его приняло во сне совсем детское выражение… Лоб разгладился, полные губы шевелились, тень от ресниц мягко ложилась на щеку… Казалось странным, что деревянная кобура маузера свешивается на пол от пояса этого мальчика. Рядом и выше его спали пожилые командиры; в соседнем вагоне торопились не упустить своего, пока не разбудят, две крепкие, краснощекие девушки-юзистки… Спали красноармейцы комендантского взвода, дремали проводники вагонов…
Уполномоченный СТО не спал. Он то снова и снова присаживался к столу, листая напечатанные на машинке материалы, проглядывая записи, разыскивая что-то на одной, потом на другой картах, то прохаживался по шаткому полу несущегося вперед вагона, то надолго останавливался у широкого окна.
За окном уходили теперь туда, к хвосту состава, влажно-зеленые утром озимые, еще красноватые, сквозь первые всходы, яровые поля. Пробегали рощи, между стволами которых путался легкой ватой паровозный пар, как призраки неверной, короткой жизни. Гулко проносились мосты и холодноватые, в полосках тумана, в розовых отражениях, речки под ними…
То и дело мелькали серые избы деревень. В каждой избе жили люди; сколько людей, какое неисчислимое множество людей на протяжении сравнительно короткого пути! Они тоже спали под этими крышами, спали здоровым и спокойным сном. Они еще не знали всего о новой беде, поднимающейся над их Родиной. Они не видели путей, которые приведут ее к победе. А ему надлежало их знать. И он их знал: партия, уполномочившая его на нелегкую работу, указала ему их начало.
Глава XIII
ПОРОХ И ЧЕРЕМУХА
Семнадцатого мая утром четыре миноносца флота его королевского величества вошли в гавань Бьоркэ, в северо-восточной части Гольф-оф-финлэнд (так было обозначено на картах адмиралтейства), то есть — Финского залива. Флагманом этой четверки был корабль со странным названием «Сомарег»; командиром — капитан-лейтенант Ральф Кэннеди.
Эсминец «Сомарег» имел свою довольно примечательную историю в анналах британского флота.
В 1917 году миноносец «Сомалиец» наткнулся в районе Смитовой мели, у берегов Шотландии, на мину, поставленную, вероятно, немецкой подводной лодкой. Взрывом ему начисто оторвало корму. Случайно оказавшийся неподалеку сторожевой корабль подцепил на буксир безногого инвалида с остатками экипажа и, пользуясь отсутствием на море волны, с великим трудом дотащил его до Фортского залива. В ста пятидесяти ярдах от того места, где остатки «Сомалийца» причалили к берегу, покачиваясь на волнах, дремала другая такая же руина — корма миноносца «Туарег», разрезанного немецким снарядом почти пополам в памятный день Ютландского боя 31 мая 1916 года.
Тогда на верфях положение было крайне тяжелое: не успевали пополнять потери. Поэтому кому-то из высших командиров флота пришлась по вкусу причудливая идея: нос «Сомалийца» прирастить к корме однотипного с ним «Туарега». Это составное судно, модернизированное и показавшее на испытании приличную скорость и неплохие мореходные качества, окрестили составным же именем «Сомарег».
Когда Джону Джеллико, тогдашнему командующему Грэнд-Флитом, стало известно о рождении корабля-гибрида, он поводимому, остался очень доволен. Он много смеялся. «Укомплектовать корабль командой головорезов, списанных за различные шалости с других судов, — приказал он. — При возложении боевых задач не считаться ни с какими опасностями».
Для эсминца «Сомарег» такая бурная жизнь стала традицией. Поэтому, когда Ральфу Кэннеди сообщили, что он должен вести свой отряд в Бьоркэ и там получить особое задание лично от некоего «мистера Ди-Эм», уполномоченного весьма высоко стоящих лиц, он ничуть тому не удивился. По карте все было понятно без объяснений: Бьоркэ (по-фински — «Койвисто») — последний рубеж западной цивилизации; это, как говорят газетчики, крайний мыс, вдающийся в бурное красное море…
Правда, каплейт Кэннеди чуть-чуть поморщился: большевики! Их флота, он, разумеется, не боялся: разведка доносила, что у них там царствует полный развал и анархия. Корабли не выходят в море. Они превращены в пловучие гаремы, в увеселительные заведения, где очаровательные бывшие графини и княгини, под страхом вылететь за борт, вынуждены увеселять пьяных матросов. Уверяют, что вместо снарядов и торпед суда до верхней палубы загружены бутылками отличного вина из бывших царских погребов! Недурно?!
Орудий такого флота бояться, разумеется, не приходилось, но Кэннеди пытливо взглядывал на свою команду. Боцманы доносили ему совсем другое: экипаж кораблей проявляет излишний интерес к любому сведению о красной России… Оно — понятно! Кому не лестно послужить на корабле, нагруженном шампанским лучших марок, любуясь во время вахты плясками прелестных аристократок?.. Но вместе с тем…
Через час по приходе кораблей в Бьоркэ на «Сомарег» прибыло названное его командиру неофициальное лицо. Мистер Макферсон, как оказывается, был не просто участником войны 1914–1918 годов, не просто ветераном Ютландского боя. Он, как и «Сомарег», являлся одной из флотских достопримечательностей и диковинок. В Ютландском бою с затонувшего тяжелого крейсера «Индефатигэбл» из его команды в восемьсот человек спаслось двое. Одним из них был мистер Макферсон.
Из разговора с ним мистер Кэннеди вынес много нового и интересного. Джон Макферсон был до войны постоянным жителем России, Петербурга в частности. Член столичного русского яхт-клуба, он отлично знал эти воды и их берега. Ценно, очень ценно!
Джон Макферсон прибыл сюда, на Восток, со специальным заданием следить за большевистским флотом и при первой возможности способствовать всемерно его уничтожению — полностью или частично… Ничего не может быть разумнее! Превосходно!
И когда мистер Макферсон, передавая командиру отряда приказание совершить глубокую разведку (пройти как можно дальше в направлении Кронштадта, дабы выяснить возможность прорыва в этот русский Гибралтар и затопления там судов, уведенных большевиками из-под носа финских ротозеев!) выразил желание лично принять участие в таком походе, Ральфа Кэннеди прямо затрясло от радости.
Он ликовал не только потому, что Макферсон был хорошо осведомлен в лоциях Финского залива, даже не потому, что он был лично связан с «толстяком Уилки», с сэром Чильдгрэмом, этим всевластным вершителем судеб мира и войны; нет; больше всего радовала Кэннеди возможность иметь на борту человека, который спасся один из четырехсот во время гибели корабля его величества. В современном эскадренном бою!
О да, такое «неофициальное лицо» лучше всякого фетиша, талисмана. С таким — не пропадешь при любой погоде, чёрт возьми!
Они долго беседовали в тесной капитанской каюте «Сомарега». Силуэт «Клеопатры», легкого крейсера королевского флота (на нем держал свой флаг командир балтийской эскадры адмирал Коуэн), рисовался кабельтовах в двух. За ним сквозь иллюминатор было видно море — такое же, как в любой точке земли, где только вьется английский флаг; виден был за ним и берег — северный берег: сосна, скалы и рыжий скудный песок… Не совсем такой берег, к сожалению, как в других частях земного шара; совсем не такой, ну его к дьяволу! Так во всяком случае вытекало из слов осведомленного неофициального мистера Макферсона.
— Не очень-то я верю вашей разведке, Кэннеди! — просто сказал он. — По таким же идиотским «данным» олухи-немцы прошляпили в свое время все дредноуты Балтики: была твердая уверенность, что русская матросня не пошевелит пальцем, дабы увести их из-под пушек фон-дер-Гольца! А вышло не так! Увели!
По таким же данным, годом раньше, флот принца Генриха шел, как на парад, к горлу Финского залива, собираясь сорвать Петроград и Кронштадт, точно спелые яблоки с перегруженной ветки… Вы не знакомы с тем, что произошло осенью девятьсот семнадцатого года в Моонзундском проливе, капитан-лейтенант? Напрасно!
Там случилась прелюбопытная вещь. Немцы кое-что понимали в морском деле; мы с вами чувствуем это по своей шкуре, раз вы, если только я вас правильно понял, были под Скагерраком вместе с Гудинаффом на «Суэмптне».
Ну, так вот: они привели к Моонзунду не меньше, если не больше судов, чем к берегам Ютландии за год и три месяца перед тем. Они выдвинули туда свои лучшие корабли, дредноуты и супердредноуты, клянусь дубом, тиссом и трилистником! А большевики выставили им навстречу два старых линкора — «Славу» и «Гражданина»… и несколько миноносцев.
Немецкую эскадру вели лучшие адмиралы кайзера, такие же вояки, как наши друзья Хиппер и Шеер. А русскими никто не командовал, поверьте мне, Кэннеди! Да, да, никто! У их флота не было никакого адмирала! Им распоряжалась коллегия фанатиков, где, повидимому, журналистов и политиков было не в пример больше, чем моряков! Ну, и что же случилось! Вы думаете, большевики врассыпную бежали? Нет, Кэннеди! Нет! Большевики приняли бой. Большевики выдержали бой. Бежать пришлось немцам… Объясните-ка это мне; вы — говорите, а я посмотрю, как вы станете выкручиваться…
