KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Советская классическая проза » Сергей Сергеев-Ценский - Том 4. Произведения 1941-1943

Сергей Сергеев-Ценский - Том 4. Произведения 1941-1943

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Сергей Сергеев-Ценский, "Том 4. Произведения 1941-1943" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

«Преображение» немедля начнут переводить и, вместе с тем, искать нового издателя, ибо издатель первого тома, кажется, разорился или притворяется, что разорился, и так и эдак — дело обычное для американских издателей, даже когда они «высоколобые». Ох, если б Вы знали, какой это жуткий народ, американцы сего дня! Люди, которые не токмо не стыдятся невежества своего, но еще умеют и гордиться им. Мы, дескать, «здоровые» люди.

Предлагали Вы пьесу Вашу Худож[ественному] театру? Или какому-либо другому? Сообщите. Здесь такая пьеса не пойдет. Здесь ставят «Анфису», «Дни нашей жизни» Андреева, «Ревность» Арцыбашева и какую-то незнакомую мне пьесу Винниченко. Театра здесь, в нашем русском виде, — нет, а есть хорошие актеры и актрисы, при них — труппы, более или менее бездарные. Драматургии — тоже нет. Роберто Бракко не ставят, ибо он — не фашист. Сем-Бенелли — отыгран, старика Пиранделло хватило на два года, оказался слишком серьезен для мелкого мещанства, которое правит страною, деятельно понижая ее культуру и все более укрепляясь.

[…]

Пьеса показалась мне слишком «бытовой». Лермонтов засорен, запылен в ней, и явление «Демона» недостаточно освещает его. А впрочем, я плохо понимаю пьесы, хотя и писал их.

В начале 90-х годов я встречал у патрона моего, Ланина, жалкенького человечка, который, протягивая незнакомым эдакую бескостную, мокренькую ручонку, именовал себя: «Мартынов, сын убийцы Лермонтова». Он не казался мне человеком, страдающим «за грехи отца», а, наоборот, как бы подчеркивающим некую свою значительность.

Пьеса все-таки очень хорошая. Очень печальная. Как это значительно: Тынянов написал роман о Кюхельбекере, пишет о Грибоедове, О.Форш написала о Гоголе — Иванове, Огнев пишет роман о Полежаеве и т. д. Теперь Вы дали Лермонтова.

Пьесу необходимо поставить. Что сделано Вами для этого? Не могу ли я тут чем-нибудь помочь?

Крепко жму руку Вашу, Сергей Николаевич, желаю всего доброго.

А. Пешков

28. III.27.

Sor[rento].


Конечно, «Республику Шкид» я достал и прочитал и в письме к А. М., насколько помню (копий своих писем я, разумеется, не делал), я сомневался в том, что в лице авторов этой книги — Белых и Пантелеева — литература наша обогатилась двумя крупными талантами. Между прочим я указывал на мелькнувшего и угасшего в начале своей литературной карьеры автора «Новой бурсы» — Л. Добронравова, почему о нем и упоминает А. М. в своем ответном письме.


Дорогой Сергей Николаевич -

автор «Новой бурсы» Леонид Добронравов, человек бесталанный и неумный, умер осенью в Париже. Мне кажется, что один из «шкидцев», Леонид Пантелеев, — парень талантливый. Ему сейчас 20 лет, он очень скромен, серьезен, довольно хорошо знает русскую литературу, упорно учится. «Пинкертоновщина» ему чужда. Мне думается, что среди молодежи есть немало таких, которые не поддаются «американизации», напр., Малашкин, Василий Андреев, Четвериков, — можно насчитать десяток и больше.

Разве из того, что я сказал о Вашем Лермонтове, можно понять, что я его считаю «серым»? Читая пьесу, я этого не чувствовал, он достаточно ярок на фоне очень резко очерченных Вами фигур, его окружающих. Но мне кажется, что человек, который написал «Мцыри» и «Ночевала тучка золотая», был острее, непримиримей. Впрочем, я мало читал о Лермонтове, сужу о нем по стихам, по «Герою». А к правде у меня отношение того визиря, который «рассказал о рае, преувеличивая его действительную красоту».{224}

Второй том В[ашей] книги издаст, вероятно, лицо, которому переходит все дело издателя первого тома. В конце месяца будем знать об этом точно.

Сегодня — первый день Пасхи и — какой день, дорогой С.Н.! Цветет ромашка, — здесь она — кустарник, — герань, розы, японский клен, мимоза, зацвел дрок, цветет глициния, незабудки и еще какие-то неведомые мне деревья, кустарники. Перец тоже зацвел. Вчера был хороший дождь, и это очень разбудило все, после нескольких сухих, жарких дней. По саду ходит моя отчаянная внука Марфа Проказница и кокетничает с сыном Ивана Вольного — есть такой литератор — мальчиком 12-ти лет. Он родился на Капри, живет в Неаполе, по-русски почти не говорит, учится в школе, признан «королем латыни», переводится из класса в класс без экзаменов «в пример другим». А отец его орловский, Малоархангельского уезда, мужик. Вообще, здесь, в Европах, русские дети в чести и вызывают общее изумление педагогов своей талантливостью. […]

Всего доброго.

А. Пешков

17. IV.27.


Того же периода забот А. М. о судьбе перевода «Преображения» в Америке еще одно письмо, примечательное, между прочим, тем, что в нем вторично жалуется он на состояние своего здоровья:


Прилагаю еще две рецензии, Сергей Николаевич, слышал, что их — много, и не могу понять, почему бюро посылает через час по две капли. Книга, очевидно, хорошо идет; мне говорили, что это констатируется одной рецензией, которая заключена словами: «Нам приятно отметить, что в Америке начинают читать настоящую литературу». О втором томе еще не имею сведений, ибо Гест неожиданно проехал в Москву и — будет здесь лишь в конце м[еся]ца, в начале июня.

Простите, что пишу кратко, — не работает голова, и руки трясутся, — ночью был адский припадок астмы. А кроме того — тороплюсь: хочу съездить в Помпею, — там, в амфитеатре, будут играть Аристофана, кажется. Устал я, как мужицкая лошадь. И — жарко. Вот уже двадцать третий день нет дождя.

Крепко жму руку.

А. Пешков

15. V.27.

Любопытную вещь рассказала американка-журналистка: ее соотечественники в страсти своей к анкетам недавно опубликовали в одном из дамских журналов статью по поводу ответов женщин на анкету, которая ставила ряд вопросов об интимных подробностях половой жизни женщин. Вопросы, вследствие их неудобосказуемости, не были опубликованы. Но, надо думать, что В.В.Розанов был бы сладостно обрадован ими. Из ответов же явствует, что американки — в большинстве подавляющем — относятся к половой жизни отрицательно и даже — враждебно, рассматривая необходимость ее как грех — как «блуд», по взглядам нашей церкви — как диавольское дело. Насколько здесь пуританского лицемерия и как много подлинной, искренной усталости европейских и американских женщин — трудно судить, а все-таки, мне кажется, что это один из признаков возникающего среди женщин гинекократического настроения, ибо обанкротился мужчина и уже не в силах устроить подруге своей спокойную, уютную жизнь, в чем она нуждается более, чем он. Вот какие дела.

Всего доброго!

А. П.


Любопытно письмо, явившееся ответом на мое, в котором я сравнивал его с Львом Толстым, отмечая, что, в противоположность Толстому, он не стареет:


Дорогой Сергей Николаевич -

точно ли известно Вам, что книги Ваши «не появятся»? Я слышал, что Госиздат хочет «перекупить» их у «Мысли», дабы издать самому, как он издает Пришвина и еще кого-то. М[ожет] б[ыть], Вы мне разрешите узнать, что там делается с Вашими книгами?

Мой роман, пожалуй, будет «хроникой» и будет интересен фактически, но если скажут, что его писал не художник, — сие приму как заслуженное. Вы отметили, что я «не старею». Это — плохо. Я думаю, что принадлежу к типу людей, которым необходимо стареть.

Мне кажутся неверными Ваши слова, что Л. Н. Толстой «внезапно постарел», я думаю, что он родился с разумом старика, с туповатым и тяжелым разумом, который был до смешного и до ужасного ничтожен сравнительно с его чудовищным талантом. Толстой рано почувствовал трагическое несоответствие этих двух своих качеств, и вот почему он не любил разум, всю жизнь поносил его и боролся с ним. Проповедником он стал именно от разума, отсюда — холод и бездарность его проповеди. Художник был «схвачен за глотку» именно разумом, как об этом свидетельствуют письма и дневники Л. Н. 40-50-х годов. В 55 г. он уже решил «посвятить всю свою жизнь основанию новой религии», только что написав «Казаков» и ряд прекрасных вещей. Его «новая религия» суть не что иное, как отчаянная и совершенно неудачная попытка рационалиста, склонного к мизантропии, освободиться от рационализма, который был узок, стеснял его талант. […] Толстой, конечно, меньше Пушкина, но тоже — огромен и не скоро удастся разглядеть его. Он изумительно закончил фигурой и работой своей целую эпоху нашей истории.

Жалуетесь, что «проповедники хватают за горло художников?»[5]. Дорогой С.Н., это ведь всегда было. Мир этот — не для художников, им всегда было тесно и неловко в нем — тем почтеннее и героичней их роль.

Очень хорошо сказал один казанский татарин-поэт, умирая от голода и чахотки: «Из железной клетки мира улетает, улетает юная душа моя».{226}

В повторении — «улетает» — я слышу радость. Но лично я, разумеется, предпочитаю радость жить, — страшно интересно это — жить.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*