Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2
Во время обеденного перерыва Леонид зашел в партком к Сергею и без всяких предисловий спросил:
— Скажи, Сергей, меня примут в партию?
Усталое лицо Сергея озарилось улыбкой.
— Кого же принимать в партию, если не таких, как ты? Конечно, примут!
— Ты это… без шуток?
— Честное пионерское!
— Тогда дай мне анкету. И научи, что я должен сделать, чтобы все было поскорее.
— Почему поскорее?
— Так. Хочу шагать по стопам отца… Идти с тобой, с Власовым. Хочу, чтобы все было как у людей, — всерьез! — ответил Леонид.
13
Юлий Борисович Никонов потерял покой, — всем существом своим ощущал он приближение беды. Толчком для тревоги послужили слова Музы в день разрыва о нежелательности для него встречи с представителями власти. Он десятки раз мысленно задавал себе один и тот же вопрос: знает ли эта женщина о нем что-нибудь конкретно или просто догадывается? Он имел неосторожность оставлять иногда у нее свертки с иностранной валютой в надежде, что она, женщина воспитанная, щепетильная, не позволит себе копаться в чужих вещах. Он и до сих пор не знает, заглядывала она в сверток или нет. Мало было забот, — тут еще этот мальчишка, сын Ларисы, Леонид, стал путаться под ногами. Разумеется, он успел выложить Музе все, что знал о его прошлом, настроил ее и стал причиной их разрыва. Мерзавец!..
Юлий Борисович знал на своем веку достаточно женщин, но чтобы его бросали — такого еще не было. Наверное, он стареет. Раньше он легко сходился с дамами и с той же легкостью расставался с ними, не испытывая при этом никаких угрызений совести, никаких сердечных мук. Муза Васильевна, пожалуй, была единственная, к кому он испытывал искреннюю привязанность, и, откровенно говоря, женился бы на ней не задумываясь, дай она согласие. Приятно ведь иметь красивую жену, появляться с нею на людях. А она не захотела стать его женой, предпочла этого молодого голодранца. Впрочем, ей еще доведется пожалеть о своем необдуманном поступке, одной любовью сыт не будешь.
Обо всем этом Юлий Борисович думал, лежа на кушетке, укрыв ноги шотландским пледом.
Тысячи и тысячи людей позавидовали бы ему. В самом деле, чего ему не хватает, — разве птичьего молока? У него есть все: деньги, женщины, красивые вещи, возможность позволить себе все, чего захочет душа. А вот покоя, самого обыкновенного душевного покоя, он не имеет. Днем и ночью его одолевают одни и те же мысли — провал и арест. Денег и ценностей, которые он успел накопить, хватит ему на всю жизнь, да еще детишкам останется, если, конечно, когда-нибудь будут у него детишки. Сейчас он с удовольствием отошел бы от всяких дел, жил бы себе тихо и незаметно, если бы не Борода. У Бороды цепкие когти, и он крепко держит в них Юлия Борисовича. Малейшее подозрение — и готово: был человек и нет его. Люди старика готовы выполнить любое его поручение и ни перед чем не остановятся, чтобы убрать с дороги неугодного. Был же случай с взбунтовавшимся снабженцем. Человек честно заявил, что с него хватит, — он боится и не хочет больше заниматься рискованными делами. Сподвижники Бороды расстались с ним дружелюбно, даже выпили на прощанье, а через несколько дней снабженца не стало. По дороге на дачу он упал из тамбура и угодил прямо под колеса электрички. «Несчастный случай». Нет, с Бородой шутки плохи…
С некоторых пор Юлий Борисович даже потерял вкус к деньгам, — надежно прятать их становится все труднее. Он даже не подозревал, что добывать деньги легче, чем хранить их. И зачем так много денег, куда их девать? Тратить в открытую опасно. Даже на курортах, в Крыму или на Кавказе, он старается вести скромный образ жизни, а в Москве и подавно приходится жить с оглядкой. В рестораны теперь он заглядывает очень редко. В ящике его письменного стола хранится тридцать тысяч наличными, кольца, серьги, браслеты и прочая мелочь. Если когда-нибудь возникнет вопрос, откуда у него при скромном окладе такие большие деньги, вразумительного ответа он не найдет… Предположим, что камешки и золотые безделушки могли достаться ему от матери. Она как-никак была женой крупного поверенного в делах и городского головы губернского города, и у нее могли сохраниться крохи былой роскоши. Такое объяснение выглядит более или менее правдоподобно. А деньги? Не могла же иметь покойница такую сумму, да еще в новых деньгах.
Он отбросил плед, вскочил и, подойдя к письменному столу, выдвинул ящики. В одном под разными бумагами и ненужными папками лежали аккуратно сложенные двадцать пачек по тысяче рублей, в другом — еще десять пачек по тысяче рублей. Он провел по пачкам рукой, снова прикрыл их бумагами и закрыл ящики на ключ. Тридцать тысяч и много и мало. Если он не будет принимать участия в делах Бороды, на скромную, но вполне приличную жизнь ему придется добавлять к своей зарплате рублей двести в месяц, — следовательно, этих денег хватит лет на пятнадцать. Пятнадцать лет — срок немалый. За это время многое может измениться в мире. Потом можно тихонько реализовать валюту, камешки, золотые безделушки, — на них покупатели всегда найдутся. Но уцелеть так долго невозможно: рано или поздно накроют. Чекисты ведь тоже не дремлют… С возвращением Аркадия Семеновича Шагова дела приняли еще более широкие масштабы, и опасность провала увеличилась. Вот ненасытный человек!.. Борода, верный традициям дельцов, выложил Шагову его долю, накопленную за эти годы. Получилась кругленькая сумма, хотя доподлинно никто не знает какая. На вопрос Юлия Борисовича, зачем развивать такую лихорадочную энергию и рисковать головой, Шагов ответил, что соскучился по настоящей работе. Ничего не скажешь, человек он с размахом!.. А нюх у него развит, как у настоящей охотничьей собаки, — наживу чувствует на большом расстоянии, все схватывает на лету и действует без промаха.
В Москве вдруг стали модными черные головные платки с яркими рисунками. Аркадий Семенович почуял, что на этом можно иметь приличный куш, немедленно взялся за дело со свойственной ему энергией и настойчивостью. Шагову понадобилось всего две недели, чтобы наладить производство таких ходовых платков.
К делу было привлечено большое количество надомниц, они получали платки, разрисовывали их у себя дома и доставляли в определенные пункты, там же получали плату за труд. Аркадий Семенович не скупился и платил вполне прилично. Какие только дамы не брались за дело ради легкого заработка! Работа ведь не пыльная, — трафарет, краски и кисти. За день можно заработать до тридцати рублей. В скором времени дамы стали приносить до трехсот платков в день. Потом платки упаковывали в пачки по пятьдесят штук и самолетами доставляли в разные города, там товар сдавали участвующим в деле директорам магазинов и заведующим палатками, фабриковались накладные, выставлялись фиктивные счета, чтобы избежать провала, а платки продавались из-под полы, втридорога. Разумеется, все это делалось чужими руками, и, за исключением двух-трех доверенных лиц, никто не видел в лицо Аркадия Семеновича и не знал о его существовании. За каких-нибудь шесть — восемь месяцев Шагов положил себе в карман пятьдесят тысяч чистоганом. Потом в ход пошли дефицитные ажурные дамские чулки. На этот раз Аркадию Семеновичу почему-то не удалось достать капроновую тонкую пряжу, но он организовал за городом маленькую подпольную мастерскую и стал выпускать ажурные чулки из хлопчатобумажной пряжи. Они тоже имели успех, женщины хватали их, не спрашивая о цене.
Юлий Борисович снова лег на кушетку, его слегка знобило, болела голова. Вскоре он задремал, и ему снились страшные сны. Он видел себя опять в том лагере, где провел целый год. Вокруг карточная игра, ругань, матерщина и спертый воздух казармы… Он проснулся оттого, что ему не хватало воздуха. Сон потряс Юлия Борисовича, и он в который раз задумался над тем, что на этот раз, если он попадется, ему не отделаться одним и даже пятью годами заключения. Не исключена возможность и высшей меры. Никонову совсем не хотелось умирать, но жить так, как живет он сейчас, вечно в страхе, как на горящем вулкане, тоже не сладко… Нужно на что-то решиться, иначе он с ума сойдет. Отойти от дел — это не выход. Если его не прихлопнут свои, то зацапают чекисты, когда провалится вся компания. В том, что они рано или поздно провалятся, сомнений нет. Не будут же его гладить по головке за то, что он заблаговременно отошел от дела, почуяв опасность. А старые грехи, — разве за них отвечать не придется?
Хорошо бы случилось чудо и он очутился бы в какой-нибудь процветающей стране, — скажем, в Швеции или Швейцарии — со всем своим добром!.. Лучше в Швейцарии, — там можно реализовать камешки, деньги положить в надежный банк и жить себе потихоньку на проценты от основного капитала. Можно, конечно, открыть и небольшое дело, вроде мастерских по ремонту автомашин, — он ведь инженер-механик. А еще лучше стать владельцем заправочной станции на развилке больших дорог. И почему ему, с его способностями, не стать со временем крупным дельцом, не ворочать большими деньгами?.. Тогда уж вилла на берегу Голубого озера, собственная легковая машина последней модели. Собственно говоря, почему одна машина, а не две или даже три?
