Владимир Мирнев - Нежный человек
Мария пробыла в Поворино пять дней и больше находиться не могла. А когда получила от Ирины телеграмму с приглашением на свадьбу, то появился и предлог уехать. Она стала собираться, приходившим подругам показывала телеграмму двоюродной сестры, «жалея» о необходимости уезжать. А сама так настрадалась, что жить в Поворино больше не могла, возненавидев и улицу, на которой жил Василий, и все те места, где встречались с ним. А ведь думала, когда поезд мчал в родные места, как будет ходить по улицам, по милому парку, вечером кататься с подругами на речушке, заросшей ряской, ходить по лугам под солнцем и видеть необозримую даль неба – все запавшее в душу с детства необъяснимым восторгом.
После той безуспешной попытки наказать Василия она из дома не показывалась; на свои джинсы и кофту, которыми хотела поразить, смотрела, как на свидетелей позора. Но временами хотелось как-то отомстить Василию, и в ее голове возникали чудовищные планы: она встречает его на улице и при всех дает пощечину и дико хохочет, глядя с удовольствием, как лицо бывшего мужа заливает кровью. Или видит себя крадущейся со спичками к их дому и поджигает дом, особняком стоявший в Поворино, и снова дико хохочет, глядя на костер, поднявшийся на ветру.
Через неделю Мария с матерью уехала к брату в Воронеж. Оказалось, брат тоже получил телеграмму с приглашением и собирался с восьмилетней дочуркой ехать в Москву на свадьбу. Больше, конечно, не на свадьбу, а показать дочурке столицу и кое-что прикупить. Мария обрадовалась такому стечению обстоятельств, и через два дня они с братом и его дочкой сели в поезд. Мария прощалась с матерью будто навсегда, обнимала жарко, причитала, как по покойнице, а мать гладила дочь по волосам и понимала ее волнение по-своему.
И в поезде Мария не могла успокоиться. Она тайно решила, затаив эту мысль глубоко в своем сердце: больше Поворино ей не видать. От одного этого решения находило такое отчаяние, что сердце от боли разрывалось; но и становилось как-то опустошенно спокойнее. Брат Дмитрий вел себя строго, то и дело поправляя на шее галстук, следил за дочерью, сестру не успокаивал, но разговорами не мешал.
С Курского вокзала Дмитрий взял такси, и они приехали к Сапоговым.
Встретила их Лариса Аполлоновна. Племянника Дмитрия тетя видела всего второй раз, и не узнала, решив сразу, что приехала Маша с женихом или своим новым мужем. Мики, завидев в дверях сразу троих, струхнула, подняла неистовый лай, выскакивая из кухни и боком-боком убегая обратно.
– Вы не узнаете, тетя Лариса? – спросила Мария.
– Как же я могу всех знать, – отвечала с достоинством тетя Лариса.
– Это мой брат Дмитрий, а его дочку зовут Софьюшка.
– Соня, а получается засоня, – сказала хмуро Лариса Аполлоновна.
– Не Засоня, а Софьюшка, – поправила ее девочка, деловито оглядывая холл и находя в нем много интересных для себя вещей.
Лариса Аполлоновна провела их в кухню, поставила чайник, а Мария все оглядывалась вокруг, стараясь увидеть приготовленное к свадьбе, ведь в телеграмме подчеркивалось: сегодня – свадьба. Мария не выдержала и спросила:
– Тетя Лариса, а Ирина у себя?
– Нет.
– А как же свадьба? Ведь свадьба сегодня? Мы не ошиблись, у нас в телеграмме помечено на нынче.
– Они расписываются сегодня, – отвечала тетя Лариса, села и в ожидании, когда вскипит чайник, положила руки на стол.
От ее привычного жеста Марии стало неприятно. «Что у нее за манера, – подумала она. – Что за дурацкая манера совать свои руки на стол?»
– Они расписываются в двенадцать. Во Дворце бракосочетания.
– А уже три! – воскликнула Мария, вскакивая, пугаясь, что уж три часа дня, а они еще не на свадьбе. Брат Дмитрий встал с таким видом, будто свадьба справлялась за стеной и ему ничего не стоило присоединиться к веселью.
– Они поедут к нему, после – в ресторан, вот забыла, как называется, – отвечала убито и как будто не задумываясь над смыслом своих слов Лариса Аполлоновна.
– А к вам? – не удержалась Мария, округляя глаза от удивления.
– Так сложилось, милочка моя, что я болею.
– Стерпели бы! – воскликнула Мария, ничего не понимая. – Дочь же!
– Видишь, милочка моя, когда тебя прихватит, так не стерпишь, – отвечала Лариса Аполлоновна, расставляя чашки для чая.
– Как же позвонить им? – спросила Мария.
– Не знаю я их телефонов. Иринка меня с их родителями не знакомила, не показала, а при моем генеральском положении набиваться в родственники, милочка моя, не с руки, – невозмутимо отвечала Лариса Аполлоновна. – Мой муж, генерал, не был бы в восторге от такой неблагожелательности. Что удивляет меня в нашей действительности, так отсутствие нравственного наказания за неуважение к старшим. Мой муж, генерал, говорил…
– Тетя Лариса, ваш муж никогда не числился генералом! Зачем вы врете? Мне Иринка говорила, все знают в нашей родне, не так это, – заволновалась Мария. – Тетя Лариса, вы любите блеск генеральских погон! Каждый мещанин лезет в генералы! А разве быть честным и простым человеком – меньше, нежели быть генералом? Нынче мода – все в генералы лезут! А настоящий человек и без погон – человек. Зачем вы обманываете нас? – Мария с мольбою смотрела в остановившиеся глаза тети Ларисы, как бы упрашивая согласиться с собой, искренне полагая, что достаточно Ларисе Аполлоновне открыть глаза на ее неблаговидную ложь, на ее прихоть, и тетя со всем согласится.
Мария не верила, что тетя Лариса не пошла на свадьбу из-за плохого самочувствия. Она решила, что тетя Лариса бережет свое имущество.
Лариса Аполлоновна поняла, что племянница не верит в ее болезнь и близка к пониманию настоящей причины того, почему она не поехала на свадьбу. Оттого что Маша открыла тщательно скрываемый секрет, Ларисе Аполлоновне стало не по себе, и она вскипела от негодования на племянницу:
– Милочка, за такие слова раньше розгами секли!
Уловив твердые нотки ненависти, Мики все поняла и прыгнула, желая схватить за ногу Марию, своего главного врага, и по ошибке схватила за ногу Софьюшку. Девочка закричала, а Мария, изловчившись, со всего маху поддала Мики ногой, и та с визгом отлетела в угол и забилась в судорогах.
– Мерзавка! – закричала Лариса Аполлоновна, однако не вскакивая, как это обычно делала, а оставаясь с достоинством на месте. – Мерзавка! Я столько для тебя сделала! И такая неблагодарность! О! Вы посмотрите, что она сделала с беззащитной собачонкой, бессловесным существом, которое, кроме ласки, ни на что другое не способна! Как ее не назвать мерзавкой, когда она самая настоящая мерзавка! Я, говорит, вру! Чтоб у тебя язык отсох, подлая! Да ты понимаешь, что говоришь? Мой муж, боевой генерал, в гробу перевернется от твоих слов, от негодования застонали его косточки! Да ты отдаешь себе отчет в кощунстве?!
– Как вам не стыдно! – воскликнула Мария, пытаясь успокоить Софьюшку и чувствуя себя неловко оттого, что вся эта ссора происходит в присутствии Дмитрия, у которого от слов Ларисы Аполлоновны глаза полезли на лоб, был он в сильном замешательстве, собираясь бежать из квартиры.
Все вскочили, кроме Ларисы Аполлоновны. Она сидела. Собачонка, оправившись от удара, полезла к своей хозяйке, поскуливая и косясь на разгневанную Марию.
– Мне, милочка, стыдно? Выходит, по-твоему, я, защитник отечества, прошедшая войну, пролившая кровинушку мою и награжденная высокой наградой… и мне нужно твоего нахальства стыдиться? Молчи, паскудница! Молчи и слушай, червячок! Слушай тех, кто своей шкурой защищал неблагодарных людишек! Не только ты, не только он и она, а весь земной шар обязан… Поняла? За спасение! А ты мне такое говоришь? Я столько сделала людям добра, столько вложила в них своей души, нежной и ласковой, в тебя тоже, мерзавка ты эдакая, что не могу пройти мимо тебя; откуда у тебя такая ненависть?! – воскликнула со слезами на глазах Лариса Аполлоновна. – Откуда? Кто даст ответ? Куда люди катятся? О, как это ужасно, милочка! – театрально повторяла тетя Лариса. – Скажи мне, милочка, скажи при всех, за что ты меня ненавидишь?
– Это вы меня ненавидите! За что только? – спрашивала Мария, протирая одеколоном ранку на ножке Софьюшке. – Я вам ничего такого не сделала! Ваш муж никогда не был генералом, а вы генеральшей. Никогда! Вы обыкновенная мелкая эгоистка, без души человек! К родной дочери на свадьбу не пойти! Это и есть нравственное уродство!
Лариса Аполлоновна приподнялась и тут же присела. И она очень волновалась, хотя внешне ее волнение никак не проявлялось, только в конце отповеди племянницы глаза у нее как-то жалобно заморгали.
– Я самый несчастный человек; нет и не было несчастнее меня в мире, – скорбно произнесла она. – А отчего? Оттого, что я делаю людям только добро. А они, сволочи, неблагодарные, платят мне черными словами и хамским отношением.
