Виктор Зиновьев - Нижний горизонт
— А местком?
— Толку от этих месткомов, — вместо Элки махнула рукой Маша. — Ты вовремя подмигни, кому надо улыбнись — и все у тебя будет!
— У тебя будет, — сказала Лена. — А вот от моей улыбки или вон от Элкиной мужчины в обморок не падают. Я — большая и толстая.
— Вот вы где! — раздался в дверях голос Зойки, — а там бабушка беспокоится. Элла, пойдем с нами чай пить?
— Нет, — вздохнула Элка. — К своему надо…
— Брось ты его, колымщика несчастного, — посоветовала Маша. — Понадежнее парня найти не можешь?
— Без меня вовсе сопьется, — сказала Элка. — Так хоть на книжку кладет…
Когда девушки подходили к комнате, радостная Зойка сообщила:
— Теперь бабушка часто приезжать будет. Мимо деревни дорогу на КамАЗ построили — автобус ходит!
Бабушка сидела уже в домашнем — сбросила ичиги с галошами, надела черную безрукавку — и казалось, что жила здесь всегда. Она перемыла все тарелки, достала домашнее полотенце с желтыми и зелеными волнами и теперь усаживала девушек за стол. Из капроновой бутылочки из-под шампуня она налила что-то белое и пенящееся. «Кумыс», — шепнула Зойка. В Татарии Лена жила не первый год, но кумыса еще не пила. Она протянула к стакану руку, но бабушка сказала что-то, Лена разобрала лишь слово «шайтан». Зойка засмеялась и сказала:
— Она боится, что в тебя вместе с кумысом зайдет шайтан. Скажи: «Алла, бисмила, ильрахман, ильрахим!»
— Я же не верующая, — удивилась Лена.
Зойка перевела, бабушка ей снова что-то сказала, и они обе засмеялись.
— В неверующих шайтан тоже заходит, — улыбаясь, сказала Зойка. — Вы над ней посмейтесь, но все равно скажите…
Тогда Лена с Машей тоже расхохотались и сказали про «аллу-бисмилу». Жалко, что ли, если человек тебе искренне хочет добра!
Они долго по глоточку пили кумыс, потом ели чебуреки, потом пили чай, а потом Зойка подошла к кровати и сдернула за угол покрывало. Подруги ахнули: на кровати лежали наряды, будто взятые у красавицы «Алтынчеч» — бархатный колфак, расшитый бахромой и разноцветным бисером, розовый нагрудник с узорами, шерстяные узорчатые чулки и, самое главное, сапожки. Таких сапожек Лена никогда не видела — из мягкой, цвета весенней травы кожи, на точеном каблуке, а от носа до самого верха шли узоры: желтые листочки с голубыми колокольчиками, сверкающие серебром перья жар-птицы, малиновые сердечки и ягодки с голубым обводом… Разве поставишь с такой красотой домкультуровские — унылого коричневого цвета с широким ковбойским носком?
— Это мне бабушка подарила, — хвасталась Зойка, когда девушки по очереди примеривали колфак перед зеркалом. — Берегла дочке, да все сыновья рождались, а из них один мой папа с фронта вернулся. Я написала ей, что хожу в танцевальный…
Бабушка смотрела, кивала Головой и улыбалась. А сапожки подошли только Зойке — видно маленькая нога у них в роду по наследству передается.
Вечером, когда легли спать, Зойка еще долго о чем-то шепталась со своей «абикей». Лена тоже не могла заснуть — перед глазами проходил и никак не мог улечься день. Что же было написано в записке? Изменилась Маша за последнее время…
Маша не хочет рисковать
Когда человек под музыку выходит на танцплощадку и вдруг обнаруживает, что на ней, кроме него, никого нет, у него становится такое лицо, будто его с крутого обрыва столкнули в воду. И будто чем искуснее он будет притворяться умеющим плавать, тем больше у него шансов не утонуть. Маша видела обучение плаванию, когда сталкивают в воду — у многих людей после этого остается ненависть к воде и столкнувшим на всю жизнь.
Она всей душой ненавидела свою работу. Вообще она с детства очень невезучая — до тринадцати лет мечтала, чтобы ее отдали на художественную гимнастику, но так и не дождалась; до семнадцати, когда была самой красивой в классе, каждый день ожидала, что придет кто-то и пригласит сниматься в кино; после семнадцати начала мечтать о хореографическом училище, но увы, как и прежде… Мечты, мечты, где ваша сладость… Живут где-то люди, не все из них гении или красавицы, но которых куда-то приглашают, кто-то их «открывает» — неужели она хуже? И не в лучах славы дело, просто Маша твердо знала, что именно сцена, зрители, шумное внимание — ее призвание.
Недавно с девочками они поспорили, почему работать трудно, а танцевать легко. Зойка сказала: «Танцует человек тогда, когда хочется, а работает — всегда». Лена сказала: «Когда работаешь — надо думать, а когда танцуешь — живешь чувствами. Думать труднее». А Маша считает, радость танца — в его природе. Таково его содержание — показ удали, смелости, красоты, веселья! Разве плохо эту радость давать тысячам зрителей — увидев танцовщицу, каждый из них почувствует себя и молодым, и сильным!
Ленчик еще сказала, что работать станет легче, если о работе будешь не только думать, но и болеть за нее сердцем. Однако не все же от рождения такие честные, как Зойка, и такие сознательные, как она! Лично Маша считает — труд облегчится, когда везде введется свободное расписание: нет настроения — ушел, захотелось потрудиться — в удобное время пришел.
Ленчик может в глаза директору заявить — от рабочих нужно требовать сегодня не героизма, а нормы, потому что такие же люди на соседнем предприятии в отпуск ходят по графику. Маша так своему начальнику сказать не может — вдруг он начнет мстить?
Себе Маша честно признавалась, она — обыкновенная баба, слабая и мягкая, и ругаться не может. Мужа бы ей твердого и сильного — была бы она за его честностью, как за самой прочной стеной. Если бы знать точно, кто он… Да не бывает, чтобы и умный, и красивый, и смелый одновременно. Если много читает, значит, с детства дома сидит — откуда смелости взяться? А если красивый, то глуп как подметка — его с восьмого класса ничего, кроме девочек, не интересует. Потом, может быть, люди и будут идеальными. А где она, эта самая любовь, за которую раньше шли на дуэль? Гена, скажем, разве способен на такую страсть, что жизнь и смерть — от одного взмаха ресниц, как у кабальеро? Он неловкий — попал месяц назад под какую-то трубу, вывихнул плечо. Нельзя быть неловким в жизни. Маша только потому его записок подругам не читала, что откровенность ценила. Зачем он ей?
Некоторые за новой жизнью едут на новостройки, сейчас везде строят — Зойку, вон, ее Фарид к себе на КамАЗ зовет. А кому Маша нужна на том же КамАЗе? Мало кто из женщин пригоден для трудового героизма — для этого ведь тоже талант нужен. Жизнь надо устраивать по-другому. А как, Маше подсказал Ильгиз.
К районному смотру вместо снятой «за легкомысленность» кадрили репетировали новый танец, посвященный строителям КамАЗа, — собственное ильгизово изобретение — девушки в национальной одежде бегают по сцене с автомобильными рулями в руках, а парни по просцениуму катают автопокрышки. Потом все собираются, изображают грузовик, кричат: «Ту-ту-у!» и, помахивая платочками, исчезают за кулисами. Очень нелепо все, особенно, — это «Ту-ту-у», но что поделаешь — начальство одобрило. А раз одобрило, Ильгиз не объясняет ничего, — «Делай как я» — я прогон за прогоном.
В паузе Маша стояла перед зеркалом и косы к колфаку цепляла — директор Дома культуры лично распорядился всем нарядов по образу Зойкиных нашить. Ведь только говорится, что в магазинах того и того не хватает, — на складе в торгконторе всего полно. По фактурам, которые в банк поступают, видно — и кружев, которых Ильгиз нигде найти не мог, и бисера, и кожи цветной — надо только уметь взять. Тоже умора — ну почему продавцы считают, что красивая вещь покупателю нужна именно в конце месяца? Только жуликов вокруг складов плодят.
К ней сзади подошел Ильгиз: «Ну, Мария Тальони, как экзерсис?» Маша убрала его руку с талии, а он говорит: «Слышал, ты в Казань собираешься, в театр оперы и балета имени Джалиля? Трудно будет…» Видимо, он слышал разговор с Леной — она Машу все в институт культуры поступать уговаривала. Спросила Маша, почему трудно? «Прошло время, когда по радио в Татарии таланты отыскивали, — ответил Ильгиз, — теперь от самородков отбою нет!» Но дальше он оказал, что вот в республиканский ансамбль он словечко может замолвить…
Заколебалась Маша после слов Ильгиза — он ведь и не требует взамен ничего, помочь хочет, не больше. А в ансамбль ее не возьмут — что ж, вот тогда в институт можно попробовать. Один раз в жизни воспользоваться знакомством не зазорно — попадет в ансамбль, тогда и заживет абсолютно честно.
* * * Из дневника Лены МаркеловойПочему мы боимся слов — нет, не только произносить — и слышать? Почему пугаемся, если человек просто и толково сформулирует в словах, из-за чего он любит тебя я должен всегда находиться рядом? Неужели мы так привыкли, что туда, где говорит сердце, нет пути рассудку?
