Григорий Ходжер - Амур широкий
Бедная Онага ластилась к нему, пользуясь отсутствием любимой жены, но не получала и четверти того внимания и любви, какие были до появления Гэнгиэ. Онага смирилась со своей судьбой, растила детей, мечтала о дочери, с которой бы она возилась, как с куклой, и не надо тогда ей ни Гиды, ни любви его. Она была беременна и, по подсчетам, должна рожать после кетовой путины.
— Ты хочешь дочь? — шептала она, обнимая мужа. — А? Не хочешь? Какой ты… А я хочу дочь, только дочь. У нас двое сыновей, они уже кашевары, а мне дочь нужна, помощница…
Но Гида думал о Гэнгиэ, и ему не нужен был никто, ни сама Онага, ни дочь, которую она ожидает.
— Спи, — обрывал он ее, — я думаю о рыбалке.
Онага покорно замолкала. Что ей оставалось делать?
Вернется Гэнгиэ, и опять Гида будет ложиться к ней только от случая к случаю.
На одиннадцатый день вернулись из Болони гостившие там джуенцы и привезли ошеломляющее известие: Гэнгиэ в Болони нет.
— Отец, поедем искать ее, — заявил потерявший голову Гида. И добавил жестко: — Ты женил меня на ней, поедем вместе.
Токто почесал в затылке, сказал, обращаясь к Поте:
— Помнишь, как Баоса за тобой и Идари гонялся по всему Амуру? Я смеялся тогда: вот Баоса гоняется за вором, а мне не придется, детей-то нет. Теперь придется за невесткой вот погнаться.
В Болонь выехали на трехвесельном неводнике. Когда подъезжали к стойбищу, Токто задумался, как ему пристать к берегу — носом или кормой? Если кормой — это к ссоре, драке. Но, может, Лэтэ не виноват? Тогда получится совсем нехорошо. И Токто пристал носом. Лэтэ встретил Токто возле дома. Они обнялись, похлопали друг друга по спине.
— Где Гэнгиэ? — сразу спросил Токто.
— Как где? — удивился Лэтэ. — В Джуене, где еще ей быть! — Заметив суровость приехавших, он растерянно добавил: — Разве она не у вас?
— Она приезжала сюда?
— Приезжала, побыла день и на следующую ночь уехала.
— С русской девушкой уехала?
— Нет, с русским мужчиной… Девушка тут оставалась.
— Как, с мужчиной? — встрепенулся Гида. — С мужчиной уехала в ночь? Что ты говоришь?
Вышла мать Гэнгиэ; она еще больше потолстела, волосы стали совсем белыми.
— Я ее провожала, лодка направилась в вашу сторону, — сказала она. — Я долго стояла, смотрела.
Гида ничего уже не соображал, он видел только жену с русским мужчиной. Ну, конечно, она сбежала с русским! Куда она могла сбежать? На Харпи? Но там все наши, они не проскользнут мимо них. Куда еще? В русское село Тайсин! Да, только туда могли сбежать.
— Поехали в Тайсин!
Это маленькое русское село находилось на берегу озера Болонь, в глубоком заливе. В Тайсине русский с Гэнгиэ не появлялись.
— На Харпи едем, — сказал Гида.
— Русский — это тебе не нанай, — подумав, возразил Токто. — На Харпи ему нечего делать.
Они возвратились в Болонь.
— Нас обманули, у нас украли Гэнгиэ, — сказал Токто Лэтэ. — Не русский мужчина украл, а советская власть украла. Я понял теперь все. Они к ночи выехали в сторону Джуена, а когда стемнело, спустились обратно и поехали в Маямыж, а оттуда в Хабаровск. Так я думаю. Ты, Гида, будь мужчиной, ничего… А ты, отец Гэнгиэ, что думаешь дальше делать?
— Не знаю, — ответил Лэтэ.
— Ты в сговор с советской властью. Ты решил отобрать у Гиды дочь, потому что он двоеженец, а по новому закону нельзя иметь две жены. Вот ты и решил отобрать дочь…
— Что ты говоришь, Токто?
— Все, что думаю. Как ты мог поверить, что твоя дочь, на ночь глядя, поехала с русским мужчиной в Джуен?
— Она сказала…
— Мало ли что она могла наговорить, но она не смогла бы убедить тебя, если бы ты не был в сговоре. Ты ведь знал, что русский собирает молодых людей. Нашего Богдана они уже оставили у себя, он никогда больше не вернется к родителям. Твою Гэнгиэ тоже теперь сделают русской и оставят у себя насовсем. Ты этого хотел?
— Нет, не хотел! — закричал Лэтэ.
— Кричать начал? Теперь я убедился, ты этого хотел. Я с тобой буду судиться: ты нас обманул, взял за дочь тори, а сам ее уговорил уехать. Выходит, ты отобрал ее от нас и тори не возвращаешь…
Лэтэ молча глядел в круглое, чуть морщинистое лицо Токто. Токто, перед которым еще совсем недавно преклонялись все охотники Амура. Еще бы! Кто был храбрее Токто? Кто победил хозяина тайги? Кто бросил вызов богу — эндури? Этого даже в мыслях не смел никто делать. И этот Токто теперь выглядел совсем иначе. Храбрым он остался, он бросает вызов советской власти, обвиняет ее в краже своей невестки. Но где его ум?
— Тори советской властью запрещены, — сказал Лэтэ.
— Ты все равно вернешь тори! Судиться будем.
— Будем, а я не верну. Когда советская власть выгоняла торговцев, она сказала нам: «Охотники, У обманщик, он всю жизнь обирал и обманывал вас, все долги ваши — пустое дело, не отдавайте ему долги». Так было, ты сам знаешь. Теперь советская власть скажет: «Женщины — люди, запрещается их продавать, покупать». Вот так. И все поймут, может, ты один только не поймешь…
— Все вы амурские считаете себя шибко умными, а нас, озерских, глупыми.
— Ты сам глупо не веди себя. А про дочь я, честно говорю, ничего не знаю. Теперь беспокоюсь. Может, этот русский увез ее, чтобы жениться…
— Я его убью! — закричал Гида. — Я поеду в Хабаровск, разыщу его и убью!
— Беспокоюсь о дочери, — продолжал Лэтэ. — Эта русская девушка должна знать, наверно, должна знать. Она сейчас в Нярги. Надо к ней съездить…
Чтобы застать в Нярги Нину Косяюву, выехали немедленно. Обиженный Токто не промолвил ни слова. Гида понял, что навсегда потерял любимую жену, и молча плакал. Никто не видел в темноте его слез. Рано утром, приехали в Нярги. Пиапон встретил их на берегу.
— Ночью охотников гоняет только большая беда, — сказал он, поздоровавшись. — Что случилось, Токто?
— Где русская девушка? — спросил Токто.
Разбудили Нину, она ночевала у Лены.
— Где Гэнгиэ? — спросил Токто.
Увидев джуенцев и среди них почерневшего от горя Гиду, Нина сразу поняла, зачем они разыскивали ее. Всю дорогу от Джуена до Болони она вместе с Гэнгиэ составляла план побега молодой женщины в Ленинград.
— Сейчас должна быть в Москве, — ответила она.
— Ты отправила ее?
— Нет, она сама уехала. Она хочет учиться.
— Врешь, ты уговорила!
— Вы на меня не кричите, товарищ Токто. Я узнала, что она хочет сбежать от мужа, только когда мы выехали из Джуена.
— Почему ты не сообщила об этом мне? — спросил Лэтэ.
— Она просила никому ничего не говорить.
— Ты преступница! Тебя надо судить! — кричал Токто.
— Судить меня ты не можешь, а я, когда вернусь к вам в Джуен, буду кое-кого судить.
— Ты хочешь вернуться в Джуен, зачем?
— Жить.
— Никто с тобой не станет жить, все разбегутся.
— Там будет видно.
Токто отвернулся от Нины и зашагал на берег. Его догнал Пиапон, предложил кисет. Они сели на остывший за ночь золотистый песок и закурили.
— Зачем я только ходил в партизаны, — заговорил Токто. — Зачем воевал за эту советскую власть.
— Не один же ты воевал, — усмехнулся Пиапон.
— Знал бы все, что потом случится, не пошел бы воевать. Откуда пришла бы мысль Гэнгиэ сбежать от мужа и уехать в город, который даже во сне не снился ей, если бы не эта власть? Зачем все это делает новая власть? Ну, хсроши выгнала она обманщиков-торговцев, облегчила нам жизнь, хватит, на этом спасибо. Но зачем нам новые законы? Такие законы, что жена не боится мужа, бежит от него…
— Я думаю, Токто, это только начало.
— Так ты думаешь? А что дальше будет? Женщины на головах будут ходить? Нет, хватит этого нового, я уже сыт им но горло. А еще эта русская обещает приехать в Джуен жить. Нет, Пиапон, я, наверно, убегу на Харпи.
— Куда убежишь, ведь на всей нашей земле советская власть. Никуда не убежишь.
Токто замолчал, верные слова говорит Пиапон, никуда не убежать от новой власти. Если даже и убежит кто, то вернется, как возвращаются убежавшие от хозяев изголодавшиеся собаки. Но жить невыносимо, когда рушатся обычаи, привычки, законы, по которым ты жил и собирался жить всю жизнь. Свободного охотника, как какого-нибудь зверя, обкладывают кругом всякими законами, которые ему не по душе, заставляют поступать против своей воли.
— Скажи, нельзя как-нибудь вернуть Гэнгиэ?
— Как вернешь, если она уже в Москве. Я думаю, что она поехала в Ленинград, туда, где наш Богдан учится.
— Ты так думаешь? Если с Богданом рядом будет… Ах, какая разница! Сбежала, сука, ее так любили, а она сбежала. Эта вон, — Токто обернулся и потыкал пальцем в сторону Нины, — она во всем виновата.
— Ее советская власть послала, чтобы лучше научилась нанайскому языку и книгу на нашем языке написала.
— Пусть пишет, пусть учится, но зачем чужих жен подбивать на такую подлость? И все это от вас, умников.
