Лидия Арабей - Во вторую военную зиму
Она положила спички и краску на полку, чтоб дети не достали. Подошла было к печке, но в это время что-то прогнусавил Костя.
— Чего тебе нужно? — ласково отозвалась тетка Ева.
Мальчик продолжал что-то бормотать, и она подошла к кровати. Наклонилась к Косте и вдруг разразилась бранью:
— А чтоб тебя разорвало, а горе ты мое, а дурак же ты несчастный! Это ж надо, снова мокрая постель!
Тетка стала бить мальчика, дергала его за волосы, за уши.
Костя кричал на всю хату, а тетка Ева все колотила его и причитала:
— Лучше бы ты в земле гнил, чем сгноил все в хате! Хорошие дети умирают, а этот безмозглый живет! Где только мне взять сил! Ты меня в могилу сведешь!
Костя орал что есть силы, и только можно было разобрать, как он гнусавил:
— Боби! Боби!
— Ему боби! А мне не боби? — кричала тетка. — Слазь, чтоб тебя холера задушила! Слазь! — тянула она мальчика с кровати.
Костя, в одной рубашонке, босой, стоял на земляном полу и дрожал, а тетка стягивала подстилку, матрац. Проклиная мальчика, потянула все это на печку, чтоб сохло.
Затем надела на него штанишки, натянула заштопанные на коленях и пятках чулки. Взяла мальчика за руку, подвела к кадке, сполоснула ему лицо, вытерла полотенцем.
— Иди к столу, чтоб ты не дошел до него, — толкнула Костика в спину.
Тот все еще всхлипывал, с опаской поглядывал на мать.
Гремя посудой, тетка Ева поставила на стол миски, положила хлеб.
— Такое мне горе с ним, Ниночка, — словно оправдываясь, говорила она. — Ведь ни в хате его одного не оставишь, ни на улицу не выпустишь — на улице дети его бьют, дразнят. Только отвернись — так что-нибудь и натворит. То сломает что, то влезет куда-нибудь. За какие грехи такое наказание?.. А где Верка? — спросила она у Оли.
— Пошла гулять, — ответила Оля, терпеливо ожидая, когда мать подаст завтрак.
— Гулять… Только и бегает. Горе мне с вами, — сказала тетка уже спокойнее, даже улыбаясь.
На завтрак тетка подала разваристую картошку, налила в миску кислого молока, поджарила несколько ломтиков сала. О такой еде Нина могла только мечтать, но и сегодня ей что-то не елось. Через силу жевала картошку, пила молоко. А когда тетка протянула ей на вилке кусочек сала и Нина откусила, ее снова затошнило. Закрыв рот ладонью, выбежала во двор.
Тетка бросилась за ней.
— Что с тобой? — трясла она Нину за плечи. Подала ей кружку с водой. Нина выпила. У нее вспотели ладони, лоб. — О, господи, вот несчастье, — сочувственно качала головой тетка.
Нина вытирала ладонями лицо. Ноги у нее дрожали, всю охватила страшная слабость.
— Это, видимо, от голода… Да и устала вчера, — как сквозь вату в ушах долетали до нее слова тетки. — Ну, иди, иди в хату, а то еще простудишься…
— Понятия не имею, что со мной такое, — виновато оправдывалась Нина.
— Ну ничего, ничего, пройдет, — утешала ее тетка.
Они вернулись в хату.
— Вы бы, тетя, сказали женщинам на селе, что я принесла менять, — попросила Нина, когда немножко отошло. — Может, пришли б, потому что мне ходить по хатам не хочется.
— Хорошо, хорошо, я скажу, — кивала головой тетка. — Придут. Магазинов ведь теперь нет, вот пойду сейчас на деревню и скажу. Да и Верка уже, наверное, раззвонила, что ты пришла менять, а ты приляг пока, на тебе лица нет. Ох, дети, дети, — вздохнула она.
Тетка Ева прибрала в хате, оделась и ушла.
Нина лежала на печи, Олечка играла, сидя на полу, и все время пела. Нина дивилась, как много песен знает эта пятилетняя девочка, наверное, ходит с Верой на посиделки, а там поют, у девочки хороший слух и хорошая память, и петь любит.
А-а в по-оле верба,
Под вербой вода,
Там ходила, там гуляла,
Девка-а молода.
Кончает одну — начинает другую:
Ро-осла, ро-осла
Девчи-и-нонька,
Расти-и перестала-а-а,
Жда-ла-а-а, ждала
Миле-енького
И пла-акати ста-ала-а…
И так весь день, поет и поет.
До чего же хорошая девочка Оленька, ловкая, подвижная, в живых карих глазах озорной огонек, зубки мелкие, как у мышки, даже не верится, что Костик — ее родной брат.
Нина почувствовала себя лучше. Тетка оставила на столе еду, и Нина слезла с печки, немного поела.
Ей захотелось побывать в «комнатке» — как называли небольшую пристройку, в которую вела отдельная дверь из сеней. Когда-то, до войны, в «комнатке» стояла кровать, стол. В ней ночевали гости. А иногда и дядька Игнат, муж тетки Евы, закрывался там с книжкой в руках. Тетка не любила, когда он читал, считала, что он зря тратит время. Там учила уроки их старшая дочь; когда Нина приезжала с матерью в прошлый раз, до войны, они тоже спали в «комнатке».
Стены в ней были оклеены газетами, страницами из журналов. И газеты и журналы были старые, некоторые еще с буквой «ять». Но попадались и более свежие. Нина очень любила читать и, пока они жили там, перечитала все эти газеты, все страницы из журналов. Запомнилось даже одно стихотворение. Тогда она еще не знала, что это спародированный монолог Чацкого, в школе они еще не проходили «Горе от ума».
Не образумлюсь, виноват.
И слушаю — не понимаю,
Как будто я попал из рая прямо в ад,
Растерян мыслями, чего-то ожидаю…
Слепец, я в чем искал забвенья от трудов,
Спешил, дрожал — вот передача близко,
Но, кроме воя, скрежета и писка,
Не слышу ничего уж больше двух часов…
Какой-то автор высмеивал плохое качество радиопередач.
Нина решила сходить в «комнатку», посмотреть, как там теперь.
В сенях было холодно, пахло кислым, на стенах — решето, какие-то узелочки, мешочки. Дверь в «комнатку» теперь, видимо, открывалась редко, щеколда поржавела, и Нина с трудом открыла ее. И не узнала «комнатку». Окно пыльное, грязное, едва пропускает свет, нет ни кровати, ни стола, все завалено хламом — пустыми бочками, тряпками, стены ободраны.
Сделалось грустно. Даже сюда, в эту «комнатку», заползла война.
Нина стала осматривать стены в поисках пришедшего на память стихотворения. Она долго не могла его найти, наконец увидела. Большой кусок страницы был оторван, осталось лишь две строчки:
Как будто я попал из рая прямо в ад.
Растерян мыслями…
Наконец вернулась тетка. Сказала, что скоро придут женщины, управятся по хозяйству и придут. Покупатели найдутся.
Тетка снова принялась за работу. Стала готовить корм свинье, пойло корове. А Нина тем временем обдумывала, сколько же ей просить за свой товар. Кто его знает, сколько можно взять за коробку спичек, за пакетик сахарина? Мамина кофточка, покрывало — тут ясно, дешевле, чем по килограмму сала за каждую вещь, не отдаст.
И вот пришла первая покупательница — тетка в полушубке, в валенках, в теплом платке. Поздоровалась, села на лавку, с любопытством уставилась на Нину.
— Так это Ганнина дочка? — спросила не то у тетки Евы, не то у Нины.
— Ага, Ганнина, — ответила тетка Ева.
— Ну, как же там мать живет? — спросила тетка у Нины.
— Мама? Ничего! Так себе, — не знала, что ответить Нина.
А та вдруг стала вспоминать, как они были молодыми, как гуляли вместе, как им было весело.
— И не заметила, как состарилась, — вздохнула она. — Эх, молодость, молодость…
Звякнула в сенях щеколда, послышались шаги, и в хату вошли еще три женщины. И их Нина не знала, хотя лицо одной показалось знакомым.
Женщины поздоровались и, тоже не раздеваясь, уселись на лавках. И они повели разговор о чем-то далеком, что вовсе не интересовало Нину.
Наконец тетка Ева подала команду:
— Так развяжи свой мешок, Нина, покажи бабам, что у тебя есть.
По тому, как загорелись любопытством глаза женщин, Нина догадалась, что они давно этого ждут.
Она развязала мешок, стала выкладывать на стол все, что в нем было.
Женщины живо поднялись с лавок, подошли к столу.
В это время снова открылась дверь, и в хату вошли сразу пятеро. Четыре женщины и мужчина в коротком потертом полушубке, в шапке-ушанке.
— Ого! Здесь уже торг идет, все, наверное, расхватали, — с порога заговорила женщина в суконной свитке, в сапогах.
— Чтоб ты да опоздала, — отозвалась другая, — разве без тебя какой торг обойдется?
— А и без тебя, вижу, не обошелся, — незлобиво ответила вошедшая.
— Идите, идите, всем хватит, — успокаивала их тетка Ева, хотя было видно, что женщины шутят.
Бабы обступили стол. Рассматривали пакетики с сахарином, с краской, коробки спичек. Каждая откладывала себе то, что намеревалась взять.
— Тэкля, бери вот сахарин, у тебя маленький ребенок, пригодится, — советовала тетка Ева женщине в суконной свитке.
— Если не дорого, то можно будет взять, — ответила Тэкля.
