Марк Ланской - Опанасовы бриллианты
Откройте чемодан! Портфель подайте сюда.
В чемодане были уложены какие-то старые костюмы, несколько комплектов мужского и женского белья, носки, стоптанные домашние туфли, но ни одной вещи из списка, представленного потерпевшей, Комлев не увидел.
«Неужели проспал главного? — думал Комлев, методически выкладывая содержимое чемодана. — Неужели вещи уплыли и не осталось ни одной прямой улики?»
Портфель тоже был набит мелочью, не имевшей отношения к совершенному преступлению. Только под кожаной накладкой, прикрывавшей второе дно, удалось обнаружить пенснэ со шнурком и несколько комков ваты с крупными «бриллиантами» из стекла.
Сергей Иванович вызвал по телефону оперативную машину и, усаживаясь на место дежурного, сказал:
— Составим пока протокол обыска.
В театре только что окончился антракт и началось третье действие новой пьесы.
Хотя драматург старательно запутал сюжет и сделал все возможное, чтобы зритель раньше времени не догадался, кто из героев на какой героине женится, — все давно было ясно, и зал терпеливо ожидал конца.
Некоторое оживление в партере наступало тогда, когда на сцене появлялся актер в форме милиционера. Казалось, что из-за кулис он выходит лишь для того, чтобы рассмешить публику, а за одно и разбудить дремавших. По замыслу драматурга и талантливого актера милиционер был исполнительным, не совсем глупым служакой, который говорил несложными фразами и напоминал «кума-пожарника» из третьесортных дореволюционных комедий.
В глубине зала неслышно приоткрылась дверь, и высокий мужчина, втянув голову в плечи и подогнув колени, стал пробираться вперед. Он дошел до девятого ряда, и, присев на корточки, прошептал на ухо зрителю, занимавшему крайнее место:
— Иван Георгиевич, двоих доставили. Третьего с вещами нет.
Иван Георгиевич просительно пожал руку жены:
— Танюша, прости, родная, вызывают.
Минут через пятнадцать он уже сидел в своем кабинете, слушал доклад Комлева и знакомился с протоколом личного обыска задержанных.
Когда отворилась дверь и милиционер пропустил вперед старого фармазона, Иван Георгиевич встретил его дружественным восклицанием:
— Здравствуйте, Семен Семенович! Садитесь.
Старик сел в кресло, взглянул на Ивана Георгиевича и сухо ответил:
— А я вас не знаю.
— Это неважно. Зато вы мне хорошо известны. Какой у вас стаж? Лет сорок пять, кажется.
— Сорок четыре.
— Я думал, — сказал Сизов, — что вы уже бросили старые дела, решили отдохнуть. Ведь всего год, как вы на свободе. Пора бы утихомириться.
— А с чего вы взяли, что я не утихомирился? С меня довольно. Я уже немолодой человек. И времена не те: работать стало трудно. Пока найдешь жадную бабу, все нервы истреплешь. Нет, товарищ начальник, на этот раз вы дали маху. Новое дело вы мне не пришьете. Не выйдет!..
— Уж вышло, Семен Семенович. Все ясно, как в букваре. Камешки у вас нашли. Потерпевшая вас опознает. Хотите очную ставку?
— Я думал, вы действительно меня знаете, товарищ начальник, а вы со мной разговариваете, как с малым ребенком. Ну, опознает, и что же? А я ее не опознаю. Почему суд ей будет больше верить, чем мне? Меня закон так же охраняет, как и ее. Улики нужно иметь, товарищ начальник. Вам это известно лучше, чем мне.
— Вот тут вы ошибаетесь, Семен Семенович. И улик у нас вполне достаточно, и в суде сидят не такие формалисты, как вы думаете. Может быть, положить перед вами отрезы и чернобурку?
Мошенник усмехнулся:
— Положите.
— Все в свое время. А пока, может быть, вы расскажите, зачем приезжали в Ленинград и как провели сегодняшний день?
— Есть здесь у меня один знакомый. Фамилия его — Крылов. Он служит в Летнем саду памятником. Я и приехал с ним поздороваться.
— В самом деле, — покачал головой Сизов, — я вас плохо знаю. Думал, вы серьезный человек и понимаете бессмысленность огульного отпирательства. А вы ведете себя, как зеленый карманный воришка: «Я не я, и рука не моя». А этот номер с «глухонемым» племянником? Не ожидал, думал вы умнее. Не хотите признаваться — ваше дело. Этот прием еще ни разу вас не спасал. Отправляйтесь в камеру и подумайте.
Комлев вывел старика.
— Плохо, Сергей Иванович, — сказал Сизов вернувшемуся Комлеву. — Вы уверены, что третий не уехал тем поездом?
Комлев подумал и уверенно ответил:
— Нет. Иван Георгиевич, уехать он не мог.
…Пассажир в зеленой велюровой шляпе прикрепил бирку со своей фамилией к чемодану и, подняв голову, увидел на себе взгляд суровых глаз. Он попытался стряхнуть с себя тяжесть этого пристального взгляда и повернул к выходу на летное поле.
Оперативный уполномоченный Василий Артемьевич Коробков вышел на след преступника несколько часов назад: Дворники и жильцы одного из домов, намеченных им к проверке, указали квартиру, в которую заходил неизвестный человек, похожий по приметам на исчезнувшего мошенника.
Смущало Коробкова одно: никакого чемодана или портфеля при подозрительном человеке не было. Так утверждали все, кто видел этого человека. Задерживать преступника без вещей не имело смысла. Пришлось провести весь вечер и почти всю ночь в утомительном наблюдении сначала за квартирой, а потом за вышедшим из нее мужчиной в зеленой шляпе. Приметы совпали во всех деталях. Это был мошенник, называвший себя Эдуардом Максимовичем. Он и на этот раз появился без всяких вещей. Коробков долго ходил за ним по улицам, перескакивал с троллейбуса на автобус, часа три смотрел с ним картину в двух сериях, потом — до закрытия — сидел в ресторане на Невском. Все время нужно было быть начеку. Преступник, выходя на улицу, часто останавливался, круто поворачивал назад, неожиданно менял направление. Но ни разу его внимание не привлек коренастый человек в короткой куртке с меховым воротником, следовавший за ним, как бы пришитый к нему невидимой нитью.
Ночь была холодная и мокрая. Он знал, что будет идти за преступником, не считая часов, не давая себе отдыха, пока не накроет его вместе с вещами.
Эдуард Максимович свернул на Малую Садовую и вышел на Манежную площадь. Он подошел к автобусной остановке и прислонился спиной к ограде сквера. Убедившись, что мошенник не собирается уходить от автобусного столбика, Василий Артемьевич отыскал будку телефона-автомата и набрал номер Комлева.
— Говорю с Манежной. Эдуард ждет автобуса в аэропорт.
— Ладненько. Машина с Сашей Зотовым сейчас выйдет.
…Когда Эдуард Максимович получил из камеры хранения тяжелый чемодан, взвесил его и привязал бирку со своей фамилией, скрываться больше не было нужды.
Василий Артемьевич поравнялся с преступником и сказал вполголоса:
— Гражданин, прошу пройти со мной.
Эдуард Максимович вздрогнул, остановился и высокомерно оглядел Коробкова.
— В чем дело? Я спешу на самолет.
— Я сотрудник уголовного розыска.
Мимо них проходили отбывающие пассажиры, с поля доносился гул прогреваемых моторов. Лицо мошенника налилось кровью. Он пожал плечами и сказал:
— А вы не знаете, кто я такой? Я это так не оставлю.
Коробков повел задержанного к оперативной машине, стоявшей недалеко от входа. Они вышли на площадку перед зданием аэропорта. Холодный сумрак раннего утра еще не рассеялся. Влажный синеватый туман затушевал и небо, и землю. Василий Артемьевич вытащил из кармана свисток, но не донес его до рта и резко отшатнулся. Тяжелый кулак Эдуарда Максимовича скользнул мимо виска, больно рванув правое ухо. Коробков был на полголовы ниже ростом и килограммов на двадцать легче своего спутника. Эдуард Максимович решил, видимо, одним ударом сбить его с ног и под прикрытием тумана скрыться, вскочив в какую-нибудь проходящую машину. Но он просчитался. Коробков не потерял ни секунды. Перехватив руку преступника, он выбросил вперед ногу и сильным рывком опрокинул на мокрые камни тяжелую тушу Эдуарда Максимовича. Тот растянулся во весь рост и затих. Коробков потер горевшее ухо и зло скомандовал:
— Встать! Попробуешь еще бежать — буду стрелять. Потом примирительно добавил: — Прежде чем лезть с кулаками, спросил бы, какой у меня разряд по самбо.
В эту минуту из тумана вынырнул Зотов.
— Машина пришла, Василий Артемьевич.
Подтолкнув вперед поднявшегося Эдуарда Максимовича, Коробков сказал:
— Поехали.
На следующий день Ольга Павловна снова сидела в кабинете Сизова, и снова слезы обильно омывали ее лицо. Она узнавала отрезы, трогала свою чернобурку, видела пачки денег и не верила своим глазам.
— Этого не может быть! — твердила она. — Это как чудо!
— Чудес не научились делать даже работники милиции, — отозвался Иван Георгиевич.
— У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность. Я никогда не ожидала… я не думала…
— Вы думали, что милиционеры только свистят на улицах, да еще смешат публику в театрах?
