Даниил Гранин - Победа инженера Корсакова
— Можно подумать, что «все остальное» создали вы сами.
— Не создали, так разгадали, — твердо и весело повторил Николай. Он потряс в воздухе кулаком. — Ну, теперь держитесь, фокусники!
— Ай как страшно! — Смешок Александра Константиновича не обещал ничего приятного. — Разгадали! Догнали! Можно спать спокойно! А что, если за это время они все-таки сообразили что-нибудь новенькое? Мы знаем их слабости, — все верно, все так, но надо же все-таки помнить, в чем они и сильны.
Николай откинулся, как будто на него плеснули студеной водой, но тотчас упрямо пригнул взъерошенную, коротко остриженную голову.
— Ладно, ладно, уже приготовились бодаться, давайте сперва займемся делом. — И Александр Константинович стал набрасывать, одну за другой, возможные схемы усилителя.
До сих пор Николаю приходилось признавать превосходство знаний и опыта старого ученого. Сегодня он склонялся перед его талантом. Изучив материал лучше, чем Александр Константинович, он все же не поспевал следить за непрерывным фейерверком его догадок, доводов, вычислений, комбинаций.
Один за другим пристраивались усилители — механические, электронные, магнитные, пневматические. Едва Николай начинал постигать преимущества очередного предложения, как Александр Константинович уже безжалостно забраковывал придуманную им систему. Круги быстро сужались и наконец замкнулись вокруг двух схем, выбрать из которых лучшую можно было только опытом. Николай потирал руки от удовольствия и смотрел на своего учителя влюбленными глазами, не замечая, как его поведение огорчает Александра Константиновича.
— Чему вы радуетесь? — спросил профессор. — Учтите, что регулятор Харкера на больших скоростях исчерпывает себя, качество его будет отвратительное.
— Эти скорости нам даны в ТТЗ, — ответил Николай. — Техническому заданию он будет полностью удовлетворять.
Александр Константинович покачал головой.
— Насчет технического — возможно, а вот политическому наверняка не будет.
Николай вздернул брови.
— Насколько я слышал, — продолжал Александр Константинович, — машина Ильичева не имеет себе подобных в мировой технике. Как всякой молодой машине, ей предстоит большое будущее. А вы ставите на нее прибор, который уже в прошлом. Все равно что на электростанции запроектировать керосиновое освещение. Я не узнаю вас, Корсаков. Биться три месяца, чтобы скопировать прошлогодний прибор какого-то Харкера, основанный на обветшалом, перештопанном принципе!
Он поднялся и заходил из угла в угол, сверля кулаками оттопыренные карманы пижамы.
— Никогда ни один настоящий художник не начинал своего творчества с копирования. Копия не может быть талантливее оригинала. Художники изучали картины мастеров и писали свои. Копирование убивает в человеке творца, душит его вдохновение, развращает. Пусть оно будет уделом людей, нищих духом. Творчество — это чертовски сложный сплав из смелости, ответственности перед народом, самолюбия личного и национальной гордости, из способностей, терпения, причем все компоненты строго дозированы.
«Поздно, слишком поздно, — возвращаться нельзя», — упрямо подумал Николай.
— А мне наплевать на средства, — грубо сказал он, — я расцениваю это задание как препятствие, и мне нужно преодолеть его скорее, чтобы вернуться к своей теме. Я сделаю его добросовестно, и никто не может требовать от меня большего.
— Фу какая ересь! — вспылил Попов. Даже шея его покраснела. — Я, мой дорогой, работал до революции конструктором в русском отделении фирмы Сименс. Все мои разработки присваивались фирмой, — таковы были условия контракта. И все-таки никогда ни одна работа не казалась мне обязанностью. А вы имеете честь поставить свой регулятор на машину, которая прославит отечество, и говорите о препятствии. Стыд!
Он вдруг представил себе, насколько же он старше и опытнее Корсакова, и, запнувшись об эту мысль, замолчал. Хотелось так же запальчиво кричать, не выбирая выражений, не заботясь о тоне, а надо было сдерживаться и убеждать.
— Для вас регулятор — препятствие, потому что он не ваш, не ваша выдумка, — как можно мягче сказал Александр Константинович.
После ухода Корсакова Александр Константинович постоял некоторое время в передней, задумчиво посапывая потухшей трубкой.
— Никак невозможно, Леонид Сергеевич, — сказал он вслух, словно извиняясь перед Арсентьевым. — Корсаков все-таки мой ученик, и так просто отдать его я не согласен. Да-с, прошу прощения…
Назавтра с утра Николай собрал свою группу и доложил о результатах беседы с профессором Поповым.
— Вам ясно, друзья, в чем была наша ошибка? — закончил он. — Ну, ничего, впредь нам урок!
Фраза прозвучала беспомощно, и у Николая остался от нее словно горький привкус во рту.
Они разбились на две группы, с тем чтобы разрабатывать оба варианта, предложенных Поповым, параллельно.
Николай взял себе Юру, а в помощь Песецкому дал Анну Тимофеевну. Силы получились неравные, но хотелось подзадорить Песецкого, а для себя он нарочно искал трудностей. Отныне свои поступки Николай расценивал как продолжение спора с Поповым.
«По-вашему, Александр Константинович, я выбрал себе наиболее легкий путь? А вы учитываете, что американцы создавали регулятор годами, в специальных лабораториях, и, наверное, этот усилитель мусолили не месяц и не два. А мы вчетвером, даже вдвоем, осилим его за неделю.
Но кто-то, глубоко внутри, недоверчиво посмеивался: „А помнишь поговорку: Юпитер, ты сердишься — ты неправ? Эх ты, Юпитер!“»
Между обеими группами разгорелось соревнование. У Николая обстоятельства с самого начала сложились удачней, чем у Песецкого. Он сразу получил хорошие результаты. Пожалуй, даже слишком хорошие, ибо до сих пор уверенность к нему приходила после ряда разочарований. На всякий случай он запретил Юре рассказывать кому-либо об их успехах и начал монтаж. Трудности для обеих групп заключались в том, что размеры кожуха были строго ограничены. Песецкий замучил Анну Тимофеевну расчетами, силясь запихать в тесное пространство алюминиевого кубика сложное пневматическое хозяйство.
Проходя мимо их стенда, Юрий с сочувственной миной мурлыкал:
Ой, полным-полна коробочка…
Трудно было представить, чтобы подобная игривость могла ободряюще действовать на Песецкого; он взрывался и выпаливал что-то насчет пустой коробки на Юриных плечах. Впрочем, получалось у него неостроумно и несправедливо, — за последнее время Юра резко изменился. Постоянно возникающие затруднения приводили его в отчаяние, он давал себе слово махнуть на все рукой, не принимать близко к сердцу, но ожесточенное упорство Корсакова увлекло его несмотря на все его противодействие. Как шелуха, слетало с него напускное щегольство. Он стал все чаще появляться на работе в синенькой выцветшей спецовке, дело даже доходило до того, что Николай выговаривал ему за небритые щеки. Однако до поры до времени для Николая эти перемены оставались чисто внешними, пока один случай не заставил его внимательней присмотреться к юноше.
Однажды, когда монтаж усилителя заканчивался, Николай попросил Юру задержаться на вечер. Не терпелось снять на осциллографе характеристику усилителя. Юра замялся и стал отказываться.
— Что, кавалер, опять свидание? — спросил Николай и, безнадежно кивая головой, выслушал историю очередного увлечения своего помощника.
На следующее утро, придя в лабораторию, он застал Юру осматривающим вчерашние осциллограммы. Увидев его, Юра смешался. Он одернул спецовку и, глотнув воздуха, начал с запинкой:
— Николай Савельевич, я вчера решил изменить свои привычки. Мне теперь все, кроме работы, кажется скучным. Куда это годится: пошли мы вчера гулять, а у меня с ума не идет — какая мощность у вас получилась на выходе. Я стал Зине рассказывать про то, что мы обязательно обгоним Песецкого, а она зевает и тащит меня на танцы. Я пристыдил ее, что нет у нас взаимопонимания, и снова втолковываю, как, помните, вам понадобился моторчик на шесть тысяч оборотов, а такого мотора в институте не оказалось, и я сам сделал особый редуктор. Знаете, что она мне заявила? Что никакой доблести в моей возне нет, другое дело — если бы я что-нибудь свое изобрел, и зря я пыжусь, — ничего, мол, нового технике подобная стряпня не даст, и давно пора ее кончить. Так и выразилась — стряпня! Ну, мы окончательно рассорились.
— В чем же она, по-твоему, не права? — задумчиво спросил Николай.
Юра изумился.
— Почему не права? Она права. Все дело в том, что ей кажется, что это очень просто. Захотел — и придумал, пожалуйте новый регулятор. Я ей говорю, что вы с самого начала бьетесь над ним, да и я сам уже вторую неделю дома мудрю, как бы получше сделать, а она…
