Анатолий Мошковский - Твоя Антарктида
– …но будет уже поздно.
– Кругом… шагом марш!
Митька подпрыгнул, громко хлопнув лыжами о снег, задвигал валенками, проверяя прочность креплений; потом выпрямился, грудью уперся в палки…
– Ну и черт с вами! – Митька оглушительно свистнул, вонзил в снег палки, оттолкнулся и исчез за краем обрыва.
Толкая друг друга, ребята бросились к обрыву. Заросший кустарником и деревьями, он тремя огромными террасами уходил глубоко вниз. Ни один еще лыжник, даже взрослый, не решался съехать с такой головокружительной высоты.
Низко пригнувшись, держа на весу палки, Митька неудержимо мчался вниз – нет, не мчался: падал! – стремительно объезжая кустики ивняка и старые промерзшие ивы, и было непостижимо, как успевает он на такой бешеной скорости управлять лыжами. Вот его маленькая фигурка в бобриковом пальтеце нырнула в узкий пролет между деревьями, выскочила на пологий сугроб и внезапно провалилась за грань нижней террасы…
Не дыша, с жутким холодком в сердце, с каким ожидают несчастья, смотрели ребята вниз.
Секунда – и Митька вынырнул из-под земли и, упруго подпрыгивая на горбах и колдобинах, понесся к реке. Сила разгона донесла его до середины Двины.
– Вот это да! – с восторгом выдохнул кто-то. И ребята шумно заговорили, обсуждая спуск.
– Какого человека прогнали, а! – назойливо раздавался все тот же простуженный, с хрипотцой голосок, сея сомнения в справедливости командирского приказа.
Но лицо Всеволода, сухое, неподвижное, с сомкнутыми в тонкую черту губами, ничего не выражало. Отойдя от обрыва, он велел строиться, словно ничего не произошло.
– Правда, здорово съехал, а? – приставал к Всеволоду все тот же мальчишка с простуженным голосом.
Но командир только нетерпеливо махнул рукой, и ребята нехотя стали собираться в строй.
Крошечная, не больше подсолнечного семечка, фигурка двигалась по Двине в сторону неприятельской крепости.
– Отставить разговоры в строю! – крикнул Всеволод. – Рядовой Свиридов, выполняйте приказ!
Подхватив под мышки лыжи, Юра по узкой тропинке стал осторожно спускаться с обрыва, с того самого обрыва, с которого так лихо съехал проштрафившийся Митька. Юра слезал боком, опирался на палку и выставлял вперед ногу, ощупывая снег.
А тем временем Митька размашистым шагом шел по лыжне, сильными толчками посылая вперед свое крепкое, мускулистое тело. Задние концы его лыж громко постукивали по твердой колее, и встречный ветер студил разгоряченное лицо. Голубоватый наст, весь в синих пятнах следов и вмятин, разноцветно искрился под декабрьским солнцем, над холмами и далями струился прозрачный морозный парок. Но Митька не замечал красоты зимнего утра. Он шел вперед и вперед, словно хотел убежать от еще звеневшего в ушах тяжелого слова – предательство.
«И без них проживу, – думал он. – Затеяли дурацкую игру с этой крепостью! Тоже мне разведчик! Оглобля несчастная!»
Все дальше и дальше гнал Митька без всякой цели по Двине.
Он оглянулся. Возле пристани, вмерзшей в лед, он увидел знакомую долговязую фигуру Свиридова. «Идет на выполнение задания!» – понял Митька, и что-то легонько кольнуло его в сердце.
Юра шел к устью небольшой речушки Петлянки, где «зеленые» возвели свою крепость. Несмотря на большой рост и неуклюжесть, Юра шел легко и уверенно – этого не мог не видеть опытный глаз Митьки. «Старается, – подумал он, испытывая жгучую зависть, и с недобрым чувством отметил, что Свиридов идет по целине открыто, в полный рост, не скрываясь. – Дурачина! В два счета застукают».
Чтобы лучше видеть, как Юру будут брать в плен, Митька решил зайти «зеленым» в тыл. Правда, для этого надо будет дать хороший крюк, ну так что ж… Такое удовольствие он не мог упустить.
С километр пробежав по берегу, он «елочкой» взобрался на откос. Долго ехал возле тротуаров по кривым улочкам и проулкам. Потом, не снимая лыж, перелез через невысокую изгородь и пошел в обратном направлении.
Теперь Митька был начеку: здесь начиналась территория «неприятеля», и он каждую секунду мог наткнуться на «зеленых». Возьмут в плен как лазутчика – и крышка! Не будешь же им объяснять, что «синие» за драку изгнали тебя из своей армии.
Начался глухой забор. Митька пошел под его прикрытием. Заглянул в широкий пролом: вниз уходили заснеженные огороды с волнистыми гребнями грядок и рыжими стволами подсолнечника, торчавшими в небо, как зенитные пулеметы. В самом низу, у старых кряжистых верб, копошились темные фигурки – «зеленые». Митька повел ноздрями. Крепости он все еще не видел.
Быстро сняв лыжи, он лег на них и, взяв в одну руку палки, другой стал отталкиваться. Снег залезал в варежки, забивался в рукав, но Митька упорно полз вперед, скрываясь за кустиками и бугорками. Возле заиндевевших липок он спугнул стайку снегирей и немного отдохнул – неподвижно полежал в снегу, прислушиваясь к голосам «зеленых», которые звучали все ближе.
Еще несколько толчков руками – и из-за старых верб показался угол крепости. Теперь уже можно было разобрать отдельные слова. Ребята наливали в ведра воду из водопроводной колонки и по вырубленным в снегу ступенькам носили к крепости.
Ноздри у Митьки расширились, воротник рубахи стал тесен – душно! Он втиснулся меж двух сугробов и замер. Шевельнись неосторожно – заметят! Сердце заработало частыми, гулкими ударами. Нет, он не уйдет отсюда, пока не разглядит крепость… Не уйдет!
И вдруг он заметил в стволе огромной серой вербы, невысоко над землей, большое, длинное дупло. А что, если забраться в него? Митька зарыл в сугроб лыжи с палками и, вжимаясь в снег, по-пластунски пополз к вербе. И, когда тропа с водоносами на минуту опустела, Митька метнулся к дереву. Схватился за корявый сук, подтянулся на руках и, закинув ногу, вскарабкался и сел. Затем пригнулся, сунул в отверстие ноги и с силой вдавил свое тело в дупло.
Под ногами что-то захрустело, и он по самые плечи погрузился в ствол. Голова еще торчала наружу, и ребята, возвращавшиеся с водой, могли заметить его. Митька бурно заработал ногами. Трухлявая сердцевина вербы поддалась, и он еще опустился. Древесная труха посыпалась в глаза, набилась в уши. За воротник упала разбуженная холодная козявка и поползла по спине, перебирая цепкими ножками. Митька брезгливо поморщился, все тело передернула судорога, и он от резкого движения еще ниже погрузился в ствол. «Чтоб только глубже не ухнуться», – с тревогой подумал он и вдруг замер: вблизи послышались хруст снега и мерное поскрипывание ведерных дужек.
– Теперь снизу нас не возьмешь! – отчетливо сказал кто-то.
– Неприступная! – подтвердил другой. Голоса удалились.
Митька ухмыльнулся: идут и не знают, что он сидит в двух шагах от них и все слышит!
Жаль только, дупло выходило в сторону, противоположную крепости, и ничего интересного Митька не видел. Он сразу стал искать выхода. Костяшками пальцев он простучал стенки дупла. По звуку определил, что в одном месте стенка тонкая. С трудом втиснул в карман руку и вытащил складной нож.
В дупле было тесно, локтям негде развернуться, но все же Митька ухитрился кое-как продолбить в древесине узкую щелку для глаз. «Как смотровая щель в танке», – подумал он и глянул в нее.
За береговым уступом, там, где Петлянка впадала в Двину, высилась грозная, похожая на средневековый замок крепость. Массивные зубчатые стены, круглые угловые башни с узкими прорезями бойниц – все это было сделано добротно, прочно. Ребята, гремя ведрами, все еще поливали наружные стены и дальние подступы к крепости. Мороз был такой сильный, что вода, не докатываясь донизу, густела, замерзая и блестя на солнце, как стекло.
«Вот это работа! – с невольным уважением подумал Митька. – Интересно, как ее „синие“ штурмовать будут? Кричать „предательство“ – одно, а вот взбираться на этакую стену с флагом – это совсем другое дело!»
Митька даже обрадовался, что не будет участвовать в штурме – попробуй заберись-ка вверх без специальных топориков! Ну и будут же потом «зеленые» насмехаться – до самого лета не забудут!
В щелку Митька увидел командира «зеленых» Михаила Рыбакова, худощавого рослого парня в вязаной спортивной шапочке; голова у него была маленькая, казалось, не больше кулака. Михаил подозвал к себе толстого мальчишку в белых бурках. Митька знал его в лицо: с делегацией парламентеров неделю назад он приходил в школу договариваться об условиях игры. Показав на Митькину вербу, Рыбаков что-то повелительно сказал.
Неужели заметил? Все похолодело внутри у Митьки, когда он услышал, как мальчишка в бурках, хрустя корой и тяжело сопя, стал взбираться на дерево. Может, спрыгнуть вниз и убежать, пока не поздно? Но как быть с лыжами? Отыскать и надеть их не успеешь. А без лыж поймают в два счета: ведь их человек пятьдесят! Да и жаль, если пропадут: не пять копеек стоят!
Митька крепче вжался в глубь дупла, втянул в плечи голову, перестал дышать.
