Вера Панова - Собрание сочинений (Том 5)
- Начинай ты.
Святослав толкнул копье, но оно слишком было для него тяжелое пролетело у его коня между ушами и упало тут же у конских ног. Тем не менее Свенельд и Асмуд сказали войску:
- Князь уже начал. Потянем за князем!
И киевляне поскакали, выставив копья и прикрывшись щитами. И древляне сделали то же самое. А съехавшись близко, мечами рубились. А то схватывались руками поперек туловища - кто кому доберется до горла, кто кого свалит с седла.
Святослава, под крепкой охраной, Асмуд поставил повыше, чтоб тому всё видеть, и Святослав от радости припрыгивал в седле и кричал:
- Ого-го!
Не выстояли древляне против обученных Ольгиных воинов и многоопытных воевод. Побежали и заперлись в своих городах. И которые города не хотели сдаваться, те Ольга жгла, и страшно они пылали, воспламеняя леса окрест. А которые, образумясь, перед ней отпирались, те она миловала. Старшин и непокорных кого перебила, кого пленила и в Киев отослала, а остальным велела по-прежнему охотиться и сеять, бортничать и гнать смолу. И назначила, что будут платить князю своему Святославу и ей, своей княгине.
И чтоб не было непокорства, как при Игоре, она прошла с войском по всей своей земле и всем показалась в мощи и строгости.
Установила - с кого какая дань и куда свозить.
Что исправить: где гати поделать через болота, где просеку расширить, и к какому сроку. И писцы ее записывали.
Учредила погосты с охраной, чтоб безопасно останавливаться купцам.
И разбирала жалобы, и вершила суд.
Праведный или нет, а приговор ее был последний.
Потому что за ней стояли ее воеводы и воины и потому что должен быть, для устройства, некто, за кем остается последнее слово.
До дальних границ дошла, до Луги-реки и Мсты-реки, там жители все годы жили беспризорно, норовя не платить ничего. Везде навела порядок.
Шла не спеша. Останавливалась, охотилась, смотрела, где что как. Наведя порядок, вернулась в Киев, переоделась по-домашнему и села отдыхать в своем каменном дворце.
Сидит она в чистой комнате. От натопленной печи тепло.
На лежанке мурлычет кошка.
Вдоль стен сидят женщины, прядут. Споро бежит у них между пальцами ровная нить.
А старый старик Гуда, трех князей переживший, рассказывает про старину, а певцы играют на гуслях и славят Ольгу. Голоса у певцов благозвучные, волосы маслом намазаны.
Ай да Ольга, поют, ай да княгиня! Тыщу древлян положила на мужнем кургане одной своей премудростью. Тыщей кровей отрыгнулась им Игорева кровь!
Ан не тыщу, выше забирай! Две тыщи. Три. Пять тысяч, вот сколько!
Поверили, дурни, что наша Ольга пойдет за их Мала! Ольга за Мала, как это быть могло? И того ему довольно, что на мертвую его башку поставила ногу свою. Разве что за греческого императора ее отдадим, не меньше.
Где Мал? И могилы его не найти. Где Ольга? Вот она с нами, проблиставшая молнией, прогремевшая громом!
К кому ее приравняем? К кому ж, если не к тому, чьи корабли ходили на парусах по суше? Чей щит на царьградских вратах? Кто, хитрый как змий, у Аскольда и Дира лукавством взял Киев?
Только с Олегом сравняем нашу Ольгу, больше ни с кем. Но даже его расправа не была столь пышна, и громка, и хитроумна.
Святослав вошел в годы мужества. Ему исполнилось двенадцать лет.
Среди челяди была девица Малуша. Вместе с братом Добрыней ее пленили еще в младенчестве, выросли оба на Ольгином дворе.
Едва войдя в мужество, Святослав повадился что ни ночь ходить к Малуше. Ольга уговаривала:
- Повременил бы, сынок, хотя бы годик. Хотя бы усики подросли.
Асмуд, воспитавший Святослава, заступался:
- Живет молодец как ему живется. Пусть живет, пока жив.
- Да зачем Малуша, что ты в Малуше нашел? Чернавка и чернавка, за свиньями ходит. Возьми другую какую-либо, мало ли их у нас!
- Не хочу другую, - отвечал Святослав.
- Уж и Добрыня, - говорила Ольга, - старшим дерзить стал, перстень завел со смарагдом, в родню норовит.
Все же перевела Малушу из свинарника в дом.
Однако, переведя, призвала советников: Свенельда, Асмуда и древнего Гуду - ему было уже за сто, и говорил он по большей части о том, что было сто лет назад, но, видно, прочней молодых были его перебитые кости, рассыпаться не собирались.
- Время женить князя Святослава, - сказала Ольга.
- Время, - подтвердили советники.
- Не абы на ком, а чтоб нам от его женитьбы честь была. Что такое земля богатая, у народов на наши богатства глаза горят, а чести мало, вовсе не по состоянию нашему нам честь.
- Бить их надо, народы, - сказал Свенельд. - Будет страх - будет честь.
- Настолько непривычны к чести, - продолжала Ольга, - что и не разумеем ее как бы следовало, даже у кровного моего дитяти нет соображения, что оно - князь над князьями, валяется дитя с чернавкой на рогоже. Вы мне скажите: какого состояния и нрава Оттон-император? Великолепно ли живет, и крепко ли сидит на престоле, и имеет ли дочерей?
- Живет, по слухам, в достатке, - сказал Асмуд, - многими владеет поместьями, живностью всякой, даже львов держит в одном из замков.
- Но до царьградских ему далеко! - сказал Гуда.
- Воин знатный, - сказал Свенельд. - Во всех концах света земли повоевал.
- Книголюб, - сказал Асмуд. - Овдовев, грамоте выучился, да так хорошо, что может в совершенстве книги читать и понимать.
- В кости играть мастер, - сказал Свенельд.
- С греческими владыками подобает родниться, - сказал Гуда. Святослав - внук Рюрика!
- Больно гордые греки, - сказала Ольга.
- Только их цари, - сказал Гуда, - истинные базилевсы перед миром. А нынешний Константин рожден в багрянице. В его роду надо искать невесту.
- А что чести нам маловато, - сказал Асмуд, - может, и наши люди в том не без вины. Вот, сказывали мне, посылал к нам тот же Оттон монаха Адальберта из города Трира. С проповедниками, с дарами. Ну, у нас им известно что сделали: дары отняли, проповедников перебили. Сам Адальберт еле ноги унес, сказавши: "Время спасения еще не наступило для сего народа". А что человек не малый, видать из того, что после этого посольства назначил его Оттон архиепископом Магдебургским.
- Зря дали уйти Адальберту, - сказал Свенельд. - Можно было выкуп взять у Оттона.
Она их отпустила и велела позвать священника Григория из церкви святого Илии. Уже не раз она его призывала.
Пришел сухопарый грек в разлетающихся длинных одеждах. Поднял чистую руку, рукой начертал в воздухе крест между собой и Ольгой.
- Говоришь, значит, - она спросила, - что, умерев и истлев и лежа в земле в виде скелета, я в то же время буду жива-здорова у бога на небесах?
- Так, - он подтвердил, - если примешь крещение.
- Не могу понять.
- Уверовать нужно. Вера более могуча, нежели понимание. Крестись, и придет вера. Ты сейчас постигнуть не можешь, как все переменится в тебе и вокруг тебя, когда погрузишься в купель и дух святый воспарит над тобой. В тот же миг святые мученики со всех икон устремят к тебе взоры и протянут невидимо длани, готовые своим заступничеством прийти к тебе на помощь в любой беде. И в доблестном круге христианских государей ты станешь равновеликой и равночестной. И после смерти душа твоя не будет качаться на ветке, как вы, злосчастные, веруете, в виде бесстыже нагой и мокрой русалки - тьфу, невежество! - а покинув мерзкую и тленную свою оболочку, прямо вознесется в горние дали к престолу всевышнего и пребудет там в блаженстве во веки веков.
И рассказал, какой у горнего престола блеск и роскошь и поют сонмы ангелов, хваля господа.
- Оттуда, - говорил, - нисходит к нам всякая милость и всякий гнев, так что знай, если налетят печенеги - это от него наказание за грехи наши, а если печенеги отвлекутся к дунайским племенам, стало быть, он нас простил. Также если весна дружная и грозовая и хлеба политы обильно и своевременно, это господь бог дарует нам свое благоволение.
- Ох, тут нет ли ошибки, - сказала Ольга, - не Перун ли все же, мне сдается, обеспечивает поливку полям?
- Нет! - воскликнул он. - Перун тут ни при чем, и самое сопоставление кощунственно, и даже из твоих княжеских уст я не желаю слушать такую скверну! Этот дрянной истукан, которого давно пора потопить в Днепре, чтоб он расколотил свою усатую башку о пороги! Что иное все ваши идолы, как не деревянные чурбаны? Всколыхнуло ли их когда-нибудь живое дыхание? Слыхал ли кто от них хоть единое слово? Тогда как наш господь в человеческом образе являлся на землю, жил среди людей, вкушал с ними пищу, учил, творил чудеса, принял муки, преставился, воскрес, голос его звучал в садах и рощах, существующих доселе! Да и дух святый воплощался, правда, в образе голубя, зато неоднократно. Ты тяжко согрешила, приписав Перуну частицу деяний господних, и чтоб не наслали на тебя печенегов или чего-нибудь еще похуже, скажи немедля: боже, милостив буди мне, грешной!
