Михаил Алексеев - Большевики
«Да-да-да-да» — в такт пулемету дробила мысль. «Она не любит… она не любит… Да-да-да-да». И вдруг он почувствовал нестерпимую усталость. И мозг и тело — все сразу потребовало покоя и неподвижности — сна. «Я устал, умереть бы», — сказал он себе.
«Нет, нет»! — вдруг встрепенулся весь он. «Надо действовать. Стыдно! Позорно!».
Арон встал во весь рост и пошел по цепи, изредка нагибаясь к бойцам. Наконец, горячка боя захватила его.
Арон стрелял, приказывал, помогал перетаскивать пулеметы; кругом сухо хлопали винтовки, рявкали и рыкали громами недалекие орудия. Дым и пыль, как серой вуалью, покрывали и обе цепи лежащих и стрелявших друг в друга людей, и даль, и голубое небо и солнце.
* * *Подбежал командир и стал что-то говорить. Он кричал. Лицо его багровело от напряжения. Он казался исступленным. Косил глазами, дергал широким носом и шевелил большими рыжими усами. Бекеша с красной повязкой висела у него на затылке. А ворот грязной летней гимнастерки был расстегнут и обнажал рыжую волосатую грудь.
В промежутке залпы затихли, и Арон, наконец, услышал, что говорил ему командир.
— В атаку надо… Скорее! Разведка донесла. Они по балке уходят в лес. Надо не дать… — Опять загремел воздух от залпов и голос командира перестал быть слышным.
«Атака, так атака, — безвольно решил Арон. — Нужно. Гут».
Арон знаком показал командиру, что он на атаку согласен и выхватил «наган». В секунду затишья командир закричал, бежа вдоль цепи: «Товарищи, белая сволочь отступает. На штыки их. За мною, братцы! Ур-р-ра! За Советскую власть!»
«А-а-а-а!» — прокатился вопль по цепи. Партизаны повскакивали и, стреляя на ходу, побежали вперед кривой, длинной лентой. Арон без фуражки, с револьвером в руке бежал рядом с командиром и тоже кричал. За ним, почти рядом бежали молча Борин, Михеев и Феня. Феня держала в руке браунинг. Ее серое платье было почти совсем разодрано в клочья во время пути по лесу. Оно превратилось в несколько лоскутов. Растрепанные волосы развевались пушистою волною. Глаза горели, искрились. Полураскрытый рот алел.
«Ур-ра»! — кричала цепь стрелков. На бегу стала смыкаться и сомкнулась вплотную стену, ощетиненную штыками.
Противник тем временем тоже стекался к оврагу. От врага выбивали частую дробь целые десятки пулеметов. Но пули ложились то ближе, то дальше наступавших, не попадая в цель. Оробелые пулеметчики больше смотрели на грозную лавину партизан, чем на прицел.
Кто-то возле оврага выбежал вперед, прокричав ура. Два офицера в погонах выбежали за ним, размахивая саблями и вызывая солдат и казаков из оврага. Пять человек последовало за ними, потом еще и еще. Пулеметы у оврага вдруг замолкли. И масса белых ринулась в контратаку.
«Ур-ра!!!» — кричала стена партизанов и бежала, выставив вперед штыки.
«Ура!! Ура!!» — кричала лавина белых, бежавших с ружьями на перевес. Промежуток между врагами все уменьшался и, наконец, закипел кровопролитный штыковой бой.
Вначале враги кололи друг друга штыками, били прикладами. Дробили головы, протыкали животы, груди, шеи… Командир с бешенством ткнул штыком в бок худощавому полковнику. Тот взвыл, схватился обеими руками за штык и упал. Дернул к себе винтовку командир, но она не поддавалась. Глубоко засел штык. Пришлось командиру бросить винтовку и выхватить маузер.
Арон схватил молоденького, хрупкого прапорщика и с страшной силой метнул его на три штыка бежавших на него солдат. Прапорщик безмолвно упал, пронзенный штыками, увлекая за собою винтовки.
— Эй, ребятки, товарищи! Не жалей гадов, — кричал Арон. Но его никто не слушал и не мог слушать. — Эй, не плошай. — Но он даже сам не слышал за шумом своего голоса.
* * *Стонало поле битвы. Уже большая часть бойцов была убита с обеих сторон. А бой ожесточался. На скользкой, липкой от крови, неровной от тел убитых и раненых траве разъезжались и спотыкались ноги. Винтовки уже были отброшены в сторону, и рукопашный, смертельный бой сменил штыковой. Звериные крики смешались со стоном и воем раненых. «Гиви-ау-ги-ай-ау», в тысячу голосов кричала окрестность. В этом бою побеждал тот, кто был физически сильнее. Вот великан солдат в погонах схватил щуплого красноармейца с большим красным бантом на груди. Быстро перевернул его головою вниз и с каким-то деревянным выражением лица стал не спеша бить его голову о землю. Череп красноармейца треснул и оттуда потекла мозговая каша с кровью. А сзади наскочил Арон, с пеною у рта, с каким-то диким высоким криком. Вскочил на убийцу сзади и впился пальцами в его горло.
— Ага, — кричал Арон. И все сильнее давил горло. — Ага!! — Удушенный солдат, с высунутым языком, с синим напухшим лицом, упал рядом со своей жертвой.
Все теснее становилась бойня и все сильнее резал слух сплошной крик. Он слился в один зудящий воющий звук. Зз-зв-зв-зв-зв.
Арон вдруг вспомнил, что здесь в бою находится Феня. Где она, жива ли?! Арону стало страшно. Он осмотрелся кругом. Среди мертвых тел барахтался воющий большой змеистый человеческий клубок… И вдруг совсем близко он увидал ее, Борина и Михеева, окруженных казаками. Казаки фехтовали штыками. Борин и Михеев отбивались прикладами. А Феня, обезоруженная, стояла между ними. Арон помчался на помощь, опрокидывая все на пути, и наскочил сзади, поднял брошенную кем-то винтовку и прикладом охнул ближайшего казака в спину. Казак упал ничком. Но остальные четверо даже не посмотрели на смерть соседа. Они были заняты боем.
— Вот погоди! — кричал один из них, грозя штыком Фене. Всажу тебе штык по самую рукоятку.
— Получай сам, — крикнул казаку побледневший Арон, — получай мерзавец. — Но казак увернулся от приклада и прикрылся штыком. Арона обожгла боль в плече.
— Бей жида! — крикнул тот же казак, указывая штыком другим на Арона. — Это жид.
— Да, я жид! А ты — подлец! Белая сволочь! Арон бешено дрался прикладом. Откуда-то позади вынырнул офицер — усатый, лысый, в фуражке, с очками; он подбежал к Арону с занесенной саблей, но получил удар штыка от Михеева.
— Бей жида, — закричал он, падая на труп казака, и уже умирающий указал казакам на Арона. Целый десяток казаков сразу окружили Арона. Арон отчаянно отбивался. Но казаки все сближались и сближались. Уже кровь потекла у него по шее, к щеке и груди. Уже три штыка сразу проткнули ему бедро. А он все не двигался с места, размахивая прикладом винтовки.
— Сюда, товарищи! — кричал Борин красноармейцам. — На помощь! Но Арон уже истекал кровью. Уже тише кричал он казакам: «бейте жида, видите вот он, ну-ка! сто на одного!» Голос у Арона оборвался. «Ура Советам… ах!» Один штык впился ему в грудь. Затем целый десяток сразу вонзился в его тело. Арон не крикнул. Казаки подняли на окровавленных штыках его труп к небу.
Но недолго потешались казаки. Мстительно наскочил на казаков командир отряда с 20 партизанами и ни один из казаков не остался в живых.
Труп Арона подняли, завернули в шинель и отнесли в сторону. А бой уже кончался. Победа оказалась на стороне партизанов, но она досталась им дорогой ценою. Из 900 человек в отряде в живых осталась, может быть, восьмая часть. Но недостатка в бойцах не было. Со всех сторон к месту боя стекались добровольцы. Пришли 22 человека добровольцев из Михайловского.
Вскоре пришли вызванные командиром крестьяне из соседней деревни с лопатами. А через несколько часов по обеим сторонам дороги было вырыто около полусотни братских могил. В них зарыли убитых. Не было ни речей, ни торжества. Подальше в поле, немного в стороне у оврага похоронили Арона. Когда могилу забрасывали землею, то многие партизаны плакали навзрыд и размазывали слезы по щекам грязными мозолистыми кулаками. А Михеев растерянно улыбался, беззвучно плакал и говорил, будто бы удивляясь.
— Вот, брат, убили? Жаль!
Борина и Фени на похоронах не было. Борин вместе с командиром и сотнею добровольцев отправился в местечко выбивать засевших там офицеров и организовывать власть и охрану жителей. Феня же осталась при раненых и вместе с обозом шла за головным отрядом в Михайловское, занятое партизанами.
К вечеру поле обезлюдилось совсем. Скользили по траве оранжевые закатные лучи. Могильные бугры отбрасывали темно-фиолетовые тени, и над пустынной тихой степью нависли серо-синие дождевые тучи.
В уцелевшей траве затрещали кузнечики. Кругом было безмятежно и тихо, точно в этих местах ничего и не происходило.
* * *Вечером в местечке не было ни стрельбы, ни суматохи. Регулярные части белой армии ушли за несколько десятков верст на юг. Линия красного фронта к вечеру перекинулась за двадцать верст за местечко. Роль отряда была выполнена блестяще.
Вечером в здании бывшего совета заседал штаб отряда с уполномоченным реввоенсовета армии. Он привез с собою три ордена Красного знамени. Эту награду получили, по общей просьбе, еще до собрания командир, Борин и Федор.
