Александр Андреев - Рассудите нас люди
— Встань, — сказала она. — Как только не стыдно так себя вести! Совершенно pacкислa — никакого характера. Смотреть противно! Возьми себя в руки... Положи трубку на место.
Я поднялась и положила трубку на рычажок.
— Пошли папе телеграмму, — попросила я. — Пусть срочно выезжает...
Глаза у мамы потеплели, она улыбнулась.
— Хорошо, пошлю. — Она вынула из сумочки платок и вытерла мне щеки. — Ну, какая ты жена, ты — ребенок! Приведи себя в порядок и выйди погуляй на воздухе, а то зачахнешь.
— Не пойду. Буду сидеть так, пока папа не приедет...
Мама со сдержанным раздражением вздохнула, но ничего не сказала, ушла.
Елена находилась, должно быть, недалеко от нашего дома: не прошло и десяти минут, как в передней раздался звонок, отрывистый и нетерпеливый.
— Что с тобой? — спросила Елена резко, увидев меня сидящей на полу.
Глазам моим стало горячо от подступивших слез.
— Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? — сказала я, поднимаясь.
Мы закрылись в моей комнате. Елена, не раздеваясь, лишь откинув полупальто, села в кресло. На похудевшем лице глаза ее казались огромными. От гнева они стали совершенно зелеными.
— Как ты могла так поступить? — спросила она.
— Как?
— Вот так, подло? — Она никогда не стеснялась в выражениях.
Мне хотелось, чтобы она меня поняла.
— Послушай, Лена...
— Не хочу я тебя слушать, — прервала она. — У меня нет слов, чтобы выразить тебе все свое возмущение. Эх ты, генеральская дочка!. Нет, я совсем другого человека знала. Ты — иная.
— Да послушай...
Елена рванулась из кресла. .
— Не хочу, не хочу. Я тебе все сказала, что думала, теперь уйду.
Меня тоже прорвало, вся боль, которая накопилась во мне за это время, вдруг выплеснулась криком.
— А я хочу, чтобы ты меня выслушала! В чем моя подлость? В том, что не могу и не хочу жить в бараке? А в бараках никто не хочет жить, все ждут лишь счастливого случая, чтобы вырваться оттуда!..
Елена с презрением вскинула голову.
— Зачем же ты ушла из дому в тот самый барак? Знала, что не царский дворец.
— Знала. Но я любила Алешу. Я надеялась, что он рано или поздно переедет ко мне.
— Он к тебе не переедет, — с какой-то беспощадной определенностью заявила Елена. — На это не рассчитывай.
— Переедет, — сказала я. — Вот увидишь. Вот только папа появится.
— И папа твой не поможет.
Своей категоричностью Елена вызывала во мне озлобление.
— А я в барак не вернусь, — выкрикнула я с горячностью, лишь бы не сдаваться. — Почему это я должна ему во всем уступать? Если он меня любит, то какая ему разница, где жить со мной. Я не предлагаю ничего ужасного, кроме приличных условий! Что в этом позорного?
Елена долго и с какой-то жалостью смотрела на меня.
— Ты говоришь чепуху. Женя, — сказала она глуховато и печально. — Вернись к нему. Он очень в тебе нуждается.
Я прислонилась спиной к стене — ноги вдруг ослабли.
Елена встала. Подойдя ко мне, она порывисто обняла меня, произнесла сдавленно:
— Прощай. — И вышла, не оглянувшись.
«Подожди! Милая, родная, не оставляй!..» — хотелось закричать мне, но не смогла.
...Я осталась в доме одна. Тишина давила, как, наверно, давит слой воды на большой глубине, — хотелось вынырнуть к. солнцу, к людскому шуму, на простор... Я стала подметать пол, чтобы чем-то занять себя. В это время и зазвонил телефон лихорадочно и тревожно — так вызывает междугородная станция. Я схватила- трубку. Папа! Он удивился, услышав мой голос.
— Женя? Ты дома?
— Папа! Папа, приезжай скорее. Пожалуйста. Я тебя очень, очень прошу... — Я опять расплакалась, не выдержала. Папа замолчал, и я поспешно позвала: — Папа, папа!..
— Ну-ка, без паники, — сказал он строго. — Спокойней. И вытри глаза. Вот так... А теперь объясни толком, что за трагедия разыгралась у вас?
— Расскажу, когда приедешь. Мне нужна твоя помощь. Просто невозможно, как нужна! Такое дело, папа... Ну, я не могу говорить по телефону...
— Мама дома?
— Нет, она ушла в институт.
Папа опять помолчал, должно быть раздумывая о чем-то.
— Я прилечу через два дня, — сказал он. — Дела твои уладим. Все будет хорошо, А ты держись храбро. Слышишь, Женька!
— Слышу, папа! — крикнула я.
Нас разъединили. Я постояла немного, прижимая к груди трубку, затем бережно положила.
Вернулась из магазина Нюша. Я взяла у нее сумку с продуктами, помогла раздеться.
— Оживела, — врастяжку произнесла Нюша с радостным изумлением.
— Папа через два дня прилетает, — выпалила я.
— И слава богу! А то закатился — и нет его. Дочь изнывает от горя, а ему и дела мало... Теперь все уладится. Ты теперь прибери себя да выйди-ка погуляй, проветрись...
К вечеру ко мне пришел Боря Берзер. Разделся, два раза скользнул по замшевой курточке, расстегивая и застегивая «молнию». Я провела его в свою комнату.
— Как настроение, затворница? — Он был в курсе всех моих событий.
— Спасибо, Боря, немного лучше, — ответила я. — Папа скоро приезжает.
— Тогда все в порядке. — Боря сел в кресло, взглянул на меня своими черными мягкими и грустными глазами и покачал головой. — Ох, и характер у тебя, Женька!.. Мечется, страдает, раскаивается, но стоит на своем!
Я усмехнулась.
— Какой характер? Просто глупость и беспомощность и больше ничего. И упрямство. Ведь я однажды, после того как на меня накричала Елена, — помнишь я тебе говорила? — я не выдержала и побежала в общежитие. Пришла, а окно нашей комнаты темное, чужое, мертвое. И у ребят темно, и у тети Даши тоже. Обошла вокруг, заглянула в красный уголок. Они все были там.
За столом Петр Гордиенко, Дронов и начальник управления Скворцов. Алеша стоял перед столом и что-то говорил. Дела какие-то обсуждали всей бригадой. Так хотелось постучать в окошко! Но не решилась. Понимаешь, Боря, не могу я к нему вернуться ни с чем. Он меня уважать перестанет. Ты чем-то взволнован, Боря?
— У меня сегодня был Вадим Каретин. Сам приехал. Долго мы с ним говорили. Знаешь, он, кажется, начинает прозревать. Ореол Аркадия Растворова начинает меркнуть в его глазах. Осуждает его за поведение на бюро. И себя осуждает. Это уже прогресс. Нам надо перетянуть его на нашу сторону, он же не такой плохой парень, когда с ним поговоришь, и неглупый. Приглашал меня на день рождения. Никогда не приглашал — и вдруг!.. Очень хочет, чтобы и ты пришла.
— Зачем я пойду. Боря, чего я там не видала? — спросила я. — Все те же лица, те же разговоры, те же тосты на грузинский манер, те же остроты... В прозрение Вадима я не верю. Не будет возле него Аркадия, будет кто-то другой,точно такой же. У него нет своей воли, вот в чем беда, он обязательно должен кому-то подчиняться.
— Так пускай лучше подчиняется нам, — ответил Боря. Давай сходим поговорим.
— Ладно, пойдем, — согласилась я после долгого колебания, без особого энтузиазма.
Я прошла в ванную, к зеркалу, чтобы снять с волос бигуди. До бесшабашности веселое настроение вдруг овладело мной. Я не раз отмечала такие скачки в своем настроении. Веселость возникала из ничего, от ничтожных причин. Вот легли волосы так, как мне нравилось, как хотелось — крупными, крутыми завитками, похожими на стружки, черными-черными, с мерцающими бликами; брови по-озорному поднялись вверх и чуть надломились, а щеки порозовели и посвежели —. и вот настроение подскочило. Я даже напевала. «Все будет хорошо!..» — повторяла слова папы.
Мы пришли последними. Дверь распахнул перед нами Вадим. Он был одет с изяществом иностранного дипломата: черный костюм, бантик на ослепительном воротничке рубашки, ниточка пробора в волосах, из кармашка выглядывал белый уголок платочка. Но встретил нас совсем не по дипломатическому протоколу:
— Где вы шляетесь? Дома говорят, что давно ушли, здесь вас нет!
— Не кричи, — сказал Боря. — Мы шли пешком.
— Нашли время для прогулок! — проворчал Вадим примирительно. — Раздевайтесь.
В следующую секунду мы услышали слаженный хор надтреснутых голосов:
— Добрый вечер, красавица!
В затененной передней вдоль стены выстроились тетушки Вадима; Аглая Степановна, Агния
Степановна, Анатолия Степановна и Антуанетта Степановна — дед Степан не лишен был оригинальности. Все они очень высокие, очень худые и плоские, с удлиненными желтоватыми, как бы высушенными лицами и с выступающими вперед верхними зубами. И все — старые девы. Они передавали меня одна другой, как эстафету. Я пожимала их костлявые и холодные пальцы и чуть приседала, как благовоспитанная девица.
— Как давно вы у нас не показывались. — пели они вразнобой. — Вы расцвели, Женечка, совсем взрослой стали — настоящая женщина...
Я приняла это как намек, хотя Вадим не говорил им о моем замужестве, — так по крайней мере он меня уверял.
— Благодарю вас, — сказала я вежливо. — Всю жизнь ходить в девушках — скучно.
