Фазиль Искандер - Софичка
— Это стихи о моей землячке. Мы с ней вместе учились в Москве. Я надеюсь, ты понял, что сын не от нее. У нас с ней ничего не было.
— Да, конечно, — сказал я, — пожалуй, про сына самые сильные строчки. А где он?
— Он сейчас в Америке, — был сумрачный ответ, — моя бывшая жена вышла замуж и уехала туда.
Конечно, я ему не мог дать право разорвать эти стихи, если бы он в самом деле был готов исполнить свою угрозу.
Если художник, стремясь к беспредельному совершенству своего произведения, подсознательно не надеется, что с достижением этого совершенства начнется кристаллизация гармонии в мире, начнется спасение мира, значит, это не художник!
В гостинице. Случайно задев рукой, сбросил с тумбочки хрусталеобразный стакан, из которого собирался запить снотворное. Обычный стакан или остался бы цел, или раскололся бы на несколько кусков. Этот разбился вдребезги на сотню маленьких осколков. Казалось, идею разбиться вдребезги он радостно нес в себе и радостно ждал своего часа. Мистика, но таков материал, из которого он сделан.
И вдруг я догадался, что вся наша цивилизация такая же хрупкая и так же радостно разлетится на тысячи осколков при малейшем толчке. Таков материал, из которого она сделана.
Поэзия прочности сильнее, чем у всех писателей мира, выражена у Льва Толстого. Вот что надо бесконечно развивать в искусстве!
Мыслящий человек, не сумев воспитать собственного сына, без всякого смущения продолжал воспитывать человечество. Когда ему указали на это противоречие, он, пожав плечами, ответил:
— Ничего не попишешь! Привычка иметь дело с большими величинами!
Человек зачат в ярости сладострастия. Если, как утверждают атеисты, природа сама создала живую материю, можно представить извержение грандиозного вулкана, как половой акт.
Но нет доказательств, что неживая материя могла забеременеть жизнью. Чтобы забеременеть жизнью, неживая материя, как женщина, уже заранее должна нести в себе идею жизни. А откуда ей взять эту идею жизни? Вот гранитная глыба. Она стоит миллионы лет. Представить, что она идею жизни несет в себе, так же нелепо, как представить, что она несет в себе идею стать ласточкой. Идея жизни привнесена Богом. А зачем? Нам не дано знать.
Этот поэт претендует на роль Гамлета, но ужас заключается в том, что гамлетовский текст он сам себе пишет.
Я так туп в живописи, что понимаю только великие картины.
Подобно тому, как мы совершенно ясно сознаем, что ребенок не может стать разумным человеком без первоначального толчка взрослого человека, без родительства, подобно этому немыслимо, чтобы первичный человек-ребенок не имел этого первоначального толчка, родительства. Он, конечно, имел этот первоначальный толчок, и родителем ему был Бог, поскольку никого другого не было. Опыт? Но прежде чем воспользоваться опытом, нужен разум, диктующий нам мысль воспользоваться им. Однако современные дикари, которых иногда показывают по телевизору, смущают. Пожирают людей. Неужели Бог к ним прикасался? А если не прикасался, то почему?
Западный человек ближе к полицейскому мышлению, чем русский человек. Именно поэтому русское общество больше нуждается в полиции и больше ее производит. Но именно поэтому же полиция у него плохая. Нет дара полицейского мышления, и полиция не чувствует границы данного ей законом насилия.
Я однажды сказал ему:
— Странное дело. У меня почему-то путаются в голове все эти родственные обозначения: свахи, свояки, девери… Смешно, но не могу запомнить.
— Это потому, что ты с детства не слышал их, — ответил он мне, — но я тебе помогу.
— Как?
— Вот увидишь! — озорно улыбнулся он. И в самом деле, через три дня он принес мне целую поэму, посвященную этому.
Урок русского языка
— Что такое, братцы, шурин?
— Брат жены, запомни, дурень!
— А золовка — это кто?
— Вот башка, что решето…
Мужнина сестра — золовка…
Где с водярой упаковка?
Мы ж сюда не с ночевой —
Кто поближе там, открой!
— Деверь, деверь, как понять?
— Мужнин брат, ядрена мать!
Ну, разжамкал, кто они?
Сухота. Где стаканы?
— Что такое свояки?
— Закусь, закусь, мужики!
— Холодец забыл в пальто.
— Для начала грамм по сто!
— Что такое свояки?
— Дай ему, мне не с руки!
— Свояки — мужья сестер.
Не допер или допер?
Две подушки, две сестры.
То-то вылупил шары!
— Видно, наш салам алейкум
Рвется в русскую семейку!
— Отметелим кулаками —
После будем кунаками!
— Что за шум, а драки нету?
Помни русскую примету:
Кум болтает наобум,
А кума — бери на ум.
— На Востоке наших баб
Любят. Тут один араб
Взял соседку. Воблой вобла.
Пир — горой. Гуднула шобла!
Пишет письма из Алжира.
Потолстела от инжира.
Климат вроде как в Одессе.
При чадре, но в «мерседесе».
Но однажды — пых, как порох!
Навела в гареме шорох.
Разогнала восемь жен.
Каждой выдав пенсион.
И засела за Коран.
Муж притих, как таракан…
— Ша! Забулькали еще.
Хорошеет. Хорошо!
— Что такое, братцы, сват?
— Ухайдакал азиат!
— Что такое, братцы, братцы!
— Нам с тобой не вековаться!
Развопился, словно выпь.
Убирайся или выпь!
Мы, конечно, сели выпить по этому случаю. Смешно, но двусмысленно прозвучали строки:
Отметелим кулаками.
После будем кунаками.
Тогда шла чеченская война, и было совершенно не ясно, кто кого отметелил.
— Ты будешь смеяться, — сказал я шутливо, — но мне и теперь непонятно, кто такой сват, тем более что в стихах ты оборвал этот вопрос.
— «Сват — это тот, кто идет сватать невесту по поручению жениха или его родителей». Считай, что ты пять раз был моим сватом — и все неудачно. А потом привез Глухую. Ура! Выпьем за нее!
Вот стихи, написанные в год смерти его матери. Весь этот год он прожил в полном одиночестве. Так он сказал.
Я ничего не боюсь
Даже при слове: крах.
Только порой взорвусь.
Путаясь в черновиках.
Я ничего не боюсь.
Ибо боюсь пустоты.
Прожитой жизни груз
Выломал все мосты.
Чую ногами дно,
Крепко стою теперь,
Я потерял давно
Даже список потерь.
Нежен запах айвы.
Сладок запах детей.
Вспомню людей, увы,
Каждый второй — лакей.
Чуден родной простор.
Через овраги и рвы
Скачет во весь опор
Всадник без головы.
Чтобы его поймать.
Не щадя головы
Рвется навстречу рать.
Тоже без головы.
Ты говоришь: — Мираж,
Лучше протри виски. —
Я говорю: — Пейзаж
Или его куски.
Впрочем, напрасен труд.
Сам же теряю нить.
Ибо в комнате тут
Не с кем поговорить.
Воз и поныне там.
Где призадумалась плеть.
Каждый решает сам.
Жалить или жалеть.
Я ничего не боюсь.
Это приятно знать.
Даже змеиный укус
Брезгую отсосать.
Призраками пустынь
Стыдно страшиться мне.
Вместо любых святынь —
Мамин портрет на стене.
Это ее плечо.
Как там ни назови.
Держит меня еще
Силой своей любви.
Чувствую горячо:
Руки ее в мольбе
Держат меня еще
И не пускают к себе.
Не уверен, что это стихотворение написано в трезвом виде.
Привиденье
Увидев привиденье.
Сказал я: — Ну и что? —
Взглянувши на него.
Краснея от смущенья,
Забыв надеть пальто.
Исчезло привиденье.
Ответив: — Ничего!
Когда ко мне приходит вдохновение, прервав любую выпивку, я месяц или полтора работаю над стихами. Мне даже противно думать о выпивке. Но вот я иссяк, а вдохновение продолжается. Я чувствую, что могу впасть в безумие. И тогда выпивкой я гашу пожар вдохновения. Таким образом, вдохновение спасает от излишка выпивки, а выпивка спасает от излишка вдохновения. Но не грех ли? Вдохновение — дар свыше. С другой стороны, безумия боялся даже Пушкин.
Новые времена. В Крыму на рынке подошли к продавцу арбузов. Двое молодых парней в шортах и в майках с могучими, отовсюду выпирающими мускулами выбирали себе арбуз. Я все видел и слышал, но думал о чем-то своем.
