Николай Самохин - Мешок кедровых орехов
— Диплом? — растерялся Кумов. — Да я, собственно, назад не собираюсь…
— Ну да, ну да, — закивал Гуглинский. — Конечно. На что он тебе сдался. У тебя ведь теперь другой есть. Ты же кончал что-то сперва. Курсы, наверное, или как там у вас.
— Нет, Федя, — вздохнул Кумов, — учиться мне не довелось.
— Ага, — раскрыл рот Гуглинский. — Иии… не трясут пока?
— Чего? — не понял Кумов.
— Ну, в редакции, в этой… Не трясут? Что, мол, не по специальности ты?
Ответить Кумов не успел — распахнулась дверь, и вошли первая красавица курса Майя Устюжанина и капитан волейбольной команды Вильям Змеев, по-студенчески — Змей Горыныч, или — просто Горыныч и просто Змей.
— Мальчики мои — лапоньки! — запела Майя. — Лысенькие вы мои, седенькие!.. Куманечек, золотко, я твою новую книжку прочитала. Прямо плакала, честное пионерское! Откуда только ты все это знаешь, умничка?
— Книжку? — спросил Змей, жиманув Кумову руку. — Сберегательную? Заборную?
— Шантрапа! — сказал Гуглинский. — Ты что — с луны упал? Стасик же у нас писатель. Книжки пишет, в редакции работает.
— Ого! — удивился Горыныч. — Инженер человеческих душ! Кем в редакции трубишь?
— Завотделом, — сказал Кумов.
— Сколько платят?
— Сто шестьдесят.
— А за халтуру сколько? — кивнул на книжку Змей.
— Завидую я вам, мужики! — вздохнула Майя. — Петька Золотухин, тупица, третий институт закончил. Стасик, паинька, на писателя выучился. А мы, бабы? То стирка, то глажка, то пеленки, то борщи! Где равноправие, я вас спрашиваю?
— В таком случае, Майечка, — усмехнулся Кумов, — мне ты можешь не завидовать. Я, в отличие от Золотухина, никаких университетов, как говорится, не кончал.
— И взяли? — живо спросил Змей.
— Куда?
— Ну, куда там тебя взяли: в писатели, в корреспонденты — мне почем знать…
— Да вот… как видишь, — сказал Кумов.
— Таак, — задумчиво протянул Вильям Змеев. — В инженеры человеческих душ, выходит, без диплома берут. К машине не допустят, а человеческую душу — пожалуйста, развинчивай. Ну и ну!
— Глупенький ты, Горыныч, — сказала Майя. — Машина денег стоит. За импортные вон даже золотом платят. А человеков тебе любая дура за так сколько хочешь нарожает. В некоторых отсталых странах уже перепроизводство — не знают, как прокормить. Газеты читать надо, лапонька.
Ударило девятнадцать часов — ив аудиторию вступил ответственный работник Семен Михайлович Ездаков — маленький и прямой, как фельдфебель. Пока он обнимался с Майкой и Горынычем, Гуглинский успел шепнуть Кумову:
— Кто бы мог подумать, а!.. Вчера на расширенном Семка наших трестовских песочил. Ужас! Директору и главному по выговору залепили, а мне — предупреждение. По старой дружбе, видать.
Перездоровавшись со всеми, Ездаков отвел Кумова сторонку, обнял за талию и проникновенно спросил:
— Ответь начистоту — трудно?
— Трудно, — сознался Кумов.
Ездаков кивнул с таким видом, словно другого ответа и не ожидал.
— Конечно, трудно… без образования. Инженерский твой диплом теперь пропал. Да он в данной области и неавторитетен… Кстати, про Золотухина слышал? Недавно закончил факультет журналистики. Без отрыва. Регулярно выступает в «Вечерке». Активный товарищ. Да… Так, может, и тебе подучиться? Ты скажи — мы дадим направление.
— Видишь ли, — смешался Кумов. — Трудно — в другом смысле. Я думаю, тем, кто с дипломом, не легче. И потом, в данной, как ты выражаешься, области по-разному случается. Вот, скажем, Горький Алексей Максимович — тоже, между прочим, диплома не имел. Я себя с ним, пойми, не равняю…
— Еще бы ты равнял, — строго сказал Ездаков.
…Когда все уже сидели за банкетным столом в институтском подвальчике, появился гордость факультета, доктор технических наук Игорь Прытко. Он оглядел застолицу и, заметив Кумова, пробрался к нему.
— Привет, старик! — поздоровался Прытко. — Читал уже, конечно, сообщение в «Литературке»? — Он покачал головой. — Грустно все это, грустно. Какой талантище, а! Прости, старик, но, по-моему, единственный у нас настоящий писатель. Между прочим, он что кончал — не знаешь?
— Знаю, — сухо сказал затосковавший Кумов. — Метрострой, Второй Белорусский и Майданек.
Прытко сочувственно почмокал губами.
— А твой диплом, старик, теперь, конечно, пропал? — спросил он.
— А мой, конечно, пропал, — ледяным голосом ответил Кумов.
Прытко опять почмокал.
Тут он увидел сидящего наискосок Петьку Золотухина. Петька, чувствовавший себя героем дня, скромно улыбался. На лацкане его пиджака победно сияли три вузовских ромбика.
— Извини, — сказал Прытко и стал пробираться к Петьке.
«Пора откланиваться», — подумал Кумов, вяло ковыряя вилкой винегрет.
Уйти ему, однако, не удалось. С противоположного конца стола, держа в поднятой руке полбутылки шампанского, пробился Гуглинский.
— Выпьем, Стася! — сказал он. — За тебя! — и разлил вино в бокалы. Но тут же забыл про него, ткнул горлышком бутылки в сторону Петьки Золотухина: — Видал? Цветет! Полный георгиевский кавалер! Ррро-жа!.. Вот посадят его, Стася, над тобой — и закукуешь… Но ты не бойся. Практики тоже нужны. У нас в домостроительном комбинате один мастер есть — практик. Уууу!.. Как глянет на панель — так насквозь!.. Мы тебя, Стася, в обиду не дадим. Всей группой пойдем. Скажем: Стаську не трожь! Ну и что, что без диплома? А мы его выучим. Скинемся — и выучим!..
РОЛЬ В ЭПИЗОДЕ
Дело было так. Федоскины смотрели телевизор: Клавдия Андреевна Федоскина и свекровь ее Варвара Кузьминична. Собственно, не смотрели пока в полном смыслe, так сидели против него — ждали четвертую серию «Адъютанта его превосходительства». На экране же мельтешило что-то малоинтересное: дома какие-то показывали, улицы, новостройки. Показали, в частности, город Сочи — новый цветочный магазин. Диктор за кадром рассказывала, какой этот магазин красивый и проворный, какой в нем выбор цветов богатый, а вдоль прилавка цепочкой двигались мужчины, брали букетики, заранее, видать, приготовленные, рассчитывались и отходили. Проделывали они все как-то автоматически, в несколько движений: взял цветы, положил деньги, полоборота налево, шагом марш.
Свекровь, востроглазая старушка, подметила эту их деревянность.
— Мужики-то, — сказала она, — ровно стреноженные…
Клавдия подняла голову (она чулок штопала), глянула на экран — согласилась со свекровью.
— С улицы нахватали кого попадя, — объяснила она. — Для съемок. По доброй-то воле купят они тебе цветочек. Счас, разбежались…
— Ну, дак, — обрадовалась разговору свекровь. — Купили-облупили… От них дождешься. Они по доброй воле только винище хлестать мастера.
«Можно подобрать розу для любимой, — заливалась диктор. — Составить букет для семьи, для дома…» В этот момент у прилавка остановился очередной покупатель — невысокий крепыш в соломенной шляпе и белой рубахе навыпуск.
— Ой, да, никак, это Петр! — заволновалась Варвара Кузьминична. — Петр!.. Ей-богу—он!..
Мужчина ухватил двумя пальцами розочку и, держа ее на весу, как червяка, пошел прямо на камеру. По лицу его блуждала виноватая улыбка. И чем ближе подходил он, тем меньше оставалось сомнений: да, это был Петр Игнатьевич Федоскин собственной персоной — сын Варвары Кузьминичны и муж Клавдии, отдыхающий сейчас на юге.
Федоскин приблизился вплотную. Роза выросла, заняв всю нижнюю часть экрана. Над нею колыхалось распаренное лицо Петра. Потом и лицо не поместилось, осталась одна короткопалая лапа с дрожащим в ней цветком. Казалось, Петр просунет сейчас руку в комнату и отдаст розу своей ненаглядной Клавдии. Но нет, не законной супруге нес цветок преступный товарищ Федоскин, не для семьи и дома приобрел его: дом Петра Игнатьевича находился за три тысячи километров от тех легкомысленных мест, где он сейчас обретался.
Клавдия длинно, с пристаныванием, всхлипнула.
— Ты чего, девка, чего?! — встревожилась свекровь. — Ты давай не думай лишнего. Сама же говоришь: с улицы их понагнали.
— С улицы! — зло сказала Клавдия. — С какой улицы-то?.. Он куда поехал — знаете? В Хосту. Там его санаторий. А это Сочи. Паразит! Вот он какие ванны принимает! Вот он как лечится, кобель мордастый!.. Говорили мне люди: не пускай! Туда добрые-то не ездят — потаскухи одни да распутники… Не поверила, дура. «Езжай, Петенька, отдохни, поправь здоровье…» Ну, пусть только приедет, пусть только заявится, змей подколодный!..
Федоскин заявился через трое суток. Приехал он днем, жены дома не было, дверь ему открыла мать.
— Привет из Хосты! — весело поздоровался Петр, не подозревавший, что атмосфера в доме накалена до предела. — Как вы тут? Живы-здоровы? — Он поставил чемодан в коридоре, разулся, прошел в комнату. — Клавдия-то что, на дежурстве сегодня?.. Слышь, мам?
