Василь Земляк - Зеленые млыны
— Это ты, Шварц? — заметно удивился Фабиан, никак не ожидавший увидеть здесь недавнего своего конкурента.
— Я, друг мой. Который уже раз наблюдаю за вами и вижу, что война мало что изменила в вашей жизни.
— Как сказать, товарищ… простите, господин Шварц Вы тоже не ушли на Восток?
— Нога, — ответил Шварц коротко, потому что тут заговорил Месмер.
Шварц перевел:
— Он интересуется, кто вы такой. Я скажу ему, что гробовщик. Вавилонский гробовщик.
Месмер переспросил и рассмеялся, добавив, что этот тип скорее походит на древнего философа.
— Скажите ему, что я и есть вавилонский философ Фабиан.
— Фабиан? — с удивлением воскликнул Месмер.
— Господин гебитскомиссар интересуется, откуда у вас это прекрасное имя?
— От козла. Только не от этого. Этот законченный болван. Но его отец отличался недюжинным умом. Он много лет назад разбился на качелях. Словом, покончил с собой, а на это могло решиться только разумное существо. Для всего разумного наступает время, когда ему надлежит подумать о своем конце. Об этом прекрасно сказал еще Платон в «Федре», если господин читал «Федра».
— Да, господин гебитскомиссар читал «Федра», но ему больше по душе Платонов «Пир». Господин гебитскомиссар интересуется, какой университет окончил Фабиан?
— Вавилонский, — философ улыбнулся. — А что окончил господин гебитс?
— Он архитектор. Он хочет выстроить здесь большой город. Ему очень нравятся бугры, речки и почва. Господин гебитскомиссар хочет знать историю этого селения. Когда и почему оно названо Вавилоном?
— До нас здесь жили скифы. Это был великий и воинственный народ. У них были чудесные крепкие лошади, которых пасли в степях; они же изобрели деревянное колесо. Это дало им возможность освоить колоссальные территории. Они легко доходили до отдаленнейших царств, брали с жителей выкуп и возвращались сюда. Египетский фараон вынужден был откупаться от скифов, когда их лошади ступили на его земли. Несколько раз они брали дань и с Вавилонского царства. Одно время скифы двадцать восемь лет подряд правили в Азии, до тех пор, пока царь Мидии не перебил всех их вождей.
— Господин гебитскомиссар интересуется, как это удалось индийцам.
— Царь позвал их на пир в свою столицу и, когда вожди перепились, приказал их перебить. Это был конец владычества скифов в Азии. Они вернулись на свои родные земли и, вероятно, тогда же основали здесь этот Вавилон, которому так и не довелось стать великим Вавилоном. У скифов не было больших городов, они были скотоводами и земледельцами. О скифском хлебе много писали древние греки. — Господин интересуется, куда же подевались скифы?
— Никуда они не подевались. Это мы… Все те же земледельцы. Только смешанные уже, наверно, с другими народами, которых судьба заносила сюда. Кого только тут не было! Готы тоже в старину доходили сюда, и господин гебитс слышал, вероятно, о смерти готского царя Германариха… А Вавилон стоит. Так и скажите ему, Шварц.
— Он интересуется, что происходило с Вавилоном далее.
— Что было дальше? Ничего особенного не было. На этой самой горе, где лежит ваш господин…
— Мой, — обиделся Шварц. — Такой же мой, как и ваш…
— Так вот, на этой самой горе, где мы сейчас, — тогда она, верно, была повыше, — побывал персидский царь Дарий с войском. Именно здесь, на вон той равнине перед Вавилоном, Дарий хотел дать скифам решительный бой. До этого он гонялся за ними по бескрайним степям, но скифы на лошадях и подводах легко уходили от встречи с персами. Наконец, скифы остановились здесь, стали лагерем перед врагами. Они уже тогда умели создавать укрепления из возов, ставя их по нескольку в ряд. Потом эту тактику переняли казаки… Господин гебитс знает что-нибудь о казаках?
Шварц переспросил. Да, он знает о Запорожской Сечи. Читал Боплана, даже привез книгу сюда. Фабиан Боплана не читал, он признался в этом, чем приятно пощекотал самолюбие немца. Затем Фабиан вернулся к скифским возам, хотя и это могло быть лишь его соб ственной догадкой. Месмер снова перебил его. До казаков возами умели пользоваться табориты Яна Жижки. Удивительно, что вавилонский философ не знает об этом одноглазом военачальнике славян, которого немцы разбили в Высоких Татрах.
— Отгородившись возами, скифы всю ночь жгли громадные костры, бросая в них коз, овец, коров и даже лошадей, — здесь ведь лесов не было и поддерживать огонь было нечем. Персы жили впроголодь, на воина приходилось по горсточке сырого пшена, и запахи скифского дыма доводили их до безумия… Вы успеваете переводить, Шварц?
— Да, я пообедал. Я перевожу всё. Мне самому интересно. Я когда-нибудь расскажу вам о моей прекрасной Австрии…
— Когда же на рассвете Дарий приказал войскам, которые всю ночь не спали из за этого дыма, атаковать скифов, то персы застали в их лагере только теплый пепел и обугленные останки животных. Сами же скифы исчезли, как исчезают полуденные марева в этих краях. Идешь за ним, а оно от тебя убегает. Скифы заманивали Дария в глубь страны, в леса и болота, чтобы там разбить персов…
— Этого я не смею переводить…
— Ваша воля, Шварц. Но так было к так будет… Персы держали на Босфоре переправу, выстроенную для них греками. Старые военачальники уговорили Дария как можно скорее оставить эту загадочную страну и вернуться на Босфор. Но Дарий заблудился в степях и долго не мог найти дорогу к переправе. Греки же думали, что он возвращается с победой, и побоялись переправу сломать. Позднее они жестоко поплатились за свою ошибку. Через тот же Босфор на них пошел Ксеркс — господин гебитс, вероятно, слышал о битве при Фермопилах?
О, разумеется. Бруно Месмер прочитал эпитафию на немецком языке.
— А Вавилон стоит… — Фабиан показал на скопление лачужек на буграх. — Вон и моя халупа. Вон та, крайняя. Паршивенькая, правда, но была застрахована, ни за грош пропала страховка. Явтушок не успел сжечь, а теперь уже и сам черт не сожжет.
— Он интересуется, а Явтушок — чей царь?
— Царь?! — Фабиан расхохотался, поймав господина Месмера на вопиющей некомпетентности. — Это всего навсего вавилонский страховой агент. Во он его хата с новым крылечком. Сам жег хаты и сам выплачивал страховку за них. Если бы не война, он потихоньку выстроил бы тут новый Вавилон за страховку.
— Господин гебитскомиссар говорит, что такого агента хорошо бы сделать здесь старостой. Он не коммунист, этот Явтушок?
— Нет, беспартийный. Но пошел с сыновьями на фронт и не вернулся… — Если вернется, господин гебитскомиссар хотел бы посмотреть на этого агента… который жег Вавилон. Ха ха ха! — засмеялся Шварц, вторя Месмеру, — Сжег бы уж до конца.
— Вряд ли он вернется, — Фабиан с ужасом подумал о том, что сталось бы с Вавилоном, вернись Явтушок и стань тут старостою. Этот аспид наверняка сразу бы онемечился и почувствовал бы себя здесь маленьким царьком, каким, должно быть, чувствует себя этот коротышка немец на коврике. Фабиан даже уловил нечто общее между вавилонским царьком Явтухом Голым и этим надутым готом на коврике. Фабиан легко представил себе Явтушка на коврике где нибудь под таким же Вавилоном немецким, тот лежал бы в точно такой же позе, опершись на локоть и широко раскинув коротенькие ножки, чтобы хоть как то скрыть свою ку цость. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Явтушок «царевал», это была бы гибель хоть для этого, хоть для любого другого Вавилона. Размышления о Явтушке помогли Фабиану лучше разглядеть чужеземца, разгадать в нем человека коварного, хитрого. Две струйки усиков над губами придавали этому лицу то выражение самодовольства, какое придает таким лицам малейшая власть над себе подобными. Во времена инквизиции таких ставили судьями, и они с улыбкой приговаривали к сожжению. Фабиан до последней минуты не знал, отпустит ли его Месмер живым или отправит в ветряк на перекладину, на которой в тридцатых годах повесили Тихона Пелехатого кулаки. Конечно, Явтушок не мог бы так долго скрывать свое намерение, тот дал бы разгадать себя сразу. А впрочем, Фабиану вдруг стало жаль Явтушка уже за одно то, что его можно сравнить с этим коварным германцем. Ведь Явтушок мог уже сложить голову в битве с немцами, во что Фабиан, однако, мало верил. Явтушок не из тех, кто гибнет так скоро, в самом начале войны. Если он и примет смерть, то не ранее, чем будет уверен в своей победе. Такие, как он, не бросают жизнь на ветер.
Тем временем козел забрался в ветряк, где пряталась Варя Шатрова. Фабиан тоже заглянул туда, узнал Варю, поздоровался. Варя была еще очень хороша, в белой косынке, рыжеволосая, с высокой прической на немецкий фасон, носик в веснушках, ни дать, ни взять — южнобаварских, ну, просто швабка, да и все! Она перетирала полотенчиком (глинским, с петушками) немецкое серебро — ножи и вилки. «Что он здесь рисует каждое воскресенье?» — спросил Фабиан. «Не знаю. Зачем то перерисовывает Вавилон». «Отлично знаешь, проклятая офицерша!»— бросил Фабиан. Этот укор камнем упал на Варю, она отвернулась, веснушчатые плечики дрогнули — расплакалась. Ни у одной фламандки на картинах Рубенса не было такой талии, таких божественно гармоничных линий. Месмер, заслышав ее плач, вскочил с коврика: «Варенька а а!» Наверно, она была для него не просто кухаркой. Он вошел в ветряк, спросил по немецки, что здесь происходит. Варя испугалась за философа, резко повернулась к двери, засмеялась сквозь слезы. Встревоженный Шварц совершил несколько гигантских прыжков на своей деревяшке и как раз вовремя очутился здесь. Варя показала ножом на Фабиана: «Он рассмешил меня до слез, он хочет, чтобы вы нарисовали его с козлом». Шварц перевел ее слова. Месмер, возмущенный таким нахальством вавилонянина, прогнал его вместе с козлом из ветряка, а остальным приказал собираться в Глинск. Солдаты скатали его коврик, понесли в фургон. Варя ушла туда же. Шварц запер мельницу. Козел и философ на радостях, что все так хорошо кончилось, побежали вниз, но Шварц вдруг окликнул:
![Сэмюэль Дилэни - Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]](/uploads/posts/books/54853/54853.jpg)