Виктор Московкин - Золотые яблоки
— Вояка, — спокойно сказала Тамара. — Иди проспись.
— Васька проспится, пижон никогда, — сказал Лямин и опять потянулся к девушке. — Дай поцелую! Все равно никуда не денешься — судьба. Двое, как в поле воины.
Тамара вбежала на крыльцо, хлопнула за ней дверь. Лямин, сообразив, что упустил девушку, махнул рукой и дурашливо пропел:
Тары-бары, растабары,
Хороши у нас амбары,
Еще лучше риги…
Не хочешь ли фиги!
Подростки, наблюдавшие за ним, прыснули веселым смехом.
— Вот я вас! — пригрозил он.
Те с радостным визгом бросились врассыпную.
5
Начались холода, с дождями, со снежной крупкой. Рыбаки возвращались иззябшие, промокшие до нитки, но довольные — рыба шла.
Еще там, в строительном поезде, Леха Карабанов хвастал, что рыбаки зарабатывают большие деньги. Если бы Лямин представлял тогда, как они достаются, эти большие деньги…
Перед самым ледоставом бригаду увезли на плавбазу — старое судно, что стояло на приколе среди всплывших торфяных островов. На зимовку рыба шла к этим островам, здесь ее добывали из-подо льда.
Но пока льда не было. Был ветер, пронизывающий до костей, был холодный, нудный дождь. По-прежнему ставили с лодок сети, окоченевшими руками освобождали рыбу, запутавшуюся в ячеях. Каждый день к рыбакам на плавбазу приходил катер. Потом лед установится — станут прибывать подводы, а когда совсем окрепнет — будет летать самолет.
Приход катера всегда был радостью. Команда рассказывала рыбакам, что делается в поселке, передавала гостинцы из дома. Однажды рябой матрос окликнул Лямина, который всегда в таких случаях старался не показываться.
— Держи! Горячие пироги для тебя.
Пироги были холодные, но все-таки это было домашнее, вкусно приготовленное печево. Прислала Лидия Егоровна.
Лямин как-то незаметно для себя приободрился, стал более уверенным. Но и то ненадолго.
Мимо их плавбазы прошел небольшой рыболовный траулер. С борта его что-то кричали. Рыбаки как раз возвращались с лова, еще не вышли из лодок. Все поднялись на борт траулера. Это было научное судно, которое пробовало ловить рыбу электрическим тралом. Пока рыбаки разговаривали с капитаном, Лямин ходил по судну, любопытствовал. На палубе, на ящике, сидел светловолосый парень в фуфайке, зимней шапке и замерял рыбу линейкой. Размеры каждой рыбины он записывал в тетрадь. Рыбы на судне было много, причем разной. Прямо на палубе небрежно был брошен судак, при виде которого у Лямина округлились глаза. Судак весил не менее десяти килограммов и был похож на зажиревшего поросенка. Лямин огляделся и, увидев, что на него не обращают внимания, быстро переправил рыбину в лодку, засунул в носовую часть и прикрыл брезентом. Рыбы на плавбазе хватало, она надоела, сделал он это больше потому, что судак поразил его своей величиной.
Когда отъехали от судна, Лямин выбросил судака под ноги бригадира. Тот поднял тяжелый, лешачий взгляд — в первую минуту не догадался, в чем дело. Но рука уже поворачивала руль.
Шли обратно к траулеру. Лямин был бледнее полотна от испуга и злости, от того, что сейчас может произойти.
Тот же светловолосый парень в зимней шапке принял судака от бригадира. И вроде бы ничего не произошло, никто не проронил ни слова. А Лямину было трудно дышать, смотреть в глаза рыбакам.
Вечером, за ужином, в полутемном кубрике рыбаки говорили о том, что если удастся наладить электролов, при котором рыба меньше тридцати сантиметров не попадает в сеть, то это будет здорово. Ученые еще хотят, чтобы рыба каждый раз шла одной породы: надо тебе леща — настраивай удар тока на него, синца — повернул рычажок, и идет синец.
— А Алексей-то Михайлович опять начудил, — неожиданно сказал Николай Егоров. — Ребята рассказывают, ворвался к Голикову, кричал, что стекла звенели…
— Да ведь и время. Со Дня рыбака о нем не слышали, — спокойно проговорил бригадир.
Лямин понял, что разговор идет о Тарабукине, том самом человеке, с которым он столкнулся в первый день своего приезда у склада и был огорошен ругательствами.
— Этот, ваш ругатель, наверно, надоел всем, — сказал он.
— Может, кому и надоел, — ответил бригадир, стаскивая сапоги и забираясь на матрац, обшитый серой холстиной. — Только не будь теперь его — в поселке скушнее станет. Каждый человек что-то добавляет от себя. Вот хоть и тебя взять…
Лямин посмотрел на него, ожидая, что сейчас начнется главное: ему выскажут все, что думают о нем, — но бригадир лежал, устало прикрыв глаза, и продолжать разговор не собирался. Николай Егоров листал «Огонек» и дымил сигаретой, другие тоже укладывались. Слышно было, как об обшивку судна хлюпает вода, за иллюминаторами была мутная синь.
Но главное все-таки началось, и шло от Николая Егорова. Он выходил перед сном на палубу; вернулся, зябко кутаясь в пиджак.
— Видать, снова ветра ждать, — хмуро сказал он. — Ну и погодка!
И потом, уже раздевшись, забравшись под одеяло, стал вспоминать.
— В такую же вот погоду случай один был… неподалеку от нас, в Еремине. Поселок вроде нашего, только завода нету, ну и глушь, естественно. У нас ведь как — кто долго-то работает… и ни колышка, ничего не видно, а все равно знаешь, где сеть твоя. И если кто трогал ее, тоже узнаешь. Тут, брат, привычка вырабатывается, чутье… Так вот, стали мужики замечать — трогает кто-то их сети! На ячеях еще слизь осталась, а рыбы нету — значит, проверяли недавно. Да…
Он потер заросшее щетиной лицо, красное, нахлестанное ветром.
— Люди, естественно, взбудоражились, — продолжал он, помолчав и не замечая, что Лямин настороженно притих, приглядывается к нему. — Как уж у них было, врать не буду, свидетелем не был, но обнаружили вора. Ведь что делал? Перещупает сети — и в условленное место едет, подальше чтобы от поселка. Там его на лодке дружки ждут, рыбу переваливают к себе в лодку, а он пустой домой возвращается… Да, я тут не сказал, что он был сам рыбак поселковский — у своих, естественно, крал. В поселке-то он, правда, недолго жил, пришлый… Из бакенщиков откуда-то…
— Что же ему было? — раздраженно спросил Лямин.
— А ничего не было…
«Занятные вы, черти, — с тем же раздражением подумал Лямин. — Вот и мне нынче ничего не было… молчали все, а на ночь глядя — сказочку поучительную про какого-то пришлого бакенщика».
— Уж, наверно, пропесочили, как следует?
— Да нет, — потягиваясь и зевая, сказал Николай. — У них все как-то по-иному получилось. Вот в такую же погодку возвращались караваном, к берегу пристали, глядь, а одного нету… Того самого рыбака, лодка его последней в караване шла.
— Де-ла! — протянул Лямин с растерянной ухмылкой. — Что же его, ветром сдуло?
— Вот и их всех спрашивали: не сдуло ли ветром, не перекувырнулся ли — всякое бывает… — Николай опять зевнул, посмотрел на сигареты, лежавшие возле на столе, — видимо, раздумывал, стоит ли еще закурить на ночь.
Лямин недоверчиво сказал:
— Не могло все этим кончиться. Что его, и не искали?
— Допрашивали, искали, но никто не мог ничего сказать. А найти — где найдешь! Кабы в пруде — можно поискать.
— Веселенькая история: человек пропал и никому ничего.
— Почему никому? Бригадиру было… Как он отвечает за людей, вот его и судили. Пять лет дали…
— Веселенькая история, — опять повторил Лямин.
После мрачного рассказа ему стало не по себе. Вот так же сбросят, и никто следов не найдет — у них круговая порука. Бригадира Кибикова посадят на пять лет, а он будет у рыб. Ночью ему представился судак, большой, как поросенок. Судак плавал возле него и все норовил задеть хвостом по лицу. Потом хвост превратился в страшные щупальца осьминога — таких осьминогов рисовали раньше в детских книжках. Лямин мгновенно облился холодным потом: в темноте он увидел перед собой белую фигуру.
— Кто это? Что? — закричал он, вскакивая.
За бортом слышался грохот бушующих волн, судно покачивало. Белая фигура, оказавшаяся бригадиром Кибиковым, проговорила:
— Спи… спи… нечаянно. Господи, что делается! Перекрутит сети…
Испуг сделал свое дело. Как-то Лямин неловко оскользнулся и упал в ледяную воду. Воспользовавшись этим, он запросился в поселок. Простудился он легко, температуры почти не было — с рыбаками такое случается часто, — но ему не перечили.
6
Директор Голиков недоверчиво смотрел веселыми цыганскими глазами, когда Лямин, жалуясь на боли в спине, просил подыскать ему другую работу. Он, наверно, и совсем уехал бы из поселка, если бы не наступившая зима. Да и чувствовал, хотя его здесь и не приняли, тягу к этим людям, которые живут своим миром и, видимо, знают что-то такое, чего не знает он.
Голиков поставил его на разные работы: когда требовалось, помогал на складе, большей же частью находился в столярной мастерской — сколачивал ящики. Работа была однообразная, но легкая и неспешная. Правда, и заработок был не как в бригаде.
