Север Гансовский - Надежда
— Кейтер. Кларенс Кейтер, — сказал репортер.
— К нам пришел мистер Кейтер, который имеет важные материалы о деятельности шайки Дзаватини в порту. Как вы знаете, организации западного побережья два раза присылали сюда своих людей, чтобы помочь портовым рабочим, но по тем или иным причинам не смогли ничего сделать…
Голос у него был негромкий и ровный. Голос человека, которому незачем кричать, чтобы его слушали.
Хастон коротко рассказал о том, что сообщил ему Кларенс.
— Я думаю, что мы должны помочь портовым рабочим. Мы сами только недавно избавились от гангстеров. А больше никто в городе не станет этим сейчас заниматься..
Он кончил. Затем рослый молодой мужчина, черноволосый, с блестящими темными глазами сказал:
— Пожалуй, выделить на это дело двух членов комитета будет довольно. Потом в порту найдутся еще люди.
— Двоих хватит, — поддержал его коренастый коротыш с веснушчатым открытым лицом. — Я и сам бы на это дело пошел. Я в порту два года работал. Натерпелся от Дзаватини.
— Ну и хорошо, — сказал Хастон. — Вы двое на это и пойдете. И адвокат, конечно, с вами и сам мистер Кейтер. Никто не возражает?
Возражений не было. Совещание окончилось. Люди опять заговорили о своих делах. Хастон подозвал коренастого и того, который выступил первым, и познакомил их с Кларенсом.
— Это Стил, а это Грегори. Один у нас казначей, а другой редактирует нашу профсоюзную газету.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Сядем, — сказал Хастон. — Адвокат, его зовут Сентнер, будет, наверное, попозже. Мы пока обсудим, что нужно сделать прежде всего.
— Сразу начинать с людей, — предложил черноволосый Грегори. — Разыскать тех, на кого можно опереться. Кто выступит на суде.
Через два часа, закусив предварительно в маленьком баре здесь же в доме, Кларенс, Грегори и адвокат Сентнер отправились по одному из адресов, указанных в списке Бенсона.
Никто не спрашивал Кларенса, намерен ли он участвовать в работе. Это предполагалось само собой, и репортер чувствовал огромную гордость оттого, что эти люди ни минуты не сомневались в его мужестве. Он и не мог теперь поступить иначе. Все его планы о том, что он уедет сразу же, передав дело профсоюзу, исчезли.
Старенький открытый «Форд» вел Грегори. Кларенс и адвокат разговаривали на заднем сиденье.
— До сих пор я не могу понять, — говорил Кларенс. — Неужели и Бирн испугался Дзаватини? Если нет, то почему же он отказался печатать материал?
Сентнер с усмешкой пожал плечами.
— Очень просто. Дзаватини контролирует Объединение розничных торговцев. Объединение перестало давать объявления в «Независимую». Им «Звезда» предложила более выгодные условия. Вы разве не заметили по газете, что некоторое время рекламы было меньше?
— Заметил, — согласился Кларенс.
— Ну, Бирн и нажал на Дзаватини, — продолжал адвокат. — Пожалуй, он показал ему то, что вы записали со слов Бенсона. А когда гангстер сдался и Объединение вернулось в «Независимую», Бирн затрубил отбой.
Ах, вот в чем дело! Кларенс не мог предположить, что Бирн поддерживает такие близкие, даже деловые отношения с бандитом. Значит. Бирн в его кабинете с пушистым ковром и коллекцией фарфоровых тарелок на стенах, Бирн с его мягкими движениями и тихим голосом был таким же преступником, как те двое, что пришли к нему ночью.
Машина мчалась по широкой асфальтированной улице. В лицо Кларенсу дул свежий ветер. И репортер понял, что он избавился от страха, угнетавшего его всё это время. Он включился в борьбу против бандитов, и это сознание уничтожило страх. Оказывается, нужно действовать, и тогда появится мужество.
Он поделился своими соображениями с адвокатом.
— Конечно, — согласился Сентнер. — Когда я был маленьким, мать торговала каштанами на Бауэри. Это было в Нью-Йорке. Выходила каждый вечер с лотком и вставала возле хлебного магазина. И вот, регулярно через два дня появлялся восемнадцатилетний юнец с физиономией орангутанга, молча набивал карманы каштанами и уходил. Мать однажды попыталась не дать ему ничего, и тогда он три дня подряд ногой вышибал у нее лоток из рук. Это даже не был настоящий рэкетир. А так — любитель из начинающих. Мне тогда было десять лет, и я его безумно боялся. Меня прямо трясло от ужаса, когда он подходил. Юнец заметил это и всякий раз не забывал пнуть меня ногой или стукнуть в лоб так, чтобы я ударился затылком об стену. Дело дошло до того, что если я случайно встречал его на улице, я поворачивался, в ужасе бежал домой и не показывался весь день. Никто из взрослых нас не защищал, потому что рэкет был обычным делом, и люди боялись, что юнец связан с какой-нибудь шайкой…
Сентнер вытащил сигареты, предложил Кларенсу и закурил сам.
— А отца не было? — спросил репортер. Он слушал рассказ с живейшим интересом.
— Отца не было… Так вот, однажды мать мне сказала: «Возьми кирпич и ударь его». Я плакал весь день. Но она была неумолима. «Возьми кирпич и ударь его». Я положил кирпич за пазуху. Юнец появился в обычное время и развязно подошел к нам. Мать посмотрела на меня. Я так дрожал, что, когда вытащил кирпич, он выпал у меня из рук. Я уже хотел бежать, но вдруг увидел, что юнец побледнел и отступил на шаг. Это придало мне сил, я схватил кирпич. Юнец отступил еще на один шаг. После этого была драка. Он меня сильно побил, но я его уже не боялся и всегда вступал в бой. Вскоре он перестал к нам подходить.
Сентнер помолчал и добавил:
— То же самое и с бандитами. Это похоже на то, как спускаешься по винтовой лестнице. Если наклонишь голову, обязательно стукнешься о верхние ступеньки, потому что они идут тебе навстречу. А если будешь идти выпрямившись, ничего не будет.
Кларенсу с его ростом никакие винтовые лестницы были не страшны. Но сравнение ему понравилось. Действительно всё дело в том, чтобы идти выпрямившись.
Машина замедлила ход. Грегори, оглянувшись, бросил:
— Кажется, здесь.
Первым, к кому они попали, оказался тот самый парень, который в порту возле доков посоветовал Кларенсу обратиться к Бенсону. Парня звали Даном.
Сначала он наотрез отказался рассказывать что-нибудь. Стоя у стола в маленькой полутемной комнате, он повторял, испуганно глядя на трех вошедших к нему мужчин:
— Ничего не знаю. Никому не плачу и ничего не знаю.
Но от Грегори было не легко отделаться.
— Ты же видишь, что я сам рабочий, а не бандит. Посмотри на руки. Видишь мозоли?.. Может быть, кто-нибудь тут есть, кто на швейной фабрике работает? Там меня все знают.
В доме случайно нашелся такой человек, и после того как он подтвердил личность Грегори, дело пошло быстрее.
Позже Кларенс заметил, что Грегори вообще обладал необыкновенной способностью внушать доверие людям. Рослый, плечистый, с высокой грудью и красивым лицом, он вызывал симпатию и невольные улыбки даже у самых замученных и замордованных жизнью жен портовых рабочих.
У Грегори всё было снаружи — и радость, и гнев, и презрение, и жалость. Он сразу говорил всё, что думал, и шел прямо к цели. В представлении Кларенса он был самой полной противоположностью таким, как Докси или Бирн, которые больше заботились о том, чтобы скрыть свои мысли, а не высказать их.
С Даном Грегори рубил с плеча.
— Не хочешь говорить, — значит, и сдохнешь там, в порту. Неужели не жаль ребят, которые погибли?
После того, как Кларенс рассказал об обстоятельствах смерти Бенсона, Дан сдался.
— Ну ладно, — сказал он неуверенно. — Если дело дойдет до суда, я там расскажу кое-что.
Когда они вышли из дома, Грегори сказал:
— Хватит с него на первый случай. Потом он так разговорится, — не удержишь.
В этот вечер им не удалось попасть еще к кому-нибудь, но Кларенс видел, что борьба началась. План, составленный комитетом, заключался в том, чтобы, заручившись содействием большого числа грузчиков, разбить заговор молчания вокруг положения в порту и на открытом процессе предъявить банде Дзаватини обвинение в терроре и многочисленных убийствах. Хастон смотрел на это, как на первый шаг к организации в порту независимого от предпринимателей профсоюза, но для репортера и этой первой минимальной программы было достаточно. Дальше он не заглядывал.
Когда он прощался со своими новыми знакомыми, Грегори сказал:
— Завтра приходите сразу же, как кончите работу. Поедем опять по адресам.
С этого дня события следовали одно за другим с невероятной быстротой. Кларенс досиживал свое время в газете и ехал в профсоюз. Отсюда они вдвоем или втроем отправлялись к грузчикам в трущобные районы города. Появиться в порту пока еще было опасно, шайка могла заметить новых людей.
Количество адресов у них всё возрастало, так как присоединившиеся к движению грузчики называли новые имена.
В длинных вечерних беседах перед Кларенсом вставала новая Америка — «Америка ниже, чем 2000 в год»,[6] Он поразился тому, как многочисленна она была.
![Север Гансовский - Надежда [Рассказы и повести]](/uploads/posts/books/276956/276956.jpg)
![Север Гансовский - Шесть гениев [Сборник]](/uploads/posts/books/86368/86368.jpg)