Алексей Кожевников - Том 4. Солнце ездит на оленях
— Ну и устроил же ты мне жизнь!..
— Мама, перестань! — крикнула Ксандра.
Она испугалась, что мать в раздражении оскорбит Коляна и сама покажется неприятной стороной. Колян стал ей дорог, вроде брата. А все, что касалось матери, также и отца, было трепетно важно. Она любила их особо горячо, судила и придиралась к ним особо требовательно, хотела видеть их безупречными. И от этого порой сама допускала повышенную резкость.
Колян не мог догадаться, чего не досказала Катерина Павловна, но, должно быть, что-то обидное для него. В таких случаях лопари не ждут, не спорят, не оправдываются, а уходят. И Колян молча, прихватив аркан, вышел за дверь.
— Ты куда? — спросила Ксандра. — Поедешь? Я с тобой.
— Нет, не поеду. Я здесь плох. Я уйду в другое место, — ответил Колян, не оборачиваясь.
— Тебе у нас плохо? — Ксандра выбежала за ним. — Чем, что плохо, скажи!
— Твоя мать сказала: я вам плох.
— Мама, папа, идите сюда! — крикнула Ксандра. — Колян уходит от нас.
— Еще какая-то новая затея: идите вы к нам! Вы, кажется, помоложе, — откликнулась Катерина Павловна.
— Нет, к нам. Скорей! — требовала Ксандра, удерживая Коляна, который порывался уйти.
Родители наконец подошли. Отец молча. Мать с ворчанием:
— Заставил идти больных, старых. Стыдно! Нельзя быть таким…
Доктор взял Коляна за плечи, заглянул в лицо — маленькое, исхудалое, костисто-твердое, как валунчик с окаменелой в нем непреклонной решимостью, и спросил:
— Что случилось?
— Мама оскорбила его, — ответила за Коляна Ксандра.
— Ты, к каждой бочке гвоздь, не суйся! — одернул ее отец и продолжал разговор с Коляном: — Чем, как оскорбила? Ты скажи, а мы постараемся все уладить.
Колян начал объяснять, но не смог, запутался. Тогда Ксандра снова всунулась:
— Тут не обойдешься без меня. Мама сказала Коляну: «Ну и устроил же ты мне жизнь!» И хотела еще что-то. Вот Колян и обиделся.
— Я не хочу служить человеку, который носит на меня худое слово, — сказал Колян.
— Ничего я на тебя не ношу. — И Катерина Павловна выложила все, что хотела: — Ты напрасно навязал Ксандре оленей, научил ее ездить на них. От этого случилась беда — Ксандра чуть-чуть не погибла. И теперь постоянно какие-нибудь неприятности.
— Не надо олешков — не бери. Можешь отпустить беду в тундру!
Колян уходил. Луговы остановились. Ксандра выговаривала матери:
— Сказанула: навязал оленей. Я сама добивалась их. Верно говорит: не хочешь — не бери. Он два раза спас меня от явной смерти. Вот не поедет в Хибины… И правильно сделает, хоть разок проучит всеобщую учительницу.
— Довольно, довольно! — простонала Катерина Павловна. — Я пойду, уломаю его.
— Нет уж, — остановила ее Ксандра. — Я пойду. А вы домой, оба домой!
Родители повернули назад, а Ксандра побежала вперед.
— Колян, Колянчик, подожди, пожалей меня!
Он подождал ее и спросил:
— А кто меня пожалеет?
— Я. Я, — сказала она без раздумья, как давно готовое, решенное не по спросу. — Я — тебя, а ты — меня. Можешь не провожать нас в Хибины, мы как-нибудь уедем. Но я не хочу, не могу расстаться с тобой вот так.
— И я не хочу, — признался Колян.
— Тогда пойдем к нам!
— А что скажет хозяйка?
— Она замучилась с нами. Отец болен. Теперь вот я. Не сердись на нее.
Вернулись в тупу. Колян спросил Сергея Петровича:
— Кто хозяин в вашей семье?
— До сих пор не знал? — Доктор рассмеялся удивленно.
— Не знал, — очень серьезно ответил Колян. — Жена говорит, дочь говорит, ты молчишь. Как знать тут? Мне надо говорить с хозяином.
— Я — хозяин. Говори!
Колян сказал, что пришло самое хорошее время ехать: озера и болота замерзли, не надо объезжать, можно напрямик через них. Дальше с каждым днем будет хуже — морозы сильней, дни короче, скоро начнется полярная ночь, большие пурги.
— Едем, — решил доктор. — Жена, дочь, начинайте сборы!
Катерина Павловна и Ксандра месили тесто и пекли лепешки, пришлепывая их, по-лопарски, к накаленным каменным плиткам очага, варили на всю дорогу мясо, рыбу, нагружали чемоданы, мешки, узлы. Сергей Петрович старался помогать и показать, что без него ничего не делается, он — хозяин.
Катерина Павловна поваркивала на него:
— Зря суетишься. Ну что ты понимаешь в домашнем хозяйстве! Всегда я везла его. Лежи уж, не мешай нам!
Колян вызывал у нее раздражение: «Вот недотрога». А парнишка старался не замечать ее. «Надо везти — повезу. Возил же в Хибинах камень, дрова, всякий груз. Пусть и она едет как груз. Не буду разговаривать с ней».
Но эта взаимная неприязнь тяготила обоих, и Катерина Павловна пошла на мировую. Перед самым отъездом сказала Коляну:
— Сердишься все? Напрасно. Ты пойми меня правильно. У меня двое больных. Я закружилась с ними. Мне везде кажется беда. И потом, я без сердца сказала, по-матерински. У нас говорят: родительская брань — ласка.
— Понимаю, больше не сержусь, — уступил Колян. Но, не сердясь, продолжал сторониться.
26
Выехали на двух нартах: в одной Сергей Петрович с Коляном, в другой Катерина Павловна и Ксандра. Кроме восьмерки упряжных оленей, Колян взял четверку запасных, из собак — одну Черную Кисточку.
Максим далеко за поселок провожал уезжавших, подсаживался то к Сергею Петровичу, то к Катерине Павловне и без конца благодарил, желал легкого скорого пути. Он считал их своими благодетелями: если бы доктор не попал в Лапландию, а жена не приехала к нему, Максим не избавился бы так счастливо от работы на железной дороге, не спас бы своих олешков, ходил бы теперь с одним посохом, как нищий. На прощание он сделал всем по подарку: доктору — лопарские меховые рукавицы, его жене — песцовую шкурку на воротник, дочери — лопарскую девичью шапку, густо расшитую бисером. В ответ Сергей Петрович подарил Максиму карманные часы.
Олени бежали быстро и охотно, без подгона, радуясь легкой зимней дороге. Сначала ехали гусем — впереди Колян, за ним Ксандра, а потом, вскоре, ей надоело «волочиться» хвостом, и она поехала рядом. Замерзшие просторы болот и озер позволяли ехать как угодно.
Когда оказались близко друг к другу, Ксандра завела разговор с Коляном:
— Скоро мы поедем домой, на Волгу. Давай поедем вот так, на оленях! Теперь до самой Волги и дальше везде — зима, снег.
— Не говори глупостей! — одернула ее мать.
— Я не вижу никаких глупостей, — возразила дочь. У нас вполне можно ездить на оленях.
— Вообще ничего не говори, не открывай рот, дыши носом! — требовала Катерина Павловна. — Наглотаешься ветра, снега. Где лечить тебя?!
Навстречу дул изрядный ветер со снегом, а олени своим бегом еще усиливали его.
— Меня лечить не придется, я перенесу все, не боюсь ничего, — заявила Ксандра. — Я крепкая.
— Не хвались, нехорошо.
— А что, не верно? После купания у водопада заболела, лечилась? Нет. После того, как заблудилась, тоже отлежалась без всякого лечения. Эй, Колян, давай наперегонки! Ну, кто кого.
Оба пустили оленей во всю прыть.
— Ох, и уродилась же доченька! Не ребенок, а бесенок. Охо-хо! — простонала Катерина Павловна. — Мало драла тебя, мало. Остановись! Перевернешь, выронишь. Потеряешь меня.
— Найду. Подберу, — откликалась Ксандра со смехом и погоняла оленей.
Дома, на Волге, и родители и учителя слишком опекали ее, слишком сдерживали стремление к деятельности, самостоятельности. Она была вроде лука с натянутой тетивой. После ареста отца и особенно с приездом в Лапландию тетива была спущена, и Ксандра наподобие стрелки вылетела на волю, в независимую, взрослую жизнь. Очень деятельная по своей натуре, к тому же уставшая от всяких ограничений, всяких «вредно, неприлично, не женское дело», она самозабвенно кинулась во всякую учебу и работу. Научилась легко, правильно ходить по бездорожью Лапландии, разводить костры, ловить рыбу, управлять оленями, собаками…
Ксандра обогнала Коляна: и олени у нее были посильней, и Колян немножко, незаметно придерживал своих. Ксандра была счастлива и горда. Отец похвалил ее: «Ты вполне достойна иметь оленей». А Колян все поворачивался лицом к ней, как олень на ветер в комариную пору, не мог наглядеться. Катерина Павловна буркнула что-то невнятно.
— И теперь скажешь, что Колян напрасно научил меня управлять оленями? — спросила дочь.
— Не задирайся, дай пожить хоть немножко тихо, мирно, без словопрений! — взмолилась мать.
Ехали быстро: за четыре дня пересекли почти всю Лапландию. И она запомнилась Ксандре как увиденная вся сразу, в один миг, одним взглядом, как нарочитое, подстроенное кем-то соседство самого несходного, даже враждующего между собой: горы и там, в высоте, озера; трескучие морозы и незамерзающие реки; болота и среди них камни, будто пни на лесосеке; широченные, неоглядные просторы и лишь кое-где маленькие деревеньки. Просторы, небо, горы, озера, камни, водопады огромные, богатырские, а деревеньки, избы, амбарчики, шалаши словно детские, игрушечные. Люди, олени, собаки — мелкие.
