Илья Маркин - Курский перевал
В три часа тридцать пять минут раздался телефонный звонок Шумилова. Он доложил, что противник начал сильную артподготовку по левому берегу Северного Донца; под ее прикрытием на правом берегу сосредоточиваются немецкая пехота и переправочные средства.
Опять Северный Донец! Опять этот участок восточнее и юго-восточнее Белгорода! Неужели там будет главный удар?
— Никита Сергеевич, — заговорил Ватутин по телефону с Хрущевым, — на Донце начал артподготовку и на довольно широком фронте. Шумилов докладывает, что огонь свирепый, на предельном напряжении.
— Хитрит Манштейн, — ответил Хрущев, — лукавит старый пруссак! Но это лукавство, как бумеранг, его самого так щелкнет, что, как говорят, искры из глаз посыплются. Раз ударит на Донце, значит на главном направлении сил-то меньше будет. А нам это и нужно.
— Вот именно, — подхватил Ватутин. — Наступление через Донец отвлечет две-три танковые и не меньше двух пехотных дивизий. Простите, Никита Сергеевич, Шумилов вызывает… Слушаю! — заговорил он по другому телефону. — Что? Начал форсирование. Восемь пунктов переправ. Ясно. Сильный налет авиации. До двухсот бомбардировщиков. Наши истребители пришли? Хорошо. Бейте артиллерией, минометами. Уничтожить переправы! Если каким-то группам удастся зацепиться за наш берег — контратакуйте! Не дать укрепиться и расширить плацдармы! Сбросить десанты в воду!
Ватутин отметил на своей карте, где противник начал форсирование Северного Донца, и перевел взгляд на Драгунское и Черкасское. Густым сплетением синели там номера вражеских корпусов и дивизий. Что там сейчас происходит? И с чего начнется главное? Опять артподготовка и планомерное наступление или короткий огневой удар и массовая атака танков?
— По линиям передали сигнал «воздух», — приоткрыв дверь, доложил адъютант.
— Где налет? — спросил Ватутин по телефону командующего противовоздушной обороной.
— Большие группы бомбардировщиков идут в направлении Драгунское и Черкасское. Зенитки открыли огонь. Истребители подняты в воздух.
Этот разговор развеял последние сомнения Ватутина. Начиналось именно то, именно там и именно так, как он и ожидал, к чему готовился сам и готовил войска фронта целых четыре месяца.
Налет немецкой авиации словно распахнул плотину, сдерживающую накопленные силы, и началось бурное, стремительное развитие событий. Немецкое командование бросало одну группу бомбардировщиков за другой. Число их достигло невиданной цифры — более четырех сотен. Встречь им группа за группой неслись советские истребители. В воздухе ни на секунду не прекращались яростные схватки. Не менее ожесточенно кипели бои и на земле. Из коротких, отрывочных донесений перед Ватутиным складывалась та самая картина, которая несколько месяцев назревала в его сознании. Действительно, как ожидали и он, и Никита Сергеевич, и другие руководители Воронежского фронта, главный удар противник наносил от Белгорода прямо на Курск. Атаки начались сразу на двух направлениях: на село Черкасское и у села Драгунское. Манштейн опять использовал свой излюбленный прием: таранный удар массой танков на узких участках фронта. Впереди, как стальной щит, шли шестидесятитонные «тигры». За ними двигались «пантеры», средние танки, штурмовые орудия. Одновременно в атаке участвовало более семисот танков. Эту лавину стали замыкали бронетранспортеры с пехотой, а путь ей пробивал шквал артиллерийского огня и беспрерывная бомбежка с воздуха.
Полный внутреннего напряжения, Ватутин сидел над картой и ждал. Наступил такой момент в работе командующего фронтом, когда он, имея в своем распоряжении огромные силы, практически ничего не может предпринять и вынужден только думать, предполагать, что происходит там, на переднем крае обороны, что может произойти в последующие секунды, минуты, часы, и ждать, сдерживая самого себя и не теряя самообладания, терпеливо, настойчиво ждать. Все решают те, кто находится перед лавиной германских танков, под вихрем огня с земли, с воздуха, и то, что сделано было при подготовке к этому самому ответственному и трагичному моменту. Выдержат, устоят защитники главной полосы обороны — противник будет остановлен. Правильно и в достаточном количестве расставлены противотанковые и противопехотные мины, огневые средства подразделений и частей — не пробьется через оборону даже такая армада танков. Допущены ошибки, не все сделано, что можно было, дрогнет кто-то, не выдержит нечеловеческого напряжения — и борьба осложнится, вступят в действие роковые случайности, и начнется то, что на военном языке называется прорывом обороны.
Секундная стрелка на часах все так же порывисто двигалась короткими толчками, но время, казалось, застыло на месте.
«Что там? Как минные поля? Как передний край?» — бесконечно повторялись тревожные мысли. Ватутин протянул руки к столику с телефонами, хотел было позвонить Хрущеву, но тут же подавил свой порыв. Члену Военного Совета сейчас не легче, чем ему, командующему, да и забот у него не меньше.
Напряжение достигло предела. Казалось, что там, в трех десятках километров впереди, свершилась страшная катастрофа и все кончено, все подавлено и разбито. Ватутин не выдержал и встал из-за стола. Хотелось вскочить в машину, в самолет и нестись туда, к селам Черкасское и Драгунское…
Наконец поступило первое сообщение: на подступах к хутору Березов и селу Черкасское на минных полях подорвалось 36 немецких танков; в борьбу вступила наша противотанковая артиллерия.
«Вот оно! — чуть не вскрикнул Ватутин, но тут же охладил себя. — Первая ласточка еще не открывает весну. А что дальше, что у Драгунского?»
Опять (в какой только раз!) мысли возвращались к тому, что было сделано при подготовке к боям, — к минным полям, к противотанковым опорным пунктам и узлам, к тем, кто в эти секунды там, севернее и северо-западнее Белгорода, решал судьбу сражения. Память с удивительной ясностью возрождала холмы и лощины, сплошь изрытые траншеями и окопами, серую ленту автострады, опоясанную огневыми позициями пушек, гаубиц, вкопанных в землю танков. Тут же всплывали реденькие рощи и леса, разбитые села, овраги и балки, где, ожидая своего часа, стояли резервы. Придется или не придется вводить их в бой? Смогут ли защитники переднего края одни отбить первые атаки? До семисот танков на узком фронте! Да! Такого еще не видывала история.
Так что же, что там происходит? Прорыв, борьба внутри обороны или…
— Атаки на всем фронте отбиты, — набатным звоном прозвучал в телефоне голос Чистякова[2]. — Танки противника отползают назад…
Прошло полчаса, час, а немецкие танки не появлялись. Только там, где они пытались прорвать нашу оборону, продолжали бить артиллерия, минометы да группа за группой налетали бомбардировщики. Но эти удары, хоть и мощные по своей силе, мало напоминали подготовку новой атаки. Это было скорее похоже на попытку изнурения, морального подавления защитников обороны.
«Выдохся сразу же после первой атаки? — раздумывал Ватутин. — Нет! Это маловероятно. Потери, несомненно, у него большие, но отказаться от наступления в первые же часы? Абсурд. Видимо, приводит войска в порядок и готовит новые атаки».
Он поговорил с командующими армиями, с командирами корпусов, предупредил их, чтобы они не обольщались первой победой и были готовы к отражению еще более сильных и яростных атак.
«Но как, как будет атаковывать? — вновь хлынули на Ватутина вопросы. — Общей огромной массой на всем фронте прорыва или разрозненно, на отдельных участках? А как дела у Рокоссовского, на Центральном фронте?»
Все время, когда готовилась оборона, и особенно с началом боев Ватутина тревожило положение Центрального фронта. Занимая северную часть Курского выступа, Центральный фронт был защитником тыла Воронежского фронта. В то же время Воронежский фронт, обороняя южную часть выступа, обеспечивал безопасность тыла Центрального фронта. Как два былинных богатыря-побратима, стояли они спиной к спине и отражали наскоки вражеских полчищ с севера и с юга. Любой серьезный прорыв на Центральном фронте ставил под угрозу тылы Воронежского фронта; и, наоборот, успех наступления противника от Белгорода на Курск мог оказаться смертельным ударом в спину войскам Центрального фронта.
Ватутин попросил своего начальника штаба выяснить положение у Рокоссовского и вскоре узнал, что Центральный фронт на рассвете и рано утром провел полуторачасовую артподготовку, и, видимо, поэтому ударная группировка генерал-полковника Моделя наступление на Курск с севера начала не в четыре, как было намечено, а в половине шестого. Атаки начались одновременно на фронте до 20 километров крупными силами пехоты при поддержке танков. За полчаса все атаки были отбиты, и немецкие войска, потеряв до ста танков, отошли на исходные позиции. Сейчас на всем фронте затишье, и Модель, видимо, готовит войска для новых, повторных атак.
