Валентина Мухина-Петринская - Утро. Ветер. Дороги
Беседуя с Даней первый раз, режиссер воскликнул: «Какой бы Ричард Даджен из него вышел, будь к такой внешности еще и талант. А какой Петруччио!!! Просто боюсь прослушивать!»
— Прочесть из «Ученика дьявола»? — спросил Даня.
Он и сам знал, что Дик из него получился бы отменный. Он прочел несколько сцен из Бернарда Шоу. Затем стихи, басни, монологи.
Режиссер хотя и нашел, что Даня читает не так, то есть не по его, но в общем-то остался доволен и зачислил Даню в труппу… На самые маленькие роли. По существу, статистом. Но главное было зацепиться, а там уже все зависело от самого Дани, от того, есть ли у него талант.
Забегая вперед, скажу, что в этом театре Дан потерял время. Потому что этот режиссер не терпел ярко выраженной индивидуальности в актере. Короче, это был не театр актера, а театр режиссера, где только одна личность определяла своеобразие спектакля — личность главного режиссера. Сколько Дану пришлось пережить, пока он понял это и ушел! Сколько потерянного времени!
Познакомились Даниил и Ермак в конце мая. У нас. Случайно пришли оба в одно время — в ясный, летний вечер.
Ермак был знаком со многими моими товарищами и подругами. Он знал Алика Терехова, Мишу Дорохова (Миша уже работал в ботаническом саду) и многих других. Он так их и воспринимал: Владины друзья.
Но в данном случае Ермак сразу почувствовал что-то иное… Странно, почему?
Я держалась, как всегда. Даня, поняв, кто это, тоже отнюдь не собирался вызывать ревность. Он понимал, что это могло как раз ускорить кое-какие события, чего он не хотел. Даня держал себя с Ермаком спокойно, доброжелательно, заинтересованно. Ко мне относился как к подруге детства. И все же Ермак понял… Может, не совсем, но как в детской игре: холодно, тепло, горячо, совсем горячо!
Папы не было дома, уехал к Шуре. Они уже подали заявление в загс. В июне должна быть их свадьба.
Я накрыла на стол. Пока в кухне готовила чай, они дружелюбно беседовали. Потом пили чай и разговаривали. Но разговор наш оставлял все более тяжелый осадок двойственности. Мы говорили о театре, заводе, трудных подростках, международных событиях и даже о погоде, но в то же самое время кто-то внутри нас вел предельно искренний разговор совсем о другом…
И к моей великой досаде, оба они были неверно информированы этим голосом. Карты смешали самоуверенность одного и чрезмерную скромность другого.
Даниил думал так: «Вот, оказывается, какой у меня «соперник». Никогда не отдам ему Владьку. И чего я, дурак, переживал?»
Ермак думал в унисон: «Так вот каков этот Даниил Добин! Обаятелен, талантлив — такие нравятся женщинам. Конечно, Владя любит его. И в этом нет ничего удивительного. Каждый бы удивился, избери она из нас двоих меня. Так в жизни не бывает!»
Я видела их обоих насквозь. Непонятно, почему они не видели меня. Мало того, Ермак вдруг решил, что он нам мешает. Ни с того ни с сего он поднялся, поблагодарил за чай и, не глядя на меня, сказал, что ему пора в угрозыск, там его ждет срочная работа.
Я стала уговаривать остаться — куда там, он решительно прощался: Дане пожал руку, мне — кивнул. Он направился к двери… Даниил принимал это как должное.
В передней я просто взмолилась: «Не уходи, Ермак!» Но он, поникший, подавленный, расстроенный, тыкался в дверь и никак не мог ее отпереть. И радость-то во мне нарастала (значит, все-таки любит!), и зло брало (мокрая курица, а еще в угрозыске работает!).
Наконец он нащупал английский замок и отпер дверь. Я выскочила за ним на площадку и защелкнула за собой дверь,.
— Ермак, не уходи, — зашептала я ему в ухо, — не оставляй меня с ним. Пусть он уйдет, а не ты…
— Почему? — глупо спросил Ермак, все еще не глядя на меня. На носу его выступили капельки пота. Он был очень бледен.
— Потому что я его не люблю. Я тебя люблю. Но ты же не объясняешься? Мне, что ли, первой было объясняться в любви. И вот пришлось… Ждала-ждала…
Мне так стало жалко себя, его и Дана, который там сидел один и (дурной!) преждевременно радовался…
— Владя! Ты что… Это правда?
— Надо быть совсем слепым…
— Владя!
Он прижал меня к себе, потом отстранил, держа обеими руками за щеки, и заглянул мне в глаза…
— Владя! — задохнулся он, прочтя в них, что и было— мою любовь к нему.
Когда Даня, потеряв терпение, открыл дверь, мы целовались, сидя на соседкином сундуке. Мы оба сконфуженно вскочили.
Даня долго рассматривал нас, широко расставив ноги, уткнув для опоры руки в бока. Он уже снял морскую форму. На нем были обычные мосторговские брюки и шведка.
— Значит, это мне надо попрощаться, — сказал он растерянно. И стал спускаться по лестнице.
— Жалко его, такой замечательный парень! — великодушно заметил Ермак.
Мы вернулись обратно в квартиру и до прихода отца говорили о нашей любви. Держа меня за руки, Ермак рассказал, что он полюбил меня с того самого дня, когда мы с ним ходили на лыжах среди сосен и елей.
— Ну почему, почему ты столько времени не говорил… если это правда, что ты меня любишь? — спросила я.
Ермак сжал мои руки.
— Я никак не ожидал, что и ты…
— Почему не ожидал? Тебе бы немножко уверенности подзанять у Дана.
— Я не так запрограммирован, — пошутил Ермак, привлекая меня к себе.
Когда пришел отец, Ермак очень смутился, но не стал откладывать на завтра объяснение и прямо сказал отцу, что мы хотим пожениться.
Папа сразу разволновался, поздравил нас и поцеловал обоих.
— А я уже стал побаиваться, что Данька уведет ее у тебя из-под носа, — сказал папа Ермаку вроде в шутку.
— Этого не могло быть, — возразила я.
У папы имелась в заначке бутылка шампанского, и он открыл ее. Мы выпили, стоя у стола, за наше будущее. Все трое были взволнованы до предела. У меня перед глазами радужный туман стоял, Я подумала, что этих двоих, самых близких людей, я люблю больше всех на свете.
— Когда же вы думаете играть свадьбу? — спросил отец у Ермака.
— Когда у Влади пройдут экзамены и все выяснится с университетом, — ответил Ермак.
Он не выпускал моей руки. Отец, улыбаясь, смотрел на нас. Я знала, что он не очень-то одобрял мое раннее замужество. Опасался, как бы оно не помешало мне учиться. Радовался он лишь одному, что моим мужем будет Ермак, а не Даня. Он не видел Даню таким, каким тот был на самом деле, — смотрел на него поверхностно. Меня это как-то возмутило, Я вдруг решила рассказать Ермаку (и папе будет полезно послушать), каков Даня на самом деле. А истоки личности Дани в его детстве. К тому же у меня, что называется, болело сердце: мне было жаль Даню, который в этот самый час переживает где-то там, в одиночку, свое «мужское унижение». И я даже не могу, как прежде, побежать его утешить, потому что единственное утешение, которое было бы действительным, я не могла ему принести. Хоть бы он поскорее додумался, что есть много девушек куда лучше меня, хотя бы та же Геленка?
— Ермак, какое у тебя сложилось мнение о Дане? — спросила я.
Папа на меня покосился. Не вовремя затевала я этот разговор.
— Я ведь только раз его видел… — нерешительно протянул Ермак.
— Но все же кроме внешних данных, прельстивших его режиссера, ты что-нибудь в нем заметил?
— Мне было трудно видеть глубоко. Я подумал, что ты его любишь, и у меня все время какая-то пелена держалась перед глазами.
— Но почему ты подумал, что я его люблю… Только потому, что он красив?
Ермак медленно покачал головой.
— Дело не в этом. Зомби красивее Дана, однако я никогда не подумал бы, что ты можешь его полюбить. Даже если бы он не был вором, а работал по своей специальности. В Дане чувствуется личность — то, что тебя привлекает в людях больше всего. А вообще он хороший парень. Я уверен, что он талантлив, и талант в конечном счете определит его поведение в жизни. И… на твоем месте, я выбрал бы все же его. Кстати, никогда не поздно… переиграть.
— Дождалась! — буркнул неодобрительно отец.
— Даню я знаю с третьего класса, — невозмутимо сказала я. — И рассказала, как у пего погиб в море отец, спасая унесенного за борт матроса.
— Этого детского потрясения Даня не забыл, — продолжала я, строго глядя на Ермака, — вот откуда эта ранимость, которую ты верно подметил. Женщину Даня скоро найдет — они сами найдут его, такого интересного парня, но ему всегда будут нужны друзья, которые его понимают и любят как человека.
— Я понял, Владя, и чувствую себя последним подонком, — с искренним раскаянием проговорил Ермак. — Я никогда не буду против вашей дружбы… А если Дан пожелает, он в нас обоих найдет друзей.
Он поднялся уходить. Вид у него был счастливый, но усталый.
— Владя, Сергей Ефимович, приходите в субботу ко мне ужинать, часиков в восемь. И пожалуйста, Сергей Ефимович, с супругой. Передайте Александре Прокофьевне, что я очень прошу ее быть у меня. Как это ни странно — ни вы, ни Владя у меня еще не были.
