Александр Беляев - Том 7. Человек, нашедший свое лицо
– Да вы замучаете его! – добродушно воскликнул Хайд и приказал Ариэлю опуститься на пол.
Все, кроме Хайда, уселись, и Бхарава, обращаясь к Ариэлю, произнес речь, как всегда высокопарную, изобилующую цитатами и восточными метафорами.
Он снова говорил о великой чести, которой удостоился Ариэль, ставший чуть ли не сыном Индры, бога неба и атмосферы, и братом Маруты, бога ветров, о великом могуществе, которое получил Ариэль, но и о великой ответственности. Бхарава внушал Ариэлю, устремив на него гипнотический взгляд, беспрекословное, абсолютное повиновение и угрожал страшными карами за малейшее ослушание.
– Если же ты вздумал бы улететь, то помни, что тебя ждет такая ужасная, мучительная, страшная смерть, какой не умирал еще ни один человек. Куда бы ты ни улетел – на высокие горы, в темные джунгли, в дикие пустыни или даже на край света, – помни: мы найдем тебя всюду потому, что власть наша безгранична. И тогда… – Бхарава начал рисовать картины всевозможных пыток и мучений так красочно, что миссис Дрейден стала ежиться и ахать. – И еще помни: ни одному человеку не должен ты показывать, что можешь летать. Не смей даже говорить об этом. Не смей и летать, подниматься хотя бы на дюйм от пола без нашего приказания. Не летай, даже находясь один в комнате!
И Бхарава начал делать руками жесты, которые, вероятно, должны были закрепить внушение. Затем уже своим обычным голосом он строго сказал:
– Сейчас можешь идти к себе. Помни всегда о моих словах.
Ариэль поклонился и направился к двери, стараясь ступать, как обычно, и опасаясь взлететь при каждом шаге. «Я должен идти, идти, а не лететь!» – мысленно твердил он.
Когда Ариэль вышел, Пирс опасливо проводил его взглядом сквозь неприкрытую дверь. Потом он вздохнул с облегчением и сказал, как бы отвечая своим мыслям:
– Нет, он не улетит! Как всех воспитанников Дандарата, мы совершенно обезволили его.
– Все-таки неосторожно было отпускать Ариэля одного, – заметил Броунлоу.
– Что же вы, на цепочке его будете теперь держать и отпускать, как привязанный шар? – насмешливо спросил Хайд.
– Можно было отправить с провожатым, который держал бы его за руку, – возразил Броунлоу, – и затем посадить под замок в комнату без окон.
– А если бы он и с провожатым улетел? – насмешливо спросил Хайд.
Дрейден вскрикнула от удивления, а Броунлоу поднял брови на лоб.
– Возможно ли это?
– Вполне, – ответил Хайд, – если только провожатый не будет тяжелее самого Ариэля.
– Еще одно осложнение! – воскликнул Броунлоу.
– Обо всем этом надо было подумать раньше. Я свое дело сделал, а как вы будете охранять и демонстрировать вашего Индру, это уже не моя забота, – заявил Хайд.
– Мистер Броунлоу, – вмешался Пирс, – ваши Опасения совершенно неосновательны. Ариэль уже давно на крепкой цепочке: он не только обезволен, но и находится в постоянном гипнотическом трансе. Я так часто внушал ему под гипнозом полное повиновение, что теперь всякое мое приказание он воспринимает как непреложное и не нарушит его даже под страхом смерти. Это надежнее железных оков. Я беру всю ответственность на себя.
Броунлоу промолвил, пожав плечами:
– Пусть будет так!
Хайд заговорил о вознаграждении и начал шумно торговаться с Пирсом. Они так спорили, что миссис Дрейден, опасаясь того, что у нее начнется мигрень, поднялась. Вслед за нею поднялся Броунлоу.
– Мы с вами еще поговорим, мистер! – сказал Пирс Хайду, провожая гостей.
Они вышли из дома – Пирс с Броунлоу, а Фокс с миссис Дрейден.
Она расспрашивала Фокса, каким образом удалось «этому кудеснику Хайду» создать летающего человека, и, не вслушиваясь в ответы, прерывала его все новыми вопросами:
– А животных можно сделать летающими? Кошку, например? – спрашивала она.
– Да, я сам видел, как летала собака, потом жаба…
– Изумительно! Я непременно закажу мистеру Хайду, чтобы он превратил мою кошечку Кюин в летающую. Она будет по вечерам отгонять от веранды летучих мышей, которых я страшно боюсь и которые мне портят лучшее время суток. Ведь в этой Индии, в Мадрасе, только и живешь вечерами. Как это будет восхитительно!
И так как миссис Дрейден была не только оккультисткой, но и поэтессой, то, подняв свои бесцветные глаза к небу, она начала импровизировать:
По небу летела летучая мышь,
За нею летела летучая кошка.
У Пирса и Броунлоу разговор шел в ином направлении.
Пирс спрашивал Броунлоу, будут ли они создавать при помощи Хайда других летающих людей, или же Ариэль останется единственным. И в последнем случае, чтобы Хайда не переманили их враги, не следует ли принять соответствующие меры…
«Не убить ли Хайда?» – с полуслова понял Броунлоу, подумал и сказал:
– Пока надо принять меры к тому, чтобы он не ушел от нас. Других летающих людей мы делать не будем. Но с Ариэлем может что-нибудь случиться. Хайд будет нам еще нужен. Следите только за тем, чтобы и Хайд был изолирован от внешнего мира. Ясно?
Пирс кивнул головой и ответил:
– Будет исполнено.
Глава шестая. К неведомой судьбе
Выйдя от Хайда. Ариэль направился к общежитию по дорожке сада. Он ступал медленно, словно только учился ходить, и так нажимал подошвами сандалий, что хрустел песок, которым была усыпана дорожка. Он не сомневался, что за ним следят.
Ариэль все еще находился под впечатлением своих полетов по комнате. Он может летать! Эта мысль наполняла его радостным волнением, причины которого он боялся понять сейчас здесь, в саду, при свете солнца, под взглядами Бхаравы, которые он чувствовал на себе. Ариэль подавлял, не допускал на поверхность сознания мысли, которые, словно ликующая песнь, звучали в его душе: «Свобода! Освобождение!» Он упивался лишь отзвуками этой песни.
Только повернув за угол, он разрешил себе подумать осторожно, чтобы мысль не перешла в действие: «Если бы я только захотел, то сейчас же мог бы подняться и улететь из этой ненавистной школы, от этих ужасных людей!» И он еще усерднее, еще тверже наступал на этот хрустящий песок.
Ариэль никогда за все годы пребывания в школе не оставлял мысли выбраться на волю, узнать свое прошлое, разыскать родных.
Несмотря на запреты и гипнотические внушения, он ночами, оставаясь один, старался вызвать в памяти воспоминания раннего детства, до поступления в Дандарат. Иногда картины этого прошлого – обрывки того, что сохранила память, – он видел и во сне, причем сны бывали даже ярче, чем сознательно вызываемые воспоминания.
Он видел совсем другую страну, свинцовое небо, уличные фонари, тускло мерцающие сквозь густой серо-бурый туман, огромные, мокрые от сырости и дождя здания, людей, которые внезапно возникали и так же внезапно исчезали в сумеречных клубах тумана…
Он сидит в автомобиле и смотрит на этот дымчатый, сырой, расплывчатый мир…
И вдруг иная картина…
Большая комната. Огромный камин, в котором пылают дрова. Ариэль сидит на ковре и строит из кубиков дом. Рядом на шелковой подушке сидит белокурая девочка и подает ему кубики. В мягком кресле, возле камина, с книгой в руках, строго поглядывая поверх очков, сидит старуха в черной кружевной наколке на седой голове.
В комнату входит человек в черном костюме. У него злые, круглые, как у филина, глаза и отвратительная фальшивая улыбка. Ариэль так боится и ненавидит этого человека. Человек в черном костюме идет по ковру, улыбаясь все шире, в глазах его злоба. Он растаптывает домик из кубиков, Ариэль плачет и… просыпается.
За окном вырисовываются листья пальмы, на глубоко-синем небе – крупные звезды… Мечутся летучие мыши… Душная ночь, Индия… Дандарат…
Иногда Ариэль видел себя в маленькой душной качающейся комнате. За круглым окном – огромные страшные зеленые волны. А напротив Ариэля на диване еще более страшный, чем волны, черный человек, тот самый, который растоптал во сне или наяву игрушечный домик…
Других воспоминаний раннего детства память не сохранила. Ужасы Дандарата, через которые Ариэль прошел, заслонили прошлое. Но оно живет в душе Ариэля, как несколько былинок в песчаной пустыне.
Одиночество, безрадостное детство и юность. Ни родных, ни друзей… Вот только Шарад… Бедный Шарад! Он ступил лишь на первую ступень лестницы мучений. Если бы удалось его избавить от этого ада!
«Я могу летать…» Но Ариэль усилием воли отгоняет эту мысль и твердо ступает по земле.
– Ариэль, дада! – радостно шепчет Шарад, увидев входящего друга, но тотчас умолкает, взглянув на строгое выражение его лица. Сейчас не время для беседы.
Прозвонил гонг, сзывающий на завтрак, и друзья отправились в столовую молчаливые, не глядя друг на друга.
В этот день Шарад получил несколько замечаний от воспитателей за рассеянность. День тянулся медленно.
