Лев Давыдычев - Трудная любовь
Рогов на совещании не был, но быстро полистал стенограммы и пошел диктовать машинистке. Валентин курил в коридоре и слушал.
— Абзац. Докладчик рассказал об огромных успехах молодых новаторов производства, трудящихся на благо любимой Родины. На заботу большевистской партии и правительства молодежь отвечает самоотверженным патриотическим трудом. В период постепенного перехода от социализма к коммунизму, отметил докладчик, большое значение имеет стирание граней между умственным и физическим трудом. Это ярко проявляется в деятельности новаторов, передовых людей социалистического производства.
Голос у Рогова был спокойный, немного торжественный.
— Абзац. Далее докладчик сообщил о наиболее показательных примерах работы лучших представителей трудящейся молодежи нашей области, совершенствующих производство, вскрывающих неиспользованные резервы, экономящих сырье, материалы, улучшающих качество продукции. Абзац. В докладе были вскрыты корни того трудового энтузиазма, с каким работает молодежь, дан анализ деятельности комсомольских организаций, способствующих развитию движения новаторов, распространению их опыта. Абзац. В заключение товарищ Топольков выразил уверенность, что молодежь нашей области утроит усилия в борьбе за досрочное выполнение пятилетнего плана. Абзац. В прениях выступило одиннадцать человек. Они взволнованно говорили о той любви и заботе, которыми окружена молодежь нашей страны, рассказывали о своем труде, о труде своих товарищей, о передовых методах работы, обещали не останавливаться на достигнутом.
Задетый за живое, Валентин вошел в приемную и сказал:
— Порвите эту халтуру, Рогов. Порвите. Совесть спокойнее будет.
— Я выполняю приказ редактора, — высокомерно отозвался Николай. — Диктую… В заключительном слове товарищ Топольков отметил, что проведенное совещание явится толчком для дальнейшего развития массового движения рационализаторов. Абзац. Участники совещания обратились ко всей молодежи промышленных предприятий области с призывом усилить борьбу за новый подъем производительности труда. Все. Спасибо.
— Готово? — из кабинета выглянул Копытов. — Быстрее вычитывай и ко мне. Скоро товарищ Топольков подойдет. С фамилиями, цифрами поосторожней. Лесной, зайди-ка. Пал Палыч, поставил тебя в известность насчет… этого? Понял, в чем дело? Не так надо писать. Состоялось важное мероприятие, надо его значение показать, а не… Ну, ясно, значит? Отец-то зачем приезжал?
— Волновался, — ответил Валентин, не понимая, для чего его вызвали. — Я в суматохе забыл ему написать, что все окончилось благополучно.
— Уехал?
— Уехал.
— Ага, — Копытов почесал затылок. — Вот что… слухи до меня дошли, что ты… будто бумажку в цека написал. Мне, знаешь ли, одно непонятно. Есть у нас обком комсомола, обком партии, горком, райком. Обращайтесь вы туда, требуйте, помогут. И незачем в Москву писать, шуметь, бузить, людей из-за пустяков тревожить. Сор из избы выносить. Кому надо? Обком партии сейчас нами занимается.
— Я никакого письма в цека не писал, — равнодушно ответил Валентин. — Но вы подали хорошую мысль. Пожалуй, я напишу.
— Пиши, — обиженно сказал Копытов. — Прыткие вы больно. Я в газете десять лет проработал, а сейчас любой мальчишка, вроде тебя, лезет меня учить. Вишнякова брякнула: «Вы русского языка не знаете!» Может быть, не спорю. Мы в университетах не учились. Некогда было. Да и не это с меня спрашивают. Не за это я отвечаю. Грамматическую ошибку всегда простят… В общем, не понимаю я вашего брата. Иди.
Через два дня отчет Копытова о работе редакции слушало бюро областного комитета партии. Наутро сотрудников «Смены» вызвали в кабинет редактора. Когда все расселись по местам, вошел Копытов. На лице его, гладко выбритом, припухшем от бессонницы, обозначились глубокие складки. Он не спеша снял пальто, повесил его в шкаф и не успел закрыть дверцу, как пальто с шумом упало. Копытов остановился, помедлил, махнул рукой и направился к столу… Не спеша, но жадно закурил. Погасил спичку. Достал из кармана газету.
— Вот первый номер «Смены». Послезавтра выходит триста пятьдесят второй, — тяжело проговорил Копытов. — Худо ли, плохо ли, а работали. Что было хорошего — вспоминайте, что плохого — не судите. Всякое бывало. — Он обхватил голову руками, уперся в стол. — Товарищи! — Копытов выпрямился и заговорил глухо, тщетно стараясь скрыть дрожь в голосе. — Областной комитет партии… сами знаете. Сдаю дела Пал Палычу. Жалко с вами расставаться, привык, понимаете ли… Идите, — опустив голову, закончил он.
Потом Копытов прошелся по кабинетам и попрощался с каждым сотрудником.
— Желаю тебе, Вишнякова, успехов в работе и в жизни, — невесело сказал он Ларисе. — Не поминай лихом. Может, еще хуже редактор в жизни встретится.
— Куда вы теперь? — растроганно спросила она.
— Не знаю. Буду проситься в районную газету, в деревню.
Трудно было узнать Копытова. Он не старался скрыть своего горя, выглядеть бодрячком или незаслуженно обиженным.
— Лесной, будь здоров, — проговорил он, протянув руку. — Желаю тебе успехов в работе и в жизни. Парень ты способный, но бедовый. Без царя в голове. На горе редакторам такие родятся. Газета таких не любит. Меня особенно не ругай. Будешь если редактором, кой-что поймешь, может, и сам таким станешь. Не раз Копытова вспомнишь. — Он повернулся к Николаю. — Ты, Рогов, давай за ум берись. Человек ты серьезный, тебе и карты в руки.
— Спасибо вам за все, Сергей Иванович, — негромко проговорил Николай.
— Не за что.
Копытов вышел, Николай догнал его в коридоре и прошептал:
— Сергей Иванович, помогите мне. Нельзя мне без вас в редакции оставаться. Выставит меня Полуяров в два счета. Возьмите меня с собой.
— Куда?
— Ну, где работать будете.
— А поедешь? — обрадованно спросил Копытов.
— А вы разве едете? — растерянно спросил Николай.
— Собираюсь. В районную газету.
— Это хорошо, — пробормотал Николай, — вас уже назначили?
— Назначат. Поедешь?
— Право, не знаю. Я ведь в сельском хозяйстве разбираюсь неважно.
— Смотри, Рогов… Куда-то ты сворачиваешь. Гнешь.
«Дурак!» — чуть не крикнул Николай, но улыбнулся.
Он смотрел вслед Копытову и не услышал шагов Риточки.
— Он в деревню едет! — шепнула она. — В деревню! Ужас!
— Не болтай глупостей, — обрезал Николай. — Сколько раз тебе говорить: не подходи ко мне в редакции.
— Пожалуйста, — оскорбленным тоном ответила Риточка. — Зайди к Полуярову.
— Начинается, — со злорадством произнес Николай, — помяни мое слово: выгонит.
Оказалось, что статья, от которой он пришел в восторг, не только не понравилась новому редактору, а возмутила его.
— Поедете еще раз, — сказал он.
— Вы не доверяете мне?!
— Я сомневаюсь в правильности выводов.
— Это издевательство!
— Проще съездить, чем скандалить.
— Я категорически отказываюсь, — твердо сказал Николай. — Это придирки.
— Тем хуже для вас, — устало ответил Полуяров, — плохо вы написали. Причину пьянства среди молодых шахтеров вы объясняете тем, что в общежитиях не хватает шашек и домино. Бывает, печатаем такие глупости. Поедете?
— Нет. Я подам заявление об уходе.
— Ничего лучше не придумали? — возмущенно спросил Полуяров. — Я не в восторге от вас, но давайте попробуем работать.
— Нет.
Николай написал заявление, и надеялся, что его не подпишут, но Полуяров без слов написал резолюцию «В приказ».
— Спасибо, — сквозь зубы процедил Николай, — я вас никогда не забуду.
Николай растерялся. Выйдя в приемную, он отвернулся от Риточки, чтобы она не видела его лица. Когда волнение несколько улеглось, Николай вернулся в отдел и сказал развязно:
— Лесной, можешь торжествовать. Меня таки выжили из редакции. Я ухожу. Теперь ты получишь долгожданное повышение.
— Всю жизнь стремился, — равнодушно отозвался Валентин.
— Попрощаемся? Пожелаем друг другу удачи на жизненном пути?
— Счастливо.
— Ты сейчас готов мне и цветы подарить?
— Нет. И не надо говорить пошлости.
— Скажите, какая суровость. Интересно, что у вас дальше будет. Одним бы глазком взглянуть, когда у вас пройдут души прекрасные порывы…
— Не надо, Рогов, — остановил Валентин. — Не надо хихикать. Желаю всего доброго.
Николай ушел из редакции, ни с кем не попрощавшись. На душе было препротивно. Тщетно старался он ободрить себя и своим независимым поведением, и легким успехом у хорошенькой Риточки с точеной фигуркой, и решением областного суда.
Дома он долго сидел в темноте, не зажигая света, думал… Со временем все забудется. Станет милым воспоминанием. Нелегко нам пришлось, но мы выстояли… Николай понюхал корочку, потряс головой. Хорошо. Отлично. Еще стопочку, и довольно. Отлично. Нечего прибедняться. В такую квартиру согласится зайти не одна Риточка. Мы еще поживем. Выпьем, Коля! Только не хандрить, верить в себя.
