Любовь Руднева - Голос из глубин
Зал уже давно закидывал Гибарова советами, как лучше обмануть могучего врага. Но тот многократно, несмотря на ловкость и изворотливость Амо, укладывал его на лопатки или же просто перекидывал через себя, как пушинку.
Но вдруг наступил перелом. Гибаров превратился в комок ярости. Ловкий и юркий, он пролетел под рукой атлета, когда тот попытался сделать обхват, и верзила, не соразмерив силу и точку ее приложения, сам ухватил себя за шею, и внезапно эта туша качнулась, потеряла равновесие и рухнула на опилки, а хрупкий герой вспрыгнул на него и протанцевал на побежденном жигу.
…Хотя Андрей вставал раным-рано, в шесть утра, а частенько просыпался и в половине пятого, но в тот вечер после цирка засиделись допоздна. Шерохову жаль было отпускать Амо восвояси, ведь опять предстояла долгая разлука.
— Чудно, сам я странствующий, как все циркачи, а вот ваших отлучек надолго не люблю, — говорил Амо. — Может, оттого, что мы совсем еще не исчерпали запасы своих откровений…
Он пробовал пошутить, не получилось, им обоим и вправду не так уж по душе было это расставание.
— Иной раз кажется — я весь состою из разлук, но Ярослава спорит, говорит — из встреч. Кстати, из ваших радиограммок не многое на расстоянии поддается расшифровке, а письма даже к Наташе приходят изредка. Впрочем, валяю дурака, я ж знаю, как вас гонит в океан новая гипотеза, особа, как посмотрю, она властная. Сама-то и возникла, наверное, в полемике, но жадно требует доказательств причины собственного возникновения. Да, материя у нас, ну, совсем разная, даже несовместимая, а требовательность владеющей нами мысли или там образа сходны.
Амо выспрашивал Андрея, чего тот ждет от нового рейса.
— Ну конечно, — воскликнул он, — я мог и не сомневаться, прежде всего встреча с гигантской подводной горой, само название которой интригует, ваши маршруты над самим Брокеном. Как объемно прощупывание его, сколько ж должен пропахать ваш сейсмопрофилограф по телу горы?!
Постепенно лицо Амо как бы высветлялось. Андрей заметил, каким усталым было оно сперва, сразу после циркового представления, и заботливо осведомился, не очень ли переутомлен Амо.
Гибаров воскликнул:
— Все балуете меня вниманием, а потом и бросите. Каков?! Я у вас распрягаюсь, гуляю на свободе, пощипываю травку, еще гоняю вкусные чаи и, поверьте, тут от всего смурного отхожу напрочь.
И правда, было заметно по жестам его, интонациям, как он успокаивался, отходил от напряжения вечернего поединка с атлетом.
«Когда откалываешь шутки, веселые или грустноватые, равно оставляешь на манеже частичку души. Как тут ни верти, но колесом ходит не только твое тело, но и душу порой ставишь с ног на голову», — как-то признавался Гибаров.
Он попросил Наташу положить ему на маленькое голубоватое блюдце еще черной рябины с медом, неожиданно подмигнул ей озорно, что означало — они в братском сговоре и он напоминает — уж с ним-то она ни за что не пропадет, сколько б ни шастал их Рей в океане. Меж тем Амо продолжал свои расспросы:
— Как погляжу из нашего прекрасного далека, вы Брокен не мытьем, так катаньем одолеете. Вроде б припоминаю по вашим же лекциям и слайдам, гору бурил знаменитый работяга, буровой гигант «Гломар Челленджер-2». Вы ж все сопоставляете, как сумасшедший художник-первооткрыватель, свои цвета или свет, шурующий в воде ли, в небесах или древесной листве. Но ваши мытарства имеют даже для меня, невежды любознательного, особое обаяние, притяжение, и признаюсь, я ожидаю некоторой поживы. Вот мне на бочку вы не выкладываете свои карты, но я имею кое-что в заначке. В самом деле, ну да, в самом деле… Вы раскачиваете чучело инерции, да так лихо, что оно нет-нет да перекинется, и тут, когда вы вернетесь и выложите все начистоту, я почувствую легкое головокружение как от первого своего перелета всамделишного, на самолете в ранней юности. И у меня самого начнутся хотя бы и местного значения, циркового, озарения. Да-да! — Он наконец рассмешил притуманенного Андрея и было загрустившую Наташу.
— Так каких размеров, размаха ваш Брокен?
Андрей сидел у стола, чуть ссутулясь, большие, светло-серые, широко расставленные глаза его теперь казались притушенными.
Скуластое бледное лицо, коротко подстриженные седеющие волосы, сосредоточенный на какой-то своей мысли взгляд. Оттого Шерохов казался порой отсутствующим.
Ответил он неторопливо:
— Брокен? Он протяженностью, быть может, в тысячу миль, а в ширину миль триста. Когда-то вместе с Австралией он, наверное, был частью Гондваны. Вы правы, Амо, «Гломар» действительно пробурил две скважины на Брокене; это не много, тем более что бурение не было очень глубоким. Но в одном месте, — а расстояние между скважинами оказалось миль в триста, — скважину пробурили в осадочном шельфовом слое, для меня красноречиво это и кое-чем обнадеживает. А другая не прошла до более глубоко лежащего слоя, сквозь верхний забазальтизированныи кварцевый, — глубина скважин оказалась метров в двести — триста.
Ну, если вы так настаиваете, обдумывая материалы давней экспедиции и данные, опубликованные по скважинам «Гломара Челленджера-2», я имею серьезные основания, но далеко, оговариваю, не полные, предполагать, что тут мы встречаемся… — Он оборвал себя.
После паузы продолжал:
— Да, впрочем, о континентальном происхождении Брокена говорить рановато, но подозревать его в этом стоит. — Андрей взмахнул рукой и как бы пресек свое признание в самом его начале, как показалось Амо, и на что он тотчас же вслух пожаловался.
Впрочем, Андрей отвечал и без малейшего намека на свое право уйти от прямого разговора, тема-то была далеко не безразлична и в какой-то мере преждевременно затронута Гибаровым. Но Шерохов и поджимая себя ему отвечал по существу, как ответил бы своему полноправному коллеге.
— Теперь, думаю, и наш черед вновь и вновь тщательно обследовать этот район Индийского океана, то есть Западный Австралийский хребет, как еще величают Брокен. Возможны неожиданные ответы этого гиганта на вопросы, которые я сейчас воздержусь до конца формулировать. Вы же такой виртуоз, различаете, где имеете дело с эскизом, с этюдом, с наброском сцены, а где с готовым материалом, требующим прямого воплощения.
— А от Австралии сколько ж ходу до Брокена? Или, вернее, как понимаю по карте, а я уже сунулся несколько раз в нее перед теперешним вашим рейсом, скажу так — от подводной горы до Австралии? Ведь сперва вы ж наверняка будете вкалывать над Брокеном?
— Не ближний путь — тысяча миль. Меж ними лежит еще Тертенская котловина, — Андрей задумчиво продолжал что-то про себя, будто прикидывая: — Один из склонов Брокена резко обрывист. Я о нем частенько думаю, чтоб подступиться к стратиграфическому, то есть послойному, прощупыванию гиганта. Да, полтора десятка лет назад ходил я к нему впервые в гости, давненько для меня, для него-то меньше мига. У меня к Брокену не случайный интерес. Но я хочу и не хочу загадывать наперед.
Амо выспрашивал с азартной заинтересованностью, и Шерохов рассмеялся.
— Но я ж не от ваших вопросов ухожу, Амо, а от собственной жажды побыстрее найти подтверждение гипотезе, а это в науке уже иногда грех. Впрочем, побыстрее и не получается, нужны для ответов порой годы и, как вы правильно заметили, непрестанные мытарства.
— Рей, а почему и кто назвал ту гигантскую гору Брокеном?
— Американцы, по аналогии с Брокеном — обиталищем ведьм немецких легенд.
Сорвавшись с места, Амо выбежал из столовой, поднялся по лесенке наверх и на правах близкого друга дома, войдя в кабинет отца Андрея, вытащил томик Гейне, где, как он знал, находилось «Путешествие на Гарц». Андрей встретил его чуть иронически:
— Вижу, не случайно вооружились вы Гейне, хотя похвалил он Брокен за иное, — с той высокой горы ему открылся великолепный вид на самые дальние окрестности. Можете не искать цитат, точно помню: Гейне, рассуждая о лысой макушке горы, часто прикрытой добропорядочным колпаком тумана, выдал ее секрет — при удобном случае она отбрасывала сей колпачок и переживала разгульные, фантастические приключения. Так, в первую майскую ночь там затевались невиданные игрища. Наш же, океанический Брокен, быть может, лишь после этого рейса к нему выдаст реальную фантастичность своего происхождения. Но о том по возвращении.
А пока вспомнилось кое-что забавное об истинном Брокене, хотя он куда как моложе подводного гиганта. Я бывал в Германии, посетил Брокен, кругом мне все напоминали, что именно на нем Гёте учинил фаустовскую Вальпургиеву ночь. Я увидел — гора двугорбая, узнал: один холм прозывается «Алтарь ведьм», другой — «Чертова кафедра». Но подводный гигант в Индийском океане поскромнее, его массив славен будет меж нашими современниками не прозвищами… А вы, Амо, проняли меня своей допытливостью.
