Константин Локотков - Верность
— Ты согласен с оценкой Ванина некоторых наших военных картин? — вдруг спросил Аркадий.
— Это — о будущих войнах?
— Да!
— Согласен.
— Ну, а какие военные картины нравятся тебе? «Чапаев» нравится?
— Еще бы, «Чапаев»! — сказал Федор. — Нашел о чем спросить!
«И верно, — улыбнулся Семен, — зачем он спрашивает, как будто сам не знает».
— Нет, подожди, — Аркадий приподнялся на локте, — не думай, что это вопросы банальные. Очень важно! Ты что любишь из нашей художественной литературы?
— Скажи, что ты читаешь, и я скажу, кто ты? — усмехнулся Федор. — Долго перечислять.
— Ну у тебя есть все-таки любимый литературный герой? — уже требовательно спрашивал Аркадий. — Кого ты больше всего любишь? Иль всех одинаково?
— Есть… один…
— Кто?
Семен приподнял голову с подушки. Почему Федор молчит? Кого он больше всего любит?
— Павел Корчагин, — неожиданно очень просто, даже как бы с облегчением, произнес Федор.
Семен медленно опустился на подушку. Все, все, даже любимые герои были общими у него с ребятами!
— А еще я люблю, — прервал молчание Федор, озорные нотки появились у него в голосе, — еще я люблю Тольку Стрелецкого и Аркашку Ремизова.
Он громко рассмеялся и, откинув одеяло, в несколько шагов очутился у кровати Ремизова, насел на него.
— Ах, так?.. — глухо загудел тот. — Держись! — Мелькнули в воздухе длинные ноги Аркадия, подушка шлепнулась на пол.
Смех и сопение, мягкие удары.
— Пусти, — дурачась, жалобно просил Федор.
— Семен, включай свет! — загремел Аркадий. — Я его двойным нельсоном взял!
— Завозились, — сердито заворчал проснувшийся Виктор.
Глава шестнадцатая
Возвращаясь с преддипломной практики, Аркадий заехал к матери Жени. «Смотрины» прошли успешно.
И вот…
По тротуару, огибающему общежитие, шла группа студентов. Они направлялись к трамвайной остановке. Впереди шли девушки, в центре — Женя. Веселые, они держали друг друга под руки. Чуть отстав от них, вышагивали Аркадий, Федор, Виктор, Борис Костенко, шествие замыкал Семен Бойцов.
Все они были празднично одеты. Ребята в отличие от девушек держались степенно, немного торжественно.
Во всех четырех этажах окна были раскрыты — выходной день, студенты отдыхали. Некоторые, обнажившись до пояса, в полной уверенности, что их никто не видит, принимали первые солнечные ванны. Другие, подперев руками головы, читали. Вот девушка с четвертого этажа, перегнувшись через подоконник и рискуя свалиться вниз, беседует с подругой с третьего этажа; вот в окне крайнего отсека несколько голов склонилось над шахматной доской. Сухие звуки ударов о мяч и вскрики доносятся с площадки, что за углом общежития.
Как только процессия девушек и ребят появилась на тротуаре, фигуры в окнах пришли в движение.
— Товарищи, куда?
— В загс!
— Счастливо, Женя, Аркадий!
— Ни пуха ни пера!
— Аркашка, дружище, возьми в свидетели!
— Достаточно, хватит!
Какой-то озорной студент с газетным колпаком на голове, опираясь коленкой о подоконник, заиграл на гитаре марш.
Сверху закричали:
— Девочки, ловите!
И букет цветов полетел вниз.
Аркадий поймал его.
— Спасибо!
Долго еще шумели студенты в окнах.
…Вечером — свадьба.
Все хлопоты по организации ее взяли на себя Федор и Надя.
Директор упорствовал:
— Нет у меня таких фондов — свадебных. Обращайтесь в профком, — говорил он, отвернув от просителей квадратную лысую голову с кустиком седых волос над ушами и быстро что-то отыскивая в бумагах.
— Но в профкоме сейчас нет денег, Илья Степанович… — говорила Надя таким тоном, словно она сама выходила замуж и все счастье ее теперь было в его руках.
Можно было подумать, что директор не одобрял ничего, что шло вразрез с учебным планом.
— Что значит свадьба? — говорил он удивленно, беря телефонную трубку и набирая номер. — Почему, собственно, свадьба? Товарищи, ведь здесь учебное заведение. Алло! Мне Ивана Петровича! Никаких свадеб! Куда смотрят общественные организации, комсомол?.. Этак все студенты переженятся, и не будет инженеров, а только супруги. Алло! Нет Ивана Петровича? Тем хуже для Ивана Петровича! — Вдруг засмеялся и, положив трубку, повернул подобревшее лицо. — Ну, пишите заявление! Диктую… — Федор присел к столу, приготовился писать. — Директору технологического института имя рек… Написали? Так. Это очень важно. Дальше… Комитет комсомола… Удобно так будет?
— Удобно, — сказал Федор.
— Комитет комсомола просит вас оказать помощь нуждающемуся студенту пятого курса… зачеркните «пятого курса»… товарищу Ремизову и выдать единовременное пособие в размере…
Взяв бумажку из рук Федора, прочел, шевеля губами, размашисто подчеркнул: «Бух. Разрешаю», — и протянул Федору.
— Желаю счастья молодоженам!
— Спасибо! — в один голос сказали Федор и Надя.
Выйдя в коридор, Надя сказала смеясь:
— Шутник он. В хорошем настроении, да?
— Дела успешно идут, вот и в хорошем настроении.
— Ну, Федор, работы сегодня! Я побежала в магазин… Ты сходи в столовую, выпроси радиолу… Молодожены ушли в город. Вернутся — все должно быть готово. Да пригласи Ванина и Трунова. И жен, смотри, и жен! Не забудь.
Федор пошел приглашать. Ванин, выслушав его, смутился.
— Почему же именно меня?
— Мы вас очень просим, Александр Яковлевич.
— Спасибо, спасибо. Непременно будем, — поспешно согласился он.
Антон Павлович, узнав, в чем дело, встрепенулся.
— О-о! — протянул он басом и наклонил голову к плечу. Он всегда так делал, когда был приятно польщен. — Большая честь, большая честь… Придем, обязательно придем… Благодарю вас!
…Вечером, когда мягкие весенние сумерки затушевали линии домов и в саду робко и одиноко прищелкнул соловей и выжидательно смолк, чуткую тишину вспугнули бойкие звуки радиолы. Они вырвались из открытого окна второго этажа, мешаясь с голосами, смехом людей, звоном посуды и аплодисментами. Качались, плыли вальсы в воздухе, настоянном на запахах весны…
Уже давно хозяйничала ночь, перестали вспыхивать синие огоньки трамваев у Парка культуры и отдыха, а из открытого окна все еще лились звуки.
Потом долго в окнах виднелись парочки, но соловьям уже никто не мешал. Они выщелкивали, высвистывали — нежно, неистово, призывно, тревожа людей: не спите, не спите, на земле весна…
У дверей комнаты, где жили подруги, Марина осторожно высвободила руку.
— Я у девочек ночую. Спокойной ночи, Федор… Спать, спать… Я очень много выпила, Федор… Мы завтра с тобой поговорим. Обо всем, обо всем…
Дотронулась до его руки.
— Ты можешь до завтра?
В темноте не видно его лица. Он сказал, затаив вздох:
— Хорошо, Марина.
Он держал ее пальцы. Он не хотел уходить. Все очень странно: так было хорошо там, на свадьбе Жени и Аркадия. Марина сидела рядом, веселая, близкая… А только вышли — опять отчуждение, холод…
— Спокойной ночи, Федор. — Помолчала, не двигаясь, не освобождая пальцев. — Иди, Федор! Спи. Мне хорошо сегодня.
— Ты мне завтра все скажешь?
— Я тебе завтра все скажу. Иди.
Что «все?» «Давай разойдемся, Федор». Не так-то много — можно сказать и сейчас.
Но она не хочет. Она медлит, приоткрыв дверь.
— Я тебе сказала: спокойной ночи, Федор. Ты не слышал?
Мягкий, почти ласковый голос. Черт возьми, действительно, что он стоит как истукан?
— Спокойной ночи, Марина!
Повернулся и пошел прочь, в темноту коридора.
Марина вошла в комнату. Темно. Нади нет. Она легла на кровать, и сразу все поплыло вокруг… Пьяна, пьяна…
— «Каким вином нас угощали!» — повела рукой и засмеялась. Какое глупое и смешное состояние! В глазах качаются лица… Вот Женя, счастливая, похорошевшая… Аркадий, предупредительный и элегантный… Ванин, довольный, захмелевший, подтягивает Трунову… Они пели песни своей молодости.
Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки широкой, —
гремел бас Трунова, переплетаясь с мягким тенором Ванина.
Ради славного труда,
Ради вольности веселой
Собралися мы сюда…
Молодежь с заговорщицкими лицами перекрывала их голоса:
Штурмовать далеко море
Посылает нас страна!
Потом танцевали и опять пили вино.
Много вина. Все плывет… Пустая койка Жени… Платье в незакрытом гардеробе… Темный абажур…
Почему так долго не идет Надя? Вот она и Виктор будут счастливы. Что им может мешать? Надя — умница. У нее только все где-то внутри. Полюби ее — она расцветет вся, доверчиво, щедро.
