Рустам Агишев - Луна в ущельях
— Ну и сидела бы у Венерки дома, — Аянка внезапно рассердился, грозно глянул на нее единственным глазом и перешел на родной язык. — Зачем ко мне в томчу забралась? Обошлись бы без тебя геологи.
Генэ только усмехнулась и, поплевав по-мужски на ладони, опять взялась за весла. Да и что было отвечать? С тех пор как зимним первопутком геологи доставили ее на своей машине в Большой Пантач и поселили сначала в палатке, а потом в добром бараке, срубленном неподалеку от горячего ключа, с настоящей плитой и подпольем для продуктов, — Генэ успела сильно привязаться к ребятам.
Даже родные внуки, в которых она души не чает, показались теперь чересчур крикливыми, и, побывав с ними недельку, она без сожаления оставила их на попечении матери. Венера гремела кастрюлями и сквозь косо разрезанные припухлые веки метала на свекруху уничтожающие взгляды, ребятишки плакали, сын Володя молчал, поглаживая маленькую Зину по черноволосой головке.
Однако ничто не могло удержать Генэ в Атуне. Дело могло бы кончиться большой ссорой, если бы Аянка не прикрикнул и не пристыдил молодых: ведь им остается дом, усадьба с огородом и дойной коровой, чего еще надо? Генэ одна управлялась с хозяйством без малого полсотни лет, пусть теперь Венерка поработает. Венера кусала губы — молодой учительнице очень не хотелось отпускать старуху, но слова свекра оказались сильнее.
Улыбнувшись этим воспоминаниям, Генэ с благодарностью посмотрела на мужа, развалившегося на корме. Солнце палит, разморило старого. Зажатая в руке потухшая трубка может полететь за борт. Не переставая грести одним веслом, Генэ бережно вынула трубку с длинным, темным, обкусанным чубуком и сунула в берестяной туесок, с которым старый лесник не расставался уже много лет.
Впрочем, Аянка уже не лесник, хотя бронзовая кокарда по-прежнему блестит на околыше надвинутой на самые глаза фуражки и потертая форменная тужурка сверкает начищенными сырой картошкой пуговицами. Аянка теперь большой начальник. Даже и не предполагала никогда старая Генэ, что на их Мане, при впадении в нее Изюбринки, развернется такая стройка и ее муж станет там главным проверяльщиком — кому можно проходить, а кому нельзя. Правильно. Пусть в лесу поработает Володька со своей Венерой, а мы со стариком на стройке.
Вика говорит: и рудник будет и завод, а пока строят только жилье и тянут железную дорогу. Будет город, говорит Вика. Что ж, ладно. Пусть город. Этой высокой, как лось, красивой девке можно верить. Она и ее маленький сердитый муженек — тоже важные начальники, боится их даже Ахметка Байгильдин.
— Ты, старая, на Ахметку не заглядывайся, — внезапно сказал Аянка, сдвинув фуражку на затылок, — а то живо к внукам назад отвезу.
Генэ от неожиданности едва не выпустила из рук весло. Видя, что муж не шутит, она досадливо плюнула и рассмеялась:
— Дурак ты маленько, однако.
— Дурак не дурак, а приметил, как ты ему пожирнее куски подкладываешь, а он с тебя глаз не сводит и облизывается, как барсук. Значит, так боишься мужа, да?
Старая женщина перестала грести, и лодку стало сносить течением. Старик беспокойно заерзал на банке, ожидая, когда Генэ возьмется за весла. Но вместо этого она молча подала ему длинный шест.
Взглянув на крутые, поросшие багульником берега, Аянка увидел, что они уже миновали устье Изюбринки и следовало давно взяться за шест. Видно, жена пожалела, не стала его будить… Виновато пошмыгав носом, старик поднялся на свои кривоватые жилистые ноги и, упершись шестом о дно, гибким точным движением послал лодку вперед.
Генэ, придвинув туесок с табаком, неторопливо набивала свою трубку и слегка улыбалась, сжав подсушенные временем губы.
2
Солнце уже скрылось за сопками, когда они добрались до водопада. У берега выстроилась целая флотилия плоскодонок, которыми пользовались геологи. Отсюда до табора было уже рукой подать, и Аянка, рассчитывая дотемна поспеть на вахту, наскоро простился с женой, высадил ее на берег и оттолкнулся шестом.
Первым, как на грех, Генэ увидела Байгильдина, о котором был серьезный разговор в дороге. Небольшим походным топориком тот колол чурки у сложенной из булыги жарко пылавшей летней плиты. Большая двухведерная кастрюля дребезжала крышкой, исходила аппетитным паром. Генэ с ходу ловко подхватила крышку, сняла шумовкой накипь, помешала суп и только после этого приветливо кивнула Байгильдину:
— Здравствуй, Ахметка!
Хмурое бородатое лицо ездового медленно просветлело.
Воткнув топор в березовый пенек, он шагнул к ней и неловко тряхнул руку.
— Ладно, что вернулась, — пробасил он обрадованно, — без тебя мы пропали совсем.
Генэ улыбнулась, оглядывая знакомый распадок с горячим ключом, брусчатыми домами, вышками по сопкам с завезенными с зимы бурильными станками, и, нацепив фартук, принялась без лишних слов хозяйничать у плиты. Байгильдин, плутовато подмигнув ей, перемахнул через ручей и проворно для своих пятидесяти лет полез на сопку.
Там наверху были Бабасьев, Вика, все остальные из отряда и прилетевшие на вертолете инженеры и геодезисты. Среди них находился Ян Зигмундович Стырне.
Он прилетел на Каргинь с задачей уточнить окончательно геологические запасы, наметить трассы подъездных путей к Большому Пантачу. Все уже становилось ясно. Автотрасса и железная дорога пойдут, стало быть, параллельно, кое-где железная дорога будет огибать возвышенности. Конечно, профиль будет жестковатый, но не это беспокоило сейчас руководителя главка. Основное — запасы сырья. От запасов зависит и объем капиталовложений и вообще вся эта дорогостоящая затея с Большим Пантачом. Стоит ли, в самом деле, овчинка выделки?
Ян Зигмундович невольно усмехнулся: эка, стал какой осторожный! Давно ли, круша Вербина во всю душеньку, «пробивал» проект Большого Пантача, а теперь, как пришлось отвечать за многие объекты, смотри ты, все прикидывает и проверяет, прикидывает и проверяет. Ну, а куда денешься? В самом деле — семь раз отмерь, один раз отрежь.
И он повернулся к Зовэну:
— Так вы уверены, Бабасьев, что цифры не завышены?
Тот крутнул черноволосой головой.
— Человек может ошибиться — приборы никогда!
— Химические анализы подтверждают данные радиометров, Ян Зигмундович, — вставила Вика.
— В целях известной перестраховки они даже немного занизили цифры, — сказал Виктор Степанович. Он тоже был тут, именно ему скоро предстояло во всю ширь развернуть большую стройку. — На самом деле запасов гораздо больше. Когда закончим строительство — они завалят совхозы удобрениями.
— Конечно, завалим, голова! — прогудел Байгильдин, и Вика невольно рассмеялась.
— Что ж, так и запишем, — Стырне тоже улыбнулся и закрыл планшет с картой месторождения. — Пошли дальше, товарищи.
На склоне огромного гольца, уходящего лысоватой вершиной за низкие тучи, шурфы били сплошной задиркой, то есть без соблюдения определенных интервалов. На этот голец, названный Каскадным, разведчики возлагали особую надежду. Сейчас им хотелось нащупать рудное тело и, оконтурив его в присутствии начальства, рассеять последние сомнения.
Этого очень хотел и сам Ян Зигмундович. Ему показалось, что рабочие слишком копошатся, выбрасывая из выработок едва ли по горсточке породы. Однако грунт был действительно тяжелый — сплошной конгломерат.
— Что, малый, намахался обушком? — шутливо сказал Стырне выглянувшему из ямы худощавому пареньку.
— Что там обушок — лом не берет, — ответил тот, выбросив с пол-лопаты породы.
— Может, мало каши ел? Ну-ка, вылазь оттуда, Добряков.
Тот повиновался без особой охоты. Ян Зигмундович задорно подмигнул спутникам, сбросил пыльник и с неожиданной для своего возраста легкостью спрыгнул в шурф. Переглянувшись, примеру шефа последовали остальные. За инженерами, дымя сигаретами и самокрутками, наблюдали не без ревности молодые шурфовщики.
— Вот как надо вкалывать, понял! — Бабасьева едва видно было из ямы, но грунт он выбрасывал полной мерой.
Стырне, лет пятнадцать не бравший в руки горного инструмента, с наслаждением долбил, выворачивал ломиком, выбрасывал на поверхность неподатливую породу. Кисловато пахло сырой известкой и потом.
Что-то подстегивало Яна Зигмундовича изнутри. Интуиция, что ли? По едва приметным признакам он уже знал, что здесь геологи, как говорится, напали на жилу, под слоем обломочных пород пойдут сейчас коренные отложения мезозоя, а там… Ян Зигмундович с сожалением подумал о том времени, когда отрицал наличие фосфоритов в тайге. Видно, он тогда сильно раздражал подчиненных.
Мысли перекинулись на Вадима. Он часто думал о нем и потому, что его любила дочь, и потому, что самому Стырне был духовно близок этот цельный, сдержанный человек. Его обреченность — не слишком ли дорогая цена за открытие?
