Виктор Андреев - Незваный гость. Поединок
— Жена работает?
— Нет. С третьего курса медицинского за меня вышла. И не окончила.
— Так это вы звоните: клям-клям-клям?..
— Да! Колокол треснул, а новый — где возьмешь?..
Помолчали.
— Что же вы хотели сказать? — спросил я.
— Желаю списочек передать. — Коротков достал из кармана тетрадь. — Здесь у меня все сектанты Шомрина наперечет. С адресами.
— Нет, батюшка, список мне не нужен. Я преступление расследую, а не религиозную деятельность секты, — говорю ему.
Коротков будто удивился:
— Вот как!.. А мы с Шомриным идейные враги.
— А может быть, идейные братья? — уколол я батюшку.
— Нет, враги, товарищ Иванов. Он проводит изуверскую деятельность, а я служу по правилам, официально установленным церковью. Он фанатик, я же...
— Он верит во второе пришествие Христа, вы верите...
— Откуда вы знаете, что я верю? — вдруг ощетинился Коротков, пряча тетрадку. — А если не верю?
Задело попа за живое!
— Тогда уходите из церкви, работайте как все.
— А кто меня примет на работу? По специальности я агроном, сельскохозяйственный техникум окончил...
— Как же вы попали в семинарию?
— Ка-ак? Бывают в жизни крутые повороты. Короче сказать — сидел я за кражу зерна. Познакомился там с одним подлецом, он и сосватал меня в семинарию. Я вначале ему не верил, что прямо из тюрьмы можно идти в семинарию, а когда меня приняли, то увидел, что и другие семинаристы с подмоченной репутацией. И кого только не было! Вот, думаю, попал. А отступать некуда. Так и закончил... Словом, агрономом меня не возьмут, конечно. Да и сам я не пойду — одни нарекания будут. А землекопом идти, признаюсь, страшновато. Отвык от физического труда. Мне бы должность бухгалтера в какой-либо артелишке. Я ведь за заработком на первых порах не погонюсь. Есть сбережения...
Культурный поп, нечего сказать!
— Приходится о детишках подумать, — продолжал Коротков. — Им-то при коммунизме жить. Каково будет в анкетах писать: отец — священник. Стыд. Не оправдаешься.
Коротков спохватился, извинился, что отнял у меня столько времени, и встал.
— Не приглашаю к себе: знаю, что не придете, — сказал он, протягивая мне руку.
— А может быть, и приду. — Я засмеялся.
— Не верю, — твердо сказал Коротков. — Нашего брата обходят. — Он поклонился и скрылся за дверью.
Весь день я работал под впечатлением разговора с Коротковым. Этот поп вызвал новые размышления. Заподозрить его в неискренности было нельзя. К своим выводам он пришел без всякого влияния извне. Вернее, на него влияла сама жизнь, и вот у него заговорили совесть и, конечно, беспокойство за будущность детей. В самом деле, как они отнесутся к отцу — попу, когда вырастут? Беспокойство Короткова я понимал. Я не простил бы своему отцу, если бы он был служителем церкви. Я не уважал бы его.
Днем, по заранее составленному плану, я допрашивал учителей тех школ, в которых учились дети сектантов. К сожалению, я не мог записать в протокол возмущения, с которым они рассказывали о детях, забитых религиозными предрассудками. Особенно тяжело было слушать об отрыве от школы девочек Сарры Бржесской, о том, как старшая из них, Надежда, пыталась на переменах украдкой читать подругам евангелие.
Из милиции я выбрался поздно. Пошел не торопясь, чтобы подышать перед сном воздухом. А он в Белогорске был хорош, особенно вечером. Свернул ближе к парку. Видно было, как светят между деревьями разноцветные огни. Доносится музыка. Люди танцуют, не думая ни о попах, ни о сектантах. И мне вдруг захотелось побыть среди шума и света, потанцевать.
Я уже чуть не свернул в парк, как около меня появился хромой человечек. Он зашагал рядом со мной бесшумно, как тень.
— Вы товарищ Иванов? Я давно иду за вами. Не решаюсь.
— Что вы хотите? — спрашиваю строго.
— Мне нужно сказать вам...
Я перебиваю его:
— Приходите завтра в милицию. Я работаю там.
— Не могу-с. Не позволяет сан. Я пресвитер местной общины баптистов Шелкоперов, — зашептал человек, преграждая мне дорогу. — Я должен сказать вам. О Шомрине... Он организовал группу пятидесятников в селе Сосновке, Яковлевке, Пустыши. Вы запомнили? — Шелкоперов повторил название сел. — Весною там проведено водное крещение...
— А ваших групп там нет? — вырвалось у меня.
— Не обижайте меня, молодой человек. Моя община зарегистрирована, а Шомрина...
Он не договорил и будто провалился сквозь землю.
Я повернул от парка к гостинице, уже не слыша музыки, не видя огней. Сосновка, Яковлевка, Пустышь...
Я чувствовал, что одному справиться будет трудно. В самом Белогорске дел хоть отбавляй, а тут еще три села. Приближался день выписки из больницы Симы Вороновой. Нужно было допрашивать Шомрина. Словом, я, как никогда, нуждался в совете, в помощи.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО «БЕЛОГО ГОЛУБЯ»
Немецкий агент
Изо дня в день я ждал возвращения Леонова. И вот он приехал. Увидев его в дверях кабинета, я не мог сдержать радости:
— Наконец-то! Как вы нужны...
Я бросился бы ему на шею, если бы он не нес впереди себя чемодан и объемистый фельдъегерский портфель.
— Ну, как у вас с делом? — спросил он, садясь к столу и закуривая папиросу.
Леонов слушал меня внимательно. Усталое, небритое лицо его было сосредоточенным.
— Антиобщественная деятельность Шомрина задокументирована вами как будто неплохо, — заметил он, когда я перечислил допрошенных свидетелей и вкратце передал их показания, — но по жертвоприношению сделано еще мало. А ведь это главное... Ладно, мы еще обменяемся по этому поводу мнениями. Сейчас я пойду в парикмахерскую, искупаюсь. А вы тем временем познакомьтесь с теми материалами на Шомрина, которые я привез. Вот они.
Леонов открыл портфель и вынул из него две папки.
— Шомрин, оказывается, разыскивался. Читайте!..
Едва Леонов захлопнул за собой дверь, как я начал знакомиться с привезенными им документами. Здесь были запросы, протоколы допросов, объяснения очевидцев, письма, выписки из дневников. Передо мною развернулась цепь событий, о которых я расскажу так, как они мне представились. Воображение перенесло меня на много лет назад, к тяжелым дням борьбы против немецких захватчиков.
...За окном синяя ночь. Уже в третий раз над селом взвивается осветительная ракета. Ее мертвенный свет серебрит морозное окно, заливает на несколько секунд комнату.
— Все! — произносит вполголоса Лесной, отстраняясь от приемника и снимая наушники. — Все...
Щелкает выключатель, гаснет глазок индикатора. Тихо.
— Связь будем держать на этих волнах, Елена Павловна. И теперь по второму расписанию... Хорошо?
Он спросил тоном, будто договаривался с ней о свидании. Котина улыбнулась.
— Хорошо.
Они быстро убрали и спрятали в подпол рацию, поставили на свое место сундук — над лазом — и сели. Елена Павловна — в угол дивана, Лесной — на стул против нее. Оба знали: еще несколько минут, и они снова расстанутся на неделю, на две, может быть, насовсем.
— Расскажите, как вы там? — шепотом попросила Елена Павловна. — Если можно...
— Трудно нам. Очень трудно. Один из наших отрядов немцы разбили. Нашелся предатель, выдал. Теперь мы настороже...
Простуженный голос Лесного звучал глухо. Она вслушивалась в его слова, видела горячий блеск глаз и старалась сдерживать охватывающее волнение.
— Но самое трудное прожито. Сейчас отряд значительно пополнился, есть у нас и оружие. Мы установили связь с партизанами соседних районов. Появился координирующий центр — оперативная группа. Во главе ее стоит брянский чекист. Во многих районах уже восстанавливается Советская власть, колхозы. Скоро в партизанском крае не останется ни одного немца.
Она готова была слушать Лесного сколько угодно, могла задавать ему вопросы без конца. Но уже вот-вот должна прийти с моления сторожиха школы бабка Авдотья. Она жила в крохотной комнатушке рядом. Это была безвредная женщина, пристрастившаяся к молениям у сектантов. Она не пропускала ни одного собрания и слепо верила в пришествие на землю Христа, о чем всегда говорил проповедник.
Загремела дверная щеколда. Лесной вскочил. Надо было спрятаться.
— Это сторожиха, — старалась успокоить его Котина, видя, как он высвобождает гранату.
Они действовали быстро и четко. Не прошло и минуты, как Лесной опустился в тайник. Елена Павловна закрыла лаз доской, придвинула на место сундук и побежала открыть дверь.
За дверьми оказалась не одна сторожиха. Вместе с нею перешагнул порог проповедник, брат Илларион, как она называла его, рассказывая Котиной о молениях.
— Я пришел навестить вас, Елена Павловна, — проговорил он вкрадчиво. — Здравствуйте.
У Котиной оборвалось сердце. Ей ничего не оставалось делать, как пригласить проповедника в комнату. В то же время она почувствовала, что ненависть к этому человеку вновь поднялась у нее. С чего это он зачастил? Что ему надо? О, если бы это было не при немцах! Она показала бы ему от ворот поворот!
