Виктор Попов - Закон-тайга
— Жива?
Это был первый зряшний вопрос, который задал шеф. Как вы думаете: если человек пытается сделать губы бантиком, жив он или не жив? Поэтому Элька слабенько улыбнулась вопросу и кивнула головой. Матвей в это время перестал делать ей искусственное дыхание, похлопал Эльку по плечу и грубовато сказал:
— Мы ишшо землицу потопчем.
Элька опять слабо улыбнулась, а шеф, как-то сразу обессилев, задал второй зряшный вопрос:
— Как вы могли… ну как вы могли?..
— Чего еще мог, не мог?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы не должны забывать, что в ваших руках жизнь еще одного человека.
— Вот с этим человеком нам и решать.
— Вам же приходилось проходить шиверы…
— Мне много кое-чего приходилось, и я привык за свои поступки отвечать.
— Не заметно.
— Послушайте, Вениамин Петрович, шутки кончаются тогда, когда в игру вступает глупость. По-моему, сейчас как раз такой случай.
В этот момент Элька шевельнулась и потянула Матвея за руку. Он резко отодвинул руку и, катнув на скулах желваки, отрывисто сказал:
— Хватит, Элька. Надо, наконец, прояснить отношения. Шеф полагает свою власть безграничной…
— Разумной. По крайней мере, в пределах экспедиции.
— Экспедиция скоро кончится, и мы обретем независимость. Не забывайте этого, шеф. Беда маленьких выскочек в том, что они простирают свою власть за пределы своих возможностей…
— Мальчики, — тихо сказала Элька. — Не надо.
— Почему же, Эльвира Федоровна. Если Матвей Васильевич желает прояснить отношения, я готов. Итак, для ясности: пока руководитель экспедиции я, за дела в ней отвечаю я. — Шеф уже заметно успокоился и говорил размеренно и веско, словно пробовал на зубок каждое слово. — Понимаете меня? За дела. Безопасность каждого члена экспедиции — моя непосредственная компетенция и ответственность. Вы это можете уразуметь?
— Та-ак вот оно в чем дело! — Матвей хлопнул себя по лбу и как-то неестественно гыгыкнул. — Я-то предполагал иную причину. А вы прискакали сюда из-за ответственности. Ну, конечно. А я на какой-то миг заподозрил в вас мужчину. Придет же такое в голову… Тут все яснее пареной репы: погиб член экспедиции. Начнутся упреки, подозрения…
Это не было расчетливой жестокостью. Это было куда хуже. В момент, когда Элька оказалась в воде, я видел лицо шефа и слышал его истошный вскрик. И я, как только обрел способность размышлять и прикидывать, понял, что женщину надо искать не только на переднем плоту.
Наверняка то же самое понял и Матвей. Поэтому и нанес удар ниже пояса. За такие приемы в доброй схватке дисквалифицируют. Поэтому я, безусловно, душой присоединился к шефу, когда он коротко и внятно произнес самое точное слово:
— Прохвост!
Глава XIV
Веселая, жизнерадостная река Чулой. Пошутила с нами на шивере, перебесилась на каменной гряде и потекла дальше, гладкая и ясная. Полноводная, благодатная и такая-то уж ласковая, такая вкрадчивая. И совсем-совсем не жадная. Она даже добровольно отдала нам плот. Поворочала, поворочала его на горбатых голышах, развернула вначале боком, потом поставила кормой вперед, и плот словно бы на ощупь двинулся вниз. В водовороте его закружило, и он, поклевывая носом, вперевалочку потащился по спирали. Добрался до центра бучила, угодил на вскипевший бурун, вскинул недовольно корму и, притомившись, видно, бурными событиями последнего получаса, задрейфовал чуть заметно. Мы с Вениамином Петровичем спустили свой плот по шивере на бечеве — я и Матвей вели, а шеф управлялся с шестом. Причем управлялся весьма сноровисто, и я вдруг заметил то, на что раньше не обращал внимания. Шеф не позирует. Если Матвей играет с рекой, то шеф на ней работает. Движения его предельно экономичны. Он их не совершает, а просто-напросто производит. Каждый раз то самое, какое в данный момент необходимо. Я тут же припомнил скалу, в которую мы по моей вине чуть было не врезались, короткий, порывистый толчок шеста Вениамина Петровича, последующую реплику шефа насчет выговора и подумал, что Матвей сделал бы не так. Он бы потом начал меня учить. И непременно сказал бы: «Не тушуйся, друг Аркадий, все мы с этого начинали». Может, не дословно так, но что-то в этом роде. И я бы лишний раз понял, что мне до Матвея ох как далеко. Хотя и он когда-то был ничем не примечателен. Был обыкновенным Мотей.
Пока мы справлялись с шиверой и наводили порядок в своем хозяйстве, время подошло к вечеру. Где-то там за горами солнце еще светило. Горы заломили набекрень яркие кудрявые шапки, кое-где перехваченные по вертикали стремительными оловянными лентами водопадов. А здесь, в долине, уже по-хозяйски обосновывались сумерки. Редкий кустарник стал казаться густым и плотным, берега потеряли очертания, река, торопившаяся через перекат, будто набрала голос и одна, одна во всей округе бранилась на нас, на завалившие русло камни, на берега, мешавшие ее вольному, широкому ходу.
Коснувшаяся беда не то что сблизила нас, но на какое-то время сделала покладистыми и предупредительными. И проявилось это прежде всего через Матвея. Он будто начисто выбросил из памяти обидное определение шефа и, когда мы, в ожидании ужина, устроились у костра, ни с того ни с сего добродушно сказал:
— Слушайте, шеф, в вас, как ни толкуй, очень много от человека.
В. П. поковырял сучком в костре, отдернул руку от метнувшейся вверх стайки рыжеватых искр и загадочно ответил:
— Обстоятельства…
Я не понял, что он хотел этим сказать, но главное — что он сказал хоть что-то, причем, тоном весьма миролюбивым… Да, черт возьми, все-таки сказывается жизненный опыт! Мне казалось, что после сегодняшнего диалога Матвей и шеф навсегда объявятся врагами, а оно, видишь, как повернулось. Я бы, наверное, так не сумел. Преподнеси мне Матвей нечто подобное, я не смог бы ответить тоном, каким ответил шеф. Я, конечно, понимаю, что все это неискренне: и Матвеева реплика и ответ шефа, — но ведь в том-то и одно из достоинств мудрости, что она не всегда правдива.
Короче, худой мир лучше доброй ссоры. И коль скоро этот мир воцарился, надо делать вид, что в него веришь. Поэтому я сказал:
— Эх, сейчас бы выпить.
— А что, мальчики, я бы тоже сейчас пригубила.
Элька сидела у костра смешная и трогательная. Голова ее обвязана полотенцем, потому что на лбу, над самым носом, солидная ссадина, на левой щеке — крестик из лейкопластыря, который прикрывает еще не налившийся, но уже вполне различимый синяк, рука, левая же, ушиблена и висит на перевязи. Это уже воля шефа. Сама Элька было забрыкалась, но В. П. прямо-таки приказно потребовал:
— Эльвира Федоровна, никаких разговоров!
Элька вздохнула, достала косынку, и шеф самолично соорудил ей перевязку, замотал голову полотенцем и присадил лейкопластырь. Матвей возился с костром и никакого отношения к лекарству шефа не высказывал. Я чистил картошку и думал о том, что Элька все-таки молодец. Помотало ее изрядно, и у нее прямой повод бюллетенить. А она, едва шеф закончил врачевание, схватила котелок и двинулась к воде. Подмигнула мне с вызовом и тихонько пропела: «Трутся спиной медведи о земную ось…» А потом обеспокоенно спросила: «Аркашка, я, наверное, в таком виде на чучело похожа?». «На огородное», — уточнил я. «Я знаю», — сказала она покорно.
Вот это самое, огородное чучело живейше заинтересовалось моим желанием выпить, и мы оба вопросительно воззрились на шефа; тот сделал каменное лицо и пожал плечами:
— У меня была только одна бутылка.
— Коньяка, — уточнил я. — А энзэ?
Мы знаем, что у шефа в рюкзаке есть алюминиевая фляжка, про которую он сам сказал: «Она для меня вроде талисмана. Шестую экспедицию со мной». Потом поведал, как фляжка попала под колесо автомобиля и измялась, а знакомый физик выправил ее обыкновенным кипятком. Налил воды, закупорил и положил на костер. Пар вернул фляжке ее первородную форму. Шеф приводил нам это как пример сообразительности. Но мы запомнили самое существенное: фляжка вмещает семьсот пятьдесят граммов спирта, который хранится на крайний случай.
— Энзэ есть энзэ.
— Так ведь сегодня…
— Аркадий Геннадьевич… — строго сказал шеф.
— Вениамин Петрович… — жалобно протянула Эльке.
— Вы же не пьете спирт, Эльвира Федоровна.
— Сегодня очень крайний случай, — по-прежнему жалобно протянула Элька.
Мы с Матвеем рассмеялись, а шеф пожевал губами и совсем по-мальчишески отступил:
— Сядем ужинать, там поглядим.
— Ура, шеф, — сказал Матвей. — Выпьем за здоровье Ундины. А пока предлагаю искупаться. Пошли, друг Аркадий, скрасим время ожидания.
Глава XV
Вениамин Петрович
Ушли Матвей и Аркадий. Вениамин Петрович уронил несколько незначительных фраз и задумался.
