Анна Кальма - Сироты квартала Бельвилль
— Надо еще повесить гирлянды над столом и обжечь свечи, — сказал Патош. — Иначе многие фитили будут коптить или вовсе не загорятся.
Он сам полез на стремянку и зажег все свечи на елке. В свете дня, льющегося из окон, огоньки бледно заморгали. Вошел разрумянившийся Андре Клеман, неся на руках очень довольную Шанталь.
— Знаю, что посторонним не полагается до завтра заходить сюда! — весело закричал он с порога. — Но, во-первых, я не посторонний, а свой, а во-вторых, эта мадемуазель, — он показал на Шанталь, — потребовала, чтоб я нес ее именно сюда, к ее маленькой маме. Бери свою дочку, ублажай ее, — обратился он к Клоди.
Клоди поспешила забрать Шанталь, которая непременно хотела посмотреть на огоньки. Андре Клеман обратился к Патошу:
— Знаешь, Анри, погода здорово испортилась. Я ходил в горы — еле нашел дорогу обратно. Валит такой сплошной мокрый снег — в трех шагах ничего не видно.
Все невольно повернулись к окнам. За стеклом густо и косо летел снег, все обволакивая, плотно запеленывая все на своем пути. Ни долины Мулен Вьё, ни дальних, ни ближних гор не было видно.
В комнате внезапно наступила тишина. Мать и Патош переглянулись.
— Интересно, идет ли такой снег в Лотарэ? — вымолвил наконец Патош.
Мать пролепетала еле слышно:
— Я просила его… Я так просила…
В этот миг затрещала свеча на елке, и что-то с легким шорохом, задевая ветки, упало на пол.
— Ангел! — закричала Шанталь.
— Ангел… — эхом повторила Клоди.
На полу, под елкой, лежал, далеко откинув сломанное крыло и розовую ручку, восковой ангел. Кусочек сгоревшего шнурка еще выглядывал из-под второго уцелевшего крыла.
— Мой талисман, — растерянно проговорила Мать. — Ведь он всегда приносил всем счастье…
39. Сочельник
По всей республике шла веселая кутерьма. Началась она очень рано, хотя по случаю каникул можно было спать долго и будильники Боболь предусмотрительно не заводила. Наверное, кто-то проснулся в спальне девочек, когда за окнами еще стояла мутная белая полутьма, увидел на стульях у кроватей нарядные голубые платья и сверкающие лаком черные туфельки, подарки Матери, и тут же завопил от радости. А там уж и другие проснулись, тоже подняли шум, стали тут же на ночные рубашки и босые ноги примерять обновки, толкаться у зеркала. Думаете, мальчики повели себя сдержаннее? Как бы не так! Мальчики в своей комнате тоже обнаружили обновки: красные шерстяные рубашки с широкими поясами и коричневые вельветовые брюки. А вельветовые брюки и ковбойские пояса, сами понимаете, это была мечта каждого!
И, уж конечно, мальчишки вертелись у зеркала ничуть не меньше девчонок. Вскоре проснулись и малыши, тотчас вспомнили: «Сегодня елка!», «Сегодня подарки!», «Сегодня нам дадут трехслойное мороженое!» — и пошел разворачиваться праздничный день с бантами в кудрях, с крахмальными воротничками и галстуками, с запахом какао и ванили в столовой, с беготней по всему дому, пахнущему хвоей и снегом.
А снег! Сколько его нанесло за ночь — просто целые Альпы! Марсельцы с ума посходили, увидев эти горы снега: валялись в пушистых сугробах, лепили из снега фигуры, играли в снежки, катали друг друга на салазках. Пришли занесенные снегом матушка Венсан и Финэ — поздравили всех с праздником и сказали, что внизу, в долине, шоссе занесены так, что встали все машины, образовались не то что пробки, а просто-таки караваны машин, которые стоят неподвижно, занесенные до крыш. Снегоочистители пришли из Ла Мюра и Гренобля, но их мало, и они не справляются с заносами. Из Лавальданса и Мулен Вьё народ тоже пошел расчищать шоссе, но, сами знаете, в деревнях остались в основном старики — им не под силу много работать…
— Так что же, значит, теперь наши не смогут выбраться из Лотарэ? — вскрикнул чей-то плаксивый голос.
Ребята понурились. Даже малыши, почувствовав перемену настроения у старших, затихли.
Но тут в холле послышались шаги, двери отворились, и появились очень оживленные Мать, Патош и Андре Клеман.
— Хорошие новости! Хорошие новости! — объявил, едва войдя, Патош. — Только что звонили из отеля Лотарэ наши мальчики. Их там тоже присыпало снежком, но они успели еще вчера хорошо покататься и сегодня собираются спуститься с верхнего плато по всей трассе. Устроены очень уютно, хозяева гостиницы их кормят итальянскими блюдами. По случаю сочельника в гостинице мало приезжих, и наших мальчиков очень обихаживают…
— Они сказали, что, возможно, опоздают немного, — вмешалась Мать, которой тоже не терпелось поделиться с детьми хорошими новостями. — Автобуса не было из-за заносов, но уже пришли большие снегоочистители из Гренобля, и мальчики надеются, что скоро все расчистят… Они просили, если запоздают, начинать веселье без них. Горячо поздравляют всех с праздником и желают всем счастья.
— Спасибо! Браво! Браво! — закричали ребята, и все лица прояснились.
Андре Клеман поймал за руку пробегавшую с Шанталь Клоди.
— Тебе — отдельное поручение, — тихо сказал он. — Рири позвал к телефону меня и наказал передать, чтоб ты не забыла про какое-то колечко. Я и передаю, а что это означает — это уж твое дело. — Он дипломатично улыбнулся.
Клоди с досадой пожала плечами:
— Вот еще! Ничего особенного это не означает, мсье Клеман. Так, чепуха…
— Тебе виднее, конечно, — отвечал Старый Старожил и почему-то вздохнул.
На эстраде, возведенной в конце зала, уже собрались малыши. Свежий, чистый голосок Брижит затянул старую, любимую песню республики:
Тишина в долине,
Сон глаза смежил,
Ночи полог синий
Дом сирот укрыл.
Хор звенящих высоких детских голосов подхватил:
Засыпают птицы,
Тишина везде.
Лишь одной не спится
Матери в гнезде.
Лоб твой тихо тронет
Ласковой рукой,
Сон дурной прогонит,
Позовет другой.
И тихо-тихо, почти замирая, докончил:
Тишина в долине,
Сон глаза смежил,
Ночи полог синий
Дом сирот укрыл.
Малышам и Брижит долго аплодировали. Розовые от возбуждения и гордости, они выходили кланяться, и пышные банты на темных и светлых головках взлетали и опускались, как большие экзотические бабочки.
Между тем Андре Клеман о чем-то пошептался с Патошем и незаметно для других вышел из зала. Анриетт поставила что-то плясовое на магнитофон. Уже начал кружиться хоровод вокруг елки, как вдруг за дверями раздался протяжный, сильный рев. Музыка смолкла. Малыши настороженно ждали.
— Кто там? — громко спросила Мать.
В ответ раздался тот же рев, только еще более сильный.
— Медведь, это, кажется, ты? — Патош направился к дверям, выглянул и вернулся, улыбаясь: — Дети, каждый год в этот день к нам приходит наш друг — медведь. Не нужно его бояться, он очень любит маленьких ребят и любит с ними играть и бороться. Входи, медведь, будешь нашим гостем, — сказал он, широко распахивая дверь. — Что же вы, дети, приглашайте медведя! — Патош и сам сделал приглашающий жест, но увидел, как испуганно жмутся к старшим некоторые малыши, как косятся на дверь. — Ну же, дети, позовите медведя, ведь он — ваш гость! Не бойтесь!
Кажется, первым расхрабрился совсем крошечный мальчик по имени Лоран. Он выглянул из-за елки и прокричал:
— Медведь, медведь, иди сюда, мы тебя ждем в гости!
— Медведь, иди сюда, мы тебя не боимся. — И Шанталь подбежала к самым дверям.
И тут из дверей навстречу девочке выкатилось что-то огромное, мохнатое, бурое, с большой лохматой головой. Перебирая лапами по полу, это мохнатое приблизилось к детям, сгребло трех или четырех малышей, посадило их на спину и принялось возить их по всему залу, порыкивая или, вернее, как-то странно похрюкивая от удовольствия. Малыши счастливо завизжали. Тогда и остальные, окончательно расхрабрившись, полезли на медведя, стали хватать его за голову, за пышную шкуру. Веселая свалка началась в зале под крики малышей и рычание медведя. И вдруг Шанталь, которая ухитрилась влезть чуть не на самую голову медведя, закричала во все горло:
— Это мсье Клеман! Дядя Андре!
И тогда все увидели доброе лицо Старого Старожила, выглядывающее из под свалившегося мехового капюшона.
Почему-то никто из малышей не был разочарован, и возня на полу еще долго продолжалась, пока не вмешалась Мать и не сказала во всеуслышание:
— Дети, дети, вы совсем замучили дядю Андре. Дайте же ему отдохнуть!..
И опять ребята пели песню республики:
Придут сюда другие дети,
Те, что родятся в новый век,
Легко им будет жить на свете,
Счастливым станет человек.
Ни войн, ни голода. Все люди
Правдивы будут и добры
(Мы знаем твердо: это будет.
Дожить бы нам до той поры!).
И вдоволь у детей игрушек,
И вдоволь у людей еды…
От малышей и до старушек
Все будут говорить на «ты».
Пускай вспомянут добрым словом
Наш дом и наш веселый труд,
Пускай и в поколеньи новом
Наш смех и песни оживут.
А потом был бег в мешках за подарками, и перетягивание каната, и хороводы вокруг елки, и хохот, и радостный визг, когда малыш получал именно то, что он мечтал получить в подарок. Шанталь достался пушистый, мягкий заяц — серо-белый, с такими кроткими живыми глазами, что его тотчас хотелось погладить, прижать к себе, «взять в дети», как сказала Шанталь. Она вцепилась в новую игрушку и ни за что не хотела расстаться с зайцем даже за столом, хотя успела шепнуть Клоди:
