Николай Асанов - Электрический остров
Ее отец, продолжавший работать в колхозе и тоже увлеченный механизмами, молча гордился успехами дочери. Возможно, что он, осматривая новую технику, прибывавшую в колхоз, ждал, что где-нибудь увидит марку с ее именем. Однако он не торопил Марину.
Впрочем, она с полной добросовестностью помнила о своем долге перед отцом и другими колхозниками, вырастившими ее. Недаром же и малую свою работу она связала с колхозами. В свое время ее очень огорчило замечание Орленова о том, что еще не скоро колхозники примут на вооружение ветростанции, но она запомнила и то, как Орленов обещал, что они вместе поработают над созданием новой ветроэнергетической техники, более дешевой и удобной, и тогда ее малое энергокольцо займет свое место в общем хозяйстве колхозов. И пусть Марина решит только частную задачу, все равно это будет её детище и никто не отнимет того внутреннего удовлетворения, которое возникает у человека после победы.
Такое отношение к науке не мешало Марине уважать других исследователей, которые порой стремились к целям бесконечно далеким. Она давно уже разделила всех людей науки на две категории: одни — пророки, предугадывающие будущее и приближающие его, другие — исполнители. Если бы не было в науке первооткрывателей, второй категории исследователей осталось бы механически переделывать то, что было уже сделано до них.
Орленов, несомненно, принадлежал к первой категории, а сама Марина — ко второй. И это не умаляло ее в собственных глазах, наоборот, следуя за Орленовым, Марина как бы сама приближалась к истокам мысли, куда дорога открыта только смелым. Порой ей казалось, что Андрей мог бы за свои идеи взойти на костер, тогда как сама она, конечно, испугалась бы одного вида пламени. Но, находясь рядом с ним, Марина могла бы или во всяком случае желала бы провести его мимо возможных костров, что чудились ей. Несомненно, она возвеличивала Орленова — смиренно склонившемуся всякий выпрямившийся кажется выше, — но, даже и понимая это, продолжала смотреть на молодого ученого с тем же восхищением, невольно выдавая себя, хотя и не желала этого.
Однако желание пойти помощницей к Орленову все же не имело прямого отношения к науке. С некоторых пор она стала замечать пробелы в своей тщательно обдуманной и, казалось бы, проверенной теории о двух типах ученых. И виноват в этом был Улыбышев.
В самые первые дни своей работы в филиале Марина отнесла Бориса Михайловича к первой категории — открывателей и стала поклонницей его конструкции. Этому поклонению не помешало и ухаживание Улыбышева, которое она в свое время резко отклонила. Что же, и самые гениальные люди ошибаются, ошибся и Борис Михайлович, посчитав, что глаза ее сияют от восторга перед ним, тогда как восторг вызывала его работа. Узнав правду, Борис Михайлович свою ошибку принял с юмором, и внешне они остались друзьями. Но потом облик Улыбышева начал все больше тускнеть в глазах Марины. На светиле появились какие-то пятна, постепенно затемнявшие его. Служение науке, считала Марина, должно быть бескорыстным. Конечно, государство создает самые лучшие условия для творчества и в благодарность за труд предлагает творцу максимум возможного. Но как можно превращать науку в лестницу для самовозвышения? Нет!
И вот конфликт Улыбышева с Орленовым. В добрых намерениях Андрея она не сомневалась. Что же тогда мешает Улыбышеву принять их, как принимала такие же критические замечания сама она? И побуждения директора казались ей все более некрасивыми.
Пока Марина еще боялась точных определений. Но даже ее маленький опыт подсказывал, что там, где возникает подобная борьба, не остается места для подлинной науки. Конъюнктурные соображения заставляют Улыбышева торопиться. Если Орленов не прекратит своих нападок, Улыбышев постарается избавиться от него. Каждую ошибку он поставит в счет и, конечно, преувеличит ее. То, что Орленов не может закончить свой прибор, будет объявлено намеренным поступком. Значит, надо помочь Орленову, как бы это ни было неприятно его жене или даже ему самому.
Вчерашнее заседание Ученого совета показало, что Орленов ничего не смыслит в борьбе честолюбий. На первый раз Улыбышев вышел победителем. Он сумел не только унизить Орленова, но и представить его в смешном свете. Марина не могла простить себе, что не заступилась за Орленова, как это сделал Марков. Может быть, теперь ей удастся ему помочь? Вот почему с ученической старательностью она слушает сейчас объяснения Орленова, пытаясь в деталях понять его замысел…
Объяснение Андрея захватило и восхитило ее в течение первых же минут. Она любила проникновение в природу вещей, пусть ей не всегда удавалось самой быть последовательной и смелой до конца. Зато никто лучше ее не мог бы понять другого исследователя. А перед ней был незаурядный исследователь, который не просто постигал природу эмпирическим путем, но и мыслил. А догадка всегда идет впереди опыта,
Орленов рассказывал Марине то же самое, что недавно Вере Велигиной. Но такая разница была в восприятии двух этих посетительниц, что он невольно подумал о том, как много помогает восторг зрителя изобретателю.
Да, у Чередниченко был великий талант слушателя. Она вдохновляла одним своим присутствием! И Андрей с неясной горечью подумал о том, что Нина никогда не интересовалась его работой так, как Марина. Правда, у Нины было оправдание: она мало что знала и понимала в его работе. Но разве недостаточно было бы, если бы она хоть расспрашивала его? Или хотя бы, попросив показать ей лабораторию, не выказала того страха, какой она показала тогда? Он не требует и не мечтает, конечно, чтобы жена была помощницей в его труде, но ведь ободрение почти всегда не менее важно, и тут совсем не так уж необходимо знание, достаточно веры в любимого человека!
Поймав себя на таком сравнении, Андрей неожиданно рассердился на Чередниченко и замолчал. Марина удивленно взглянула на него, однако не стала требовать продолжения. Примолкнув, рассматривала она приборы, потом присела к столу и принялась читать записи об опытах. Записей было много, опытов тоже, из них больше неудачных, нежели удачных. Чередниченко понимала, что это было в порядке вещей. Такое отношение к делу понравилось Орленову. Он вдруг понял, что с помощницей ему будет легче. Особенно понравилось то, что Марине не надо растолковывать и повторять пройденное. Она все понимала с полуслова.
Оставив ее разбираться в записях, Андрей занялся последним образцом своего прибора. Контактный предохранитель модели обладал неприятной особенностью. После какого-то времени нормальной работы он вдруг вспыхивал, как факел, швыряясь искрами во все стороны, словно ему надоедало подчиняться. Орленов перепробовал десятки разных материалов, но каждый раз в самый неподходящий момент (так бывает обычно: кинолента рвется на самом интересном месте, а опыт не удается в самый напряженный момент!) он вспыхивал, и только система других предохранителей спасала прибор.
— Посмотрите серию испытаний от девяностого до сто двадцать третьего, — оказал Андрей, поднимая голову от аппарата. Ток был выключен, и он спокойно копался в предохранителе, не боясь, что опасная искра вспыхнет в то самое время, когда он касается деталей.
— А почему у вас такой сердитый голос? — спросила Марина, вновь склоняясь над записями.
— Она еще спрашивает!— возмутился Андрей.— Тридцать три опыта, а предохранитель все горит! При таких темпах я могу прожить Мафусаилов век и все-таки не закончить работу!
— И под старость вас выгонят из филиала? — поддразнила она.
— Боюсь, что Улыбышев сделает это значительно раньше, — сердито сказал он.
— Конечно, если вы будете повторять такие выступления! — невозмутимо согласилась Марина. — В конце концов, здесь все люди, ангелов нет, а человека с таким неприятным характером, как у вас, трудно переносить.
— Вы что, перешли в коллегию адвокатов? — подозрительно спросил Андрей.
— Нет, я просто прочла сегодняшний приказ, — сухо сообщила она, не поднимая головы. — Конструктор Марков назначен бригадиром на проводку полевой сети в районе будущей электропахоты. Полагаю, это сделано для того, чтобы он на месте мог осознать, как заблуждался.
— Серьезно? — Орленов уронил плоскогубцы и пнул их так, что они загремели через всю лабораторию.
— При чем здесь плоскогубцы? — удивилась она. — Не швыряйтесь инструментами. Лучше учтите: Улыбышев — серьезный человек!
— А обо мне приказа нет?
— Разве что пишется! — Марина перевернула новый лист записей. — Впрочем, это не важно. Важно изготовить прибор, а то над вами уже и машинистки начинают посмеиваться.
Она знала, как больнее уколоть его самолюбие. Орленов пробормотал что-то похожее на ругательство, прошел через лабораторию и подобрал плоскогубцы, затем вернулся к прибору и снова нагнулся над ним. Полистав записи, Марина с какой-то робостью спросила:
