Агния Кузнецова - Жизнь зовет. Честное комсомольское
— Шляются тут всякие, а потом пожары возникают!..
По двору растерянно метался Федор Тимофеевич Листков в кожаном пальто нараспашку, в обгорелой шапке. На лице его, под глазом, над бровью и на щеке, как синяки, чернели пятна сажи. Он распоряжался охрипшим от напряжения голосом, то и дело сам кидаясь в огонь.
Павлов не рисковал больше предлагать свою помощь. Он стоял в стороне и не мог подавить неприятное ощущение, оставшееся от злой реплики пария, хотя и понимал, что его здесь не знают и недоверие к чужому человеку на пожаре вполне объяснимо.
То там, то здесь появлялась председатель сельсовета Матрена Елизаровна. Теплый платок сполз на затылок, ветер трепал прядки волос, обычно аккуратно собранные в тугой узел. Одной рукой она поддерживала другую руку, обожженную, обернутую носовым платком.
Не чувствуя боли, Матрена Елизаровна давала указания, что-то советовала пожарникам. Но преодолеть растерянность и установить порядок было очень трудно.
Ни Матрена Елизаровна, ни Федор Тимофеевич на первых порах не сумели как следует организовать людей, спасающих МТС, и поэтому работа шла вразнобой.
…Когда Александр Александрович увидел зарево, он был настолько занят своими переживаниями, что вначале не сообразил, почему вечернее небо стало розовым. Немного погодя он узнал, что горит МТС, и, забыв обо всем, побежал на пожар.
Он сразу же заметил растерянность Федора Тимофеевича и Матрены Елизаровны и решил с самого начала организовать учеников, бестолково суетившихся около строений.
— На крышу гаража! — крикнул Александр Александрович.
С мальчишеским искусством ребята взбирались на крышу здания, куда буря то и дело забрасывала пламя с горящей мастерской.
— Женщины! Ведра на крышу конвейером! — приказывал Александр Александрович, подхватывая ведра и передавая их рядом стоящим.
Когда живой конвейер заработал быстро и четко, Александр Александрович бросился к мастерской.
Мастерскую МТС пламя охватывало уже со всех сторон, и подступы к ней становились трудными и опасными. Но, завернувшись с головой в мокрую верхнюю одежду, отважные люди прорывались сквозь огонь, чтобы спасти инструменты, детали моторов, тракторные части.
Павлов с удивлением наблюдал за Александром Александровичем. Энергия его, казалось, была неиссякаемой. В том, как люди принимали указания Александра Александровича, чувствовался непререкаемый авторитет учителя.
Несколько раз взгляд Павлова останавливался на Стеше. Она носила воду из колодца, умело обхватив руками края коромысла, на котором в такт ее быстрым шагам качались ведра. Она работала без устали и только иногда, не снимая коромысла, останавливалась и беспокойно искала кого-то глазами.
«О ком она беспокоится? Кого ищет?» — думал Павлов.
А Стеша в самом деле как-то особенно тревожилась за Сашу. Потом, вспоминая эту тревогу, она сочла ее за предчувствие и не раз кляла себя за то, что на пожаре не была неотступно возле Саши.
Павлов видел, как Саша Коновалов с товарищами тащил по двору лениво вращающий колесами трактор. Борис Михайлович дважды перехватил Сашин и Стешин взгляды и понял, кого она ищет, о ком беспокоится.
С замирающим сердцем смотрел Павлов, как десятиклассники бесстрашно скрывались в воротах горящей мастерской.
К полночи буря стихла. Вода победила пламя. Удалось отстоять гараж и навес. Только мастерская с полуразобранной, обгоревшей крышей все еще была охвачена огнем.
Среди тех, кто спасал оборудование мастерской, был и Саша Коновалов. Как и все, он очень устал, У него тряслись руки, по испачканному лицу градом катился пот.
— Ход в мастерскую прекратить! — кричал с крыши пожарник.
Но остановить смельчаков оказалось не так-то просто.
— Коновалов, назад! — грозно крикнул Александр Александрович.
Видно было, что балки еле держатся, и рисковать становилось опасно, но Саша не послушался своего учителя.
— Мы сейчас, — сказал он одними губами, — там трактор…
Кашляя от едкого дыма, он и его неразлучные друзья Сережка, Миша и Ваня бросились к обгоревшим воротам мастерской.
— Назад! — снова раздался, на этот раз встревоженный, голос Александра Александровича.
— Выходи! Немедленно выходи! — кричали с крыши пожарные.
Но ребята уже скрылись в едком дыму.
В мастерской стоял на ремонте ярко-зеленый трактор «Беларусь». Уже тлела резина на его больших колесах и занималась электропроводка мотора. Трактор стоял одинокий и жалкий, обреченный на гибель, слишком большой и тяжелый для того, чтобы его можно было сейчас спасти, когда вот-вот могла обрушиться крыша.
Но считают ли что-нибудь невозможным семнадцатилетние ребята? Во что бы то ни стало они решили вытащить трактор из огня.
С огромным трудом они сдвинули трактор с места и на несколько шагов откатили к воротам. К ним присоединилось еще несколько молодых рабочих МТС. Но дальше трактор не шел: он уперся в тлеющие балки на полу. Пришлось расчищать дорогу.
— Спасайся! — донесся с крыши крик пожарников, и тут же с треском и гулом горящие балки рухнули вниз.
Рабочим и школьникам удалось выскочить из огня. Но среди них не было одного — Саши. С разбитой головой он лежал рядом с трактором, закрытый горящими балками, и пламя безжалостно и стремительно охватывало его со всех сторон.
28
В больнице
Его вытащили из огня без сознания, со страшными ожогами и увезли и больницу.
Когда пожар был погашен, почти вся молодежь Погорюя собралась около больницы — бревенчатого продолговатого дома с двумя выходами и двумя открытыми верандами. Дом этот когда-то принадлежал доктору Илье Николаевичу Васенцову. Здесь всю свою жизнь он лечил крестьян, занимаясь сначала частной практикой. В двадцатых годах он передал дом государству под больницу и сам стал работать здесь же главным врачом.
Дом стоял на взгорке, окруженный березовой рощей, собственноручно посаженной много лет назад Ильей Николаевичем.
С высокого крыльца, обращенного на восток, было видно все село с домами, отделенными друг от друга просторными огородами, старая мельница на Куде, длинные крыши и высокие заборы птицеводческой фермы да широкий, занесенный снегом тракт, врезавшийся в густую, непроходимую тайгу.
К молодежи, толпившейся у крыльца больницы, несколько раз выходила медицинская сестра Софья Васильевна, необыкновенно полная женщина, одетая в узкий, обтягивающий ее фигуру белый халат. На голове у нее была белая медицинская шапочка, надвинутая на лоб. Походила Софья Васильевна больше на повара, чем на медицинскую сестру.
Тяжело ступая, она выходила на середину большого крыльца, застланного половиком из мелких прутьев тальника, и говорила одно и то же:
— Состояние тяжелое. Ожоги занимают очень большую площадь. Находится в полузабытьи. Около постели мать и доктор Потемкина из города. Доступ в палату строго воспрещен.
Наскоро подоив коров, к высокому крыльцу больницы приходили женщины. Послушав, что говорят в толпе, они вытирали слезы кончиками теплых полушалков и спешили домой.
Колхозники и колхозницы пораньше выходили на работу, чтобы, сделав крюк, забежать в больницу и узнать, как чувствует себя Саша Коновалов.
Пришла и бабка Саламатиха. Она терпеливо простояла у крыльца больше часа, потом обошла вокруг дома, заглядывая в окна с белыми занавесками, и, найдя щелочку, сквозь которую рассмотрела в комнате санитарок, легонько побарабанила по стеклу.
На крыльцо выскочила молодая румяная санитарка в белом платочке, в сером халате и самодельных чирках на босу ногу.
— Ты, милая, передай вот это Прасковье Семеновне. — Она подала санитарке теплую бутылку темно-желтого топленого молока с коричневыми пенками. Из кармана старинного плюшевого полупальто-клеш, с рукавами грибом, бабка Саламатиха извлекла сверток промасленной бумаги. — Еще горяченькие, — сказала она, — луковые пирожки. Передай Семеновне, скажи, чтоб ела хоть насильно: силы, мол, беречь надо… Так и скажи дочка.
Санитарка собралась уходить, но бабка Саламатиха остановила ее.
— Может, и Саше что принесть? — спросила она.
— Куда там! — махнула рукой санитарка. — Он и в себя-то не приходит. Живого места нет у сердешного!
— Ах ты, напасть какая! Надо же такой беде приключиться! — сокрушалась Саламатиха. — А уж парень-то что надо: и ума палата, и обходительный такой, и красоты неписаной…
— Какая уж красота теперь! — ответила санитарка. — Все лицо обожженное. Одни глаза остались. — Она передернула от холода плечами, переступила покрасневшими ногами и взялась за ручку двери. — Ну, до свиданьица. Передам все.
— Ах ты, соколик, соколик, далась же напасть такая! — со слезами на глазах говорила Саламатиха.
