Владислав Леонов - Деревянное солнышко
Механизаторы потащились в приемную. Елизавета Егоровна, морщась от запаха, вручила им толстый журнал.
— Это что еще за библия? — сумрачно поинтересовался Иван Петров, и Елизавета Егоровна с усмешкой поведала, что теперь каждому после прочтения приказа надлежит расписаться.
Гриша Зиненко, принимая журнал, бормотал:
— Через Гнилой ручей да всем отрядом... Нет! Я расписываться не буду!
Иван оглянулся на обитую черной клеенкой дверь и, подняв грязный палец к хрустальной люстре, прошипел:
— А Громов-то, Ефим Борисыч, с нами, с народом то есть, всегда совет держал!
— Ничего, пусть потешится, — сказал басом Гриша Зиненко. — А технику я топить не дам.
Женька, почесывая затылок, проговорил:
— Пашка-то проехал...
— Верно! — сказал, появляясь в двери Василий Сергеевич. — Он проехал! А уж вам-то сам бог велел! — И обратился к Павлуне: — Ну, Алексеич, покажи-ка им! Хватит тебе в хвосте-то!
Аверин опять скрылся в кабинете.
Павлуня стоял перед механизаторами, а те хмуровато поглядывали на его распухший нос, на бледные щеки. И на глазах у всех Павлуня помаленьку начал краснеть, пока не превратился в анисовое яблочко.
— Совсем с ума скатился! — брякнул Иван, выразительно кивнув на директорскую дверь. — Нашел командира! — Он поглядел на Павлуню не лучше, чем пес на кота. — Ну, веди нас, Сусанин! Топиться!
— Да я ничего, я не думал... — таким простуженным голосом забормотал Мишин братец, что Гриша Зиненко крякнул, а секретарша, до сих пор сидевшая унылой горой, вдруг шевельнулась и от всей могучей души воскликнула:
— Господи, скорей бы Громов возвращался!
Механизаторы не спеша побрели к своей технике. Последней дверь выпустила маленькую грязную фигурку. Обгоняя Павлуню, Иван бросил в его сторону:
— В люди выходишь, подхалим!
Когда Павлуня, оставляя хвостатые следы, дотащился до мастерской, механизаторы уже стояли возле техники, переговаривались, оглядываясь на него. Парень собрался было схорониться от них в уютной кабине, где сидел уже Лешачихин нетерпеливый сын, но Гриша Зиненко сказал ему:
— Тебе же вести велено. Валяй!
— Давай покажем им! — пихался острым локтем Женька.
— Вперед, Лексеич, на лихом коне! — узнал Павлуня ехидный голос Ивана Петрова.
Павлуня, вспомнив вдруг, как топтался он в его кухне и как проклятый Иван рвал приказ, назло ему вывел свой трактор вперед и поехал, подскакивая на скрипучем сиденье.
Ехать ему было очень непривычно: впереди — ни Ивана, ни Модеста, ни Бабкина — одна длинная дорога в две глубокие колеи. И позади себя он тоже почувствовал такую невыносимую пустоту, что не вытерпел, оглянулся.
Механизаторы и не думали следовать за ним к броду. Оставив машины возле мастерской, они черной кучкой топали совсем в обратную от Павлуни сторону — к автобусной остановке.
— Куда это они намылились? — удивился Женька, высовываясь. — Гляди, гляди! Весь отряд! И Гриша с ними! Куда это?
Женька был любопытен, а там, в куче размахивающего рукавицами народа, видно, назревало такое лихое, шумное дело, что без него никак не обойтись. Сердце у Женьки заколотилось, глаза заблестели.
— Ты посиди! Я мигом! — выпрыгнул он на снег.
Пока Павлуня думал, что ему делать дальше, уже подкатил к остановке автобус, забрал механизаторов и Женьку вместе с ними и, покачиваясь, задребезжал в сторону города.
Павлуня грустно сидел в тракторе. Тут, в тепле, думалось неторопливее, не то что на семи колючих ветрах. Облокотясь на руль, Павлуня размышлял, кому нести свою тоску. Далеко от родных краев служит Бабкин. Павлунины письма доходят к нему на пятые сутки и столько же тащатся ответные. Пойти бы к Трофиму — болеет Трофим, лежит в своей новой квартире. Может, Боря Байбара приедет, он послушает Пашку, подскажет, как ему жить.
Пока Павлуня сидел в глубокой задумчивости, к нему подлетели на зеленом «козлике» временный директор Василий Сергеевич и совхозный парторг Семен Федорович.
Не вылезая из кабины, Аверин в недоумении спросил, почему стоят машины и куда делся весь народ.
Подумав, Павлуня ответил:
— Ушли.
Пришлось Василию Сергеевичу с пыхтением выбираться из тесной кабины, подходить к парню, в упор допрашивать, куда и зачем ушли механизаторы в разгар трудового дня.
— Туда, — ответил Павлуня, махнув рукавицей на дорогу, на мост, на заводские дальние трубы.
Аверин обернулся к парторгу, Семен Федорович с тревогой посмотрел на друга и тихо спросил:
— Доигрался, деятель?
Василий Сергеевич, косясь на Павлуню, что-то ответил ему. Потом влез в машину, и они помчались по дороге в город, следом за автобусом.
А механизаторы на полчаса раньше миновали мост над рекой, которая еще и не думала замерзать и курилась белым густым паром. Вода была темнее дегтя. Чем ближе подъезжали к заводу, тем меньше становилось вокруг снега и тем чернее выглядел он. У проходных снег и вовсе пропал, оставив только жидкую грязь.
Здесь автобус остановился, из него долго вылезали рабочие.
— А вы чего же? — недоуменно спросила пожилая кондукторша у замасленных механизаторов.
— А нам далее, девушка, — степенно ответил Иван: — Нам до самого центра следовать.
— Поехали! — кивнула водителю кондукторша.
Навстречу побежал город. Не большой и не маленький — обычный русский город средней полосы. Лет сто назад ему хватало этих двухэтажных домишек, что вытянулись по обеим сторонам дороги. Теперь за старыми домами встали новые — белые да серые, одинаково ровные, свежие, беструбные. Над коробками зданий высились стрелы башенных кранов, а древние башни кремля на холме затканы паутиной строительных лесов.
— Центр, улица Советская, — объявила кондукторша.
— Бывшая Кирпичная, — уточнил Иван, вылезая.
ЧЕЛОБИТЧИКИ
Вывалившись из автобуса, механизаторы уже не кучей, а гусиным послушным строем, пустив вперед Ивана, потопали к большому красному зданию со светлыми окнами, высокими дверями и медными ручками. На стене висели ясные дощечки. Одну из них Женька прочитал вслух:
— «Городской комитет КПСС».
Механизаторы застеснялись своих ватников.
— Давай иди, — сказал Ивану Гриша Зиненко.
Тот уперся в дверях:
— Сам иди: ты партийный.
Что-то переменилось в лице у Гриши после этих слов. Он пробормотал:
— Чепуху мы затеяли. Назад надо.
— Назад ходу нет! — сказал Иван Петров. И, обтерев ладони о штаны, уже взялся было за медную ручку.
Но тут дверь тяжело раскрылась, и на широкие ступени вышел сперва Трофим, за ним — Боря Байбара. За Борей появился крепкий человек, лет пятидесяти, которого механизаторы хорошо знали.
— Здравствуйте, Глеб Глебыч! — обрадовался Иван.
— Здравствуйте, — ответил секретарь горкома, в замешательстве оглядывая замасленный народ у дверей.
Женька прикусил губу. Товарищ секретарь хоть и родился в Хорошове, а вырос в здешнем городе, но был человеком строгим.
— Это наши, — тихо пояснил Трофим.
— Вижу, — ответил секретарь. — А зачем они здесь? В рабочее время.
Механизаторы стали отступать, прятаться один за другого, но тут раздался голос Ивана:
— Замучили у нас народ, Глеб Глебыч! Замучили разными реформами, сил нет!
Секретарь оглянулся на Трофима и на Борю.
— Мы же говорили, — тихо сказал комсорг.
Секретарь горкома сухо обратился к механизаторам:
— Возвращайтесь на работу, а мы все выясним на месте.
Гриша Зиненко досадливо крякнул и первым поспешил к автобусной остановке.
— До свидания, Глеб Глебыч! — сказал Иван.
— До свидания, — кивнул секретарь, и Петров бросился догонять своих.
На ступенях остался Женька.
— А у меня нет рабочего места! — живо сказал он. — Можно, я с вами доеду?
— Садись, — озадаченно ответил Глеб Глебыч, и Женька, замирая, нырнул в черную легковушку.
— Это Женька, — объяснил Боря Байбара, как будто секретарь мог вспомнить его.
— Женька? — пробормотал Глеб Глебыч, усаживаясь рядом с водителем. На заднее сиденье вместе с Женькой сели Трофим и Боря Байбара. — Поехали, Женька.
Машина понеслась. Трофим помалкивал, не собирался говорить и комсорг. А Женьке страх как хотелось спросить, какие дела решали они с Трофимом у секретаря в кабинете.
— Знаю я ваш ручей, — сказал вдруг Глеб Глебыч. — Там всю технику угробить можно. Два трактора вчера утопили.
— Не два! — шилом проткнул тишину Женькин неробкий голос. — Один! Пашка-то проехал! Это Иван засел! С перепугу!
Трофим покосился — Женька замолчал.
Навстречу попался «газик» Василия Сергеевича. Увидев горкомовскую машину и разглядев в ней своих, Аверин круто развернулся, погнался следом, отставая.
— Сам! — сказал Женька, и секретарь кивнул: вижу.
Промелькнули перила моста, река с черной водой и белым паром над ней. Потом пробежал пруд, в котором топился Женька. Пруд был покрыт первым стеклом. Пошли поля, присыпанные снегом, словно ржаной хлеб — солью. Показалась мастерская, а возле — застывшие трактора с пустыми тележками.
