Борис Полевой - До Берлина - 896 километров
А тем временем на фронте
Штаб Первого Украинского фронта разместился километрах в полутораста. Но что значили эти полтораста километров для машины с восьмицилиндровым мотором, которая будто летит по великолепному шоссе, без напряжения давая сто двадцать — сто сорок километров. По дороге узнали, что штаб фронта расквартирован на территории старинного замка, что для корреспондентов в парке этого замка отведен домик священника… Что господа офицеры живут в одной половине домика, а господа шоферы — в другой. А в мезонине фотографы оборудовали для себя лабораторию.
— Как же тебе выдали такую машину?
— Так вот и выдали. Им новенький вездеход нужен был позарез для какого-то генерала. Мне и говорят: взамен наряда выбирай любую трофейную. А когда я выбрал эту, майор, начальник автобазы, даже удивился: такую рухлядь, не нашел лучше? Она и верно походила на рухлядь. Вся измазанная. Заднее сиденье выгорело. На указателе двести восемьдесят тысяч миль, кому она нужна.
— Но она же почти новая.
— Рухлядь это для лопухов, — поучительно объяснил Петрович, — а для умного человека мировая машина. У нее мотор восемь цилиндров, и пломба с него еще не снята. А что до счетчика — чепуха… Я с помощью электрического сверла за день хоть миллион миль накручу…
Оставив свой сидор в пасторском доме, я рванулся в «оперу» и нашел подполковника Дорохина в одной из замковых комнат, стены которой были затянуты голубым шелком. Друзья офицеры знали об успешном окончании, как они выразились, "операция Алена", и, прежде чем заглянуть в карту фронта, я принял целый ворох поздравлении.
— Прилетели вы вовремя, — сказал Дорохип. — Мы наступаем и на двадцать четыре ноль-ноль прошедших суток прорвали оборону противника на реке Нейсе на протяжении… — Дорохин прикинул по карте: — Вот видите, на протяжении тридцати километров по фронту и примерно на столько же прошли в глубину.
Признаюсь, я как-то даже поначалу не поверил. Это уже была коренная немецкая земля, Нейсе — один из последних водных рубежей перед Берлином. Но красная стрелка на карте действительно глубоко вонзалась в массив синих овалов и кругов, что были за голубой жилкой реки. Эти овалы, круги, прямоугольники были как бы раздвинуты, разъединены, оттеснены.
— Но ведь там же очень развитые оборонительные сооружения?
— Да, конечно… Были. И не один, а три пояса, видите? Но их уже прорвали и прошли. — И Дорохин, как в большинство оперативников, человек спокойный и уравновешенный, старающийся в своих сообщениях избегать восклицательных знаков, вдруг переходя на «ты», воскликнул: — Видишь, как воевать стали! Об инженерных войсках написать обязательно надо… Тут, на Нейсе, они показали класс.
И рассказал, как проходило форсирование этой реки. Оказывается, пока мы с Кожевниковым катили на трамваях по Силезии, тут происходили действительно удивительные события. Под прикрытием густой дымовой завесы, выставленной авиацией над поймой Нейсе, завязался прямо-таки классический бой. Первый рубеж неприятельской обороны был накрыт залпами мощной артиллерийской подготовки, и штурмовые батальоны, уже натренированные на форсировании Одера, на подсобных средствах переправились на западный берег и создали там много небольших плацдармов. И тут же взяли слово инженерные части. Они начали наводить мосты.
Сначала это были штурмовые мостики, по которым на тот берег цепочкой пробежали передовые подразделения. Потом минут за сорок — пятьдесят были наведены уже понтонные мосты с большей грузоподъемностью. Через два часа функционировали средние мосты, через которые стали переправляться танки и самоходные орудия, а через четыре-пять часов существовали уже жесткие мосты, по горбам которых проходили уже тяжелые танки ИС, KB и орудия самого большого калибра. И все это под бомбежкой, под обстрелом.
А пока строились мосты, работали и понтонные, и лодочные переправы.
— Сто тридцать переправ наведено за сутки! — воскликнул подполковник Дорохин, оставив для этой последней фразы минимум три восклицательных знака.
— Ну а противник, противник?
— Противник, что ж, разумеется, противник таранит сейчас наши фланги. Пленные офицеры показывают, что есть приказ самого Гитлера столкнуть нас в реку. Обозначились новые части, которые спешно подвозятся на этот участок. Бросают на стол козыри. Подтянута танковая дивизия "Охрана фюрера". И еще одна, тоже эсэсовская, «Богемия». И противотанковая подвижная бригада, ее название пока еще не установлено.
— Опасности для флангов нет?
— Вы представляете, сколько Конев войск туда ввел? Черта лысого теперь они нас потеснят. Три полосы обороны пройдены за сутки. Где и когда это было?
Нет, положительно наш немногословный друг ведет сегодня разговор на одних восклицательных знаках.
— У меня есть поручение от редактора к командующему. Как мне его найти?
— Вот это трудновато будет. Он где-нибудь там, на направлении главного удара. Вчера на наблюдательном пункте генерала Пухова был, а сегодня? Звонит откуда-то по телефону. Сегодня с утра Рыбалко активничает, наверное, тоже хочет Шпрее с ходу форсировать. Вот и наш, наверное, там у него. Ищите вот здесь, — И он указал на карте извилину голубой жилки Шпрее, где она подступала к зеленой массе леса.
Ну, разумеется, мы с Крушинским отправились туда.
Свидание на Шпрее
Петрович отпросился на несколько дней в автобат восстанавливать сгоревшее заднее сиденье нашего «слона», как мы прозвали «бьюик». Что ж, в самом деле не сидеть же нам, офицерам, как сельским девчонкам под окном на деревянной скамейке, слушая «Страдания». Догадываюсь, что мой дорогой водитель, как некий веселый вдовец, продолжая вздыхать о погибшей «пегашке», влюбился по уши в эту роскошную иностранку, и ему не терпится приласкать и похолить ее.
Да и в самом деле это великолепное детище американских автострад все-таки мало приспособлено к движению по фронтовым дорогам, в особенности по сегодняшним, пролегающим там, где вчера еще бушевали яростные бои. Тела убитых противников еще не убраны, и видно, что погибли они, отступая, а не в бою. На подступах к Шпрее стали попадаться наши подбитые и сгоревшие танки. А потом мы обогнали несколько колонн, находившихся на марше или замаскировавшихся в лесках. Уточнили: да, это третья гвардейская танковая. Да, мы у Рыбалко. Но как отыщешь его наблюдательный пункт, когда все находится в движении?
Остановили двух всадников, молодых лейтенантов, на замученных конях. Странно было видеть их здесь, в царстве могучей техники, странно было вдыхать запах лошадиного пота, тут, где господствовали запахи солярки и бензина. Да, мы угадали, они офицеры связи. Да, только что с наблюдательного пункта командарма.
— Командующий фронтом маршал Конев там?
Они потребовали наши документы. Проверили.
— Так точно, там. Везем его распоряжение.
— Что он делает?
— Не могу знать, — сказал один.
— Он стоит с генералом Рыбалко на берегу и смотрит, как переходят через реку танки.
— Переходят танки? Неужели уже форсирована Шпрее и наведены мосты?
— Нет, вброд переправляются. Много уже перешло.
— И немцы не сопротивляются?
— Куда там. Стреляют вовсю. Такая кругом пальба. Из пулеметов и из винтовок с того берега стреляют. Да, слышите, бой? Это оттуда доносится. Разрешите следовать?
— А как найти этот НП?
— Поезжайте на звук перестрелки. Там, за лесом, низина, болотце, а потом снова наверх. Вот и наблюдательный пункт за ним.
Поехали на звук перестрелки. Честно говоря, я ничего не понимаю. Какие процессы начались в немецкой армии за те недели, что я был занят операцией «Алена»? Фронт форсирует вторую реку, вторую немецкую реку за три дня. И не какие-то там ручьи или протоки, а реки шириной сорок — шестьдесят метров. Когда-то на Волге, под Калинином или под Сталинградом, мы мечтали дойти до Шпрее. Само это название как-то со школьных времен увязывалось с понятием "центр Германии". И вот танки уже форсируют ее… вброд. Разумеется, на пути от Волги сюда мы перешли через десятки, а может быть, сотни рек, накоплен огромный опыт, но даже суворовским чудо-богатырям, вероятно, не доводилось за такой короткий срок переходить через такие водные преграды.
Дорога пересекает густой лес, просвечивающий складками просек. С нетерпением смотрим вперед. Вот-вот должна показаться эта самая немецкая из всех немецких рек — Шпрее. Для нас, литераторов, это не просто река и не просто водный рубеж на пути наступления. Сколько раз упоминали мы ее в своих публицистических выступлениях. Прощаясь при расставании, шутливо говорили друг другу: "На Шпрее встретимся". В день, когда Москва салютовала в честь освобождения Сталинграда от захватчиков, в газетах были шапки: "На Шпрее расплатимся за все". И высшей мечтой воинов и на Волге, и на Днепре, и на Дону, и на Буге, и на Неве, и на Москве-реке было: "Дойти до Шпрее".
