Александр Чаянов - Венецианское зеркало (сборник)
Кремнев рассыпался в уверении своего удивления и восхищения, но звуки клавесина прервали их беседу. Катерина усадила своего брата аккомпанировать и пела романс Александрова на слова Державина:
Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В графинах вина, пунш блистая,
То льдом, то искрами манят!
Затем последовал «Павлин», дуэт «Новоселье молодых», и Кремнев чувствовал, что поёт она для него, что никому не хочет она отдавать его внимания. За окном густыми потоками лил «генеральный» дождь, назначенный с 9 до 2 ночи. Комната стала ещё уютнее, покой семейной тишины согревался догорающим камином. Тётя Василиса гадала Наташе на картах, а молодёжь строила планы, как лучше показать американцу Ярополец и Белую Колпь. Однако Алексей Александрович категорически заявил, что он абонирует мистера Чарли на всё утро и что всем пора спать.
Кремнев выпросил у Мэг почитать на сон грядущий учебник всеобщей истории и стал перебираться под руководством Катерины и адским дождем в отведённый ему флигель.
Глава восьмая,историческая
Катерина, устроив Кремневу постель и положив на стол горсть пряников и фиников, посмотрела на него пристально и вдруг спросила:
— А у вас в Америке все такие, как вы?
Смущённый Алексей опешил, а не менее смущённая девица убежала, хлопнув дверью, и в отпотелых стёклах окна мелькнул огонёк её удаляющегося фонаря.
Кремнев остался один.
Он долго не мог прийти в себя от впечатлений чудовищного дня, в котором, однако, все виденные чудеса подавлялись чарующим образом Параскевиной сестры.
Очнувшись, Кремнев разделся и раскрыл исторический учебник.
Вначале он ничего не мог понять: пространно излагалась история Яропольской волости, затем истории Волоколамска, Московской губернии, и только в конце книги страницы содержали в себе повествование о русской и мировой истории.
С возрастающим волнением глотал Кремнев страницу за страницей, закусывая исторические события пряниками Катерины.
Прочитав изложение событий своей эпохи, Кремнев узнал, что мировое единство социалистической системы держалось недолго и центробежные социальные силы весьма скоро разорвали царившее согласие. Идея военного реванша не могла быть вытравлена из германской души никакими догматами социализма, и по пустяшному поводу раздела угля Саарского бассейна немецкие профессиональные союзы принудили своего президента Радека мобилизовать немецких металлистов и углекопов занять Саарский бассейн вооружённой силой впредь до разрешения вопроса Съездом Мирсовнархоза. Европа снова распалась на составные части. Постройка мирового единства рухнула, и началась новая кровопролитная война, во время которой во Франции старику Эрве удалось провести социальный переворот и установить олигархию ответственных советских работников. После шести месяцев кровопролития совместными усилиями Америки и Скандинавского объединения мир был восстановлен, но ценою разделения мира на пять замкнутых народнохозяйственных систем — немецкой, англо-французской, америко-австралийской, японо-китайской и русской. Каждая изолированная система получила различные куски территории во всех климатах, достаточные для законченного построения народнохозяйственной жизни, и в дальнейшем, сохраняя культурное общение, зажила весьма различной по укладу политической и хозяйственной жизнью.
В Англо-Франции весьма скоро олигархия советских служащих выродилась в капиталистический режим. Америка, вернувшись к парламентаризму, в некоторой части денационализировала своё производство, сохраняя, однако, в основе государственное хозяйство в земледелии; Японо-Китай быстро вернулся политически к монархизму, сохранив своеобразные формы социализма в народном хозяйстве, одна только Германия в полной неприкосновенности донесла режим двадцатых годов. История же России представлялась в следующем виде. Свято храня советский строй, она не могла до конца национализировать земледелие.
Крестьянство, представлявшее собой огромный социальный массив, туго поддавалось коммунизации, и через пять-шесть лет после прекращения гражданской войны крестьянские группы стали получать внушительное влияние как в местных Советах, так равно и во ВЦИК.
Их сила значительно ослаблялась соглашательской политикой пяти эсеровских партий, которые не раз ослабляли влияние чисто классовых крестьянских объединений.
В течение десяти лет на Съездах Советов ни одно течение не имело устойчивого большинства, и власть фактически принадлежала двум коммунистическим фракциям, всегда умевшим в критические моменты сговориться и бросить рабочие массы на внушительные уличные демонстрации.
Однако конфликт, возникший между ними по поводу декрета о принудительном введении методов «евгеники», создал положение, при котором правые коммунисты остались победителями ценою установления коалиционного правительства и видоизменения конституции уравнением силы квоты крестьян и горожан. Новый Съезд Советов дал абсолютный перевес чисто классовых крестьянских группировок, и с 1932 года крестьянское большинство постоянно пребывает во ВЦИК и Съездах, и режим путём медленной эволюции становится всё более и более крестьянским.
Однако двойственная политика эсеровских и интеллигентских кругов и метод уличных демонстраций и восстаний не раз колеблют основы советской конституции и заставляют крестьянских вождей держаться коалиции при организации Совнаркома, чему способствовали неоднократные попытки реакционного переворота со стороны некоторых городских элементов. В 1934 году после восстания, имевшего целью установление интеллигентской олигархии наподобие французской, поддержанного из тактических соображений металлистами и текстилями, Митрофанов организует впервые чисто классовый крестьянский Совнарком и проводит декрет через Съезд Советов об уничтожении городов.
Восстание Варварина 1937 года было последней вспышкой политической роли городов, после чего они растворились в крестьянском море.
В сороковых годах был утверждён и проведён в жизнь генеральный план земельного устройства, и были установлены метеорофоры, сеть силовых магнитных станций, управляющих погодой по методам А.А. Минина. Шестидесятые годы ознаменовались бурными религиозными волнениями и попыткой церкви захватить в Ростовском районе советскую власть.
Глаза слипались, и утомлённый мозг отказывался что-либо воспринимать. Кремнев загасил огонь и закрыл глаза. Однако ему долго мерещились глаза Катерины, и он смог уснуть только глубокой ночью.
Глава девятая,которую молодые читательницы могут и пропустить, но которая рекомендуется особому вниманию членов коммунистической партии
Книжные полки, сверкавшие тусклой позолотой кожаных переплётов, и несколько владимиро-суздальских икон были единственным украшением обширного кабинета Алексея Александровича Минина.
Портрет его отца, известного воронежского, а впоследствии константинопольского профессора, дополнял убранство комнаты, выдержанной в глубоких кубовых тонах.
— Моя обязанность, — начал гостеприимный хозяин, — ознакомить вас с сущностью окружающей нас жизни, так как без этого знакомства вы не поймёте значения наших инженерных установок и даже самой возможности их. Но право, мистер Чарли, я теряюсь, с чего начать. Вы почти что пришелец с того света, и мне трудно судить, в какой области нашей жизни встретили вы для себя особенно новое и неожиданное.
— Мне бы хотелось, — сказал Кремнев, — узнать те новые социальные основы, на которых сложилась русская жизнь после крестьянской революции 30 года, без них, мне кажется, будет трудно понять всё остальное.
Его собеседник ответил не сразу, как бы обдумывая свой рассказ:
— Вы спрашиваете, — начал он, — о тех новых началах, которые внесла в нашу социальную и экономическую жизнь крестьянская власть. В сущности, нам были не нужны какие-либо новые начала, наша задача состояла в утверждении старых вековых начал, испокон веков бывших основою крестьянских хозяйств.
Мы стремились только к тому, чтобы утвердить эти великие извечные начала, углубить их культурную ценность, духовно преобразить их и придать их воплощению такую социально-техническую организацию, при которой они бы проявляли не только исключительно пассивную сопротивляемость, извечно им свойственную, но имели бы активную мощь, гибкость и, если хотите, ударную силу.
В основе нашего хозяйственного строя, так же как и в основе античной Руси, лежит индивидуальное крестьянское хозяйство. Мы считали и считаем его совершеннейшим типом хозяйственной деятельности. В нём человек противопоставлен природе, в нём труд приходит в творческое соприкосновение со всеми силами космоса и создаёт новые формы бытия. Каждый работник — творец, каждое проявление его индивидуальности — искусство труда.
