Павел Федоров - Пограничная тишина
— Может, тебе подсобить, Сашка? — спросил Мельник.
— Сам донесу, — ответил Дегтярь. В одной руке он держал мешочек с горохом, а в другой тарелку с большим куском янтарно-желтого сливочного масла.
В подсобку они вошли вместе. Мельник сдернул синюю тряпку, и вид двух пар сапог чуть не сразил модников наповал. У Мишкиных, словно кончики лыж, неимоверно задрались носы, а сморщенные голенища накренились вперед.
— Э-э-э! Еж тоби в колючки! — Мельник всплеснул руками. — Да чего ж они по-собачьи ощерились! А твои-то, Саша, твои! Пляши и смейся! — С сапогами повара произошло совсем невероятное. У одного сборки на голенище, как меха баяна, крупно дыбились, а у другого, словно у саратовской гармошки, мелко сжались. Самый же главный изъян у второго сапога был тот, что он бессовестно «пидсох» — стал узким и маленьким.
Ошарашенные этой удивительной переменой, Дегтярь и Мельник застыли на месте, вслушиваясь в тревожные звуки ревуна и пронзительный голос дежурного по заставе:
— В ружьё!
— Вот тоби и пидсохли, щоб ты плясал и смеялся... — С покрасневшим от натуги лицом Мельник кое-как натянул полусырые сапоги и, с ужасом взглянув на изуродованные голенища, кинулся из подсобки вон, помня, что у начальника заставы майора Засветаева не замешкаешься...
У Дегтяря дело было совсем плохо: правый, чрезмерно усохший сапог на ногу не лез, а левый наделся с трудом лишь на босую ногу. Повар столько провозился с ними, что едва не опоздал в строй. Встать пришлось не на свое обычное место, а приткнуться на левый фланг в затылок Володе Ицынкову. Последним прибежал Гриша Галашкин. Мелькая странно удлиненными ногами, он пристроился на правом фланге второй шеренги. Все трое чувствовали себя прескверно. Мельник морщился, будто ноги у него были скованы железными путами, которыми куют лошадей... Дегтярю казалось, что у него на правой ноге вообще нет голенища — оно съехало куда-то вниз и чувствительно давило на подъем и задник. Галашкин ощущал в ногах этакую хореографическую легкость — его сапожки настолько уварились и сели, что их даже не видно было первой шеренге. Однако у старшины Тихона Ивановича глаз был наметан так, что уловка сержанта Галашкина, постные, удрученные лица Дегтяря и Мельника от него не укрылись. Он сразу же понял, что эти модники проделали со своими новыми сапогами. Они были до того потешны, что старшине стоило большого труда, чтобы удержаться от хохота.
Майор Засветаев сообщил обстановку — нарушена граница на соседней заставе — и отдал боевой приказ на поиск. В помощь соседу направлялись Галашкин с собакой Амуром и ефрейтор Мельник, который именно в этот день нашил на зеленые погоны золотистые лычки.
— Стоишь, старшина, перед строем да еще во время отдачи боевого приказа посмеиваешься, куда это годится, — недовольно проговорил начальник заставы, когда они вошли в канцелярию. У него было широкое русское лицо, плотная крутоплечая фигура, привычно затянутая ремнями.
— Да, тут такое дело, товарищ майор, я думал, ей-ей помру, — ответил старшина.
— Помирать ты можешь, но только не перед строем. — Иван Александрович, нахмурив кустистые брови, стал доставать из сейфа обоймы с патронами для своего пистолета.
— Да не можно ж терпеть!
— А в чем дело?
— Разрешите на минутку позвать сержанта Галашкина да ще тех артистов — Дегтяря с Мельником. Только на одну хвылыночку...
— Ни одной хвылыночки у них в резерве нет. Они едут вместе со мной по обстановке.
— Да вы побачте, в чем они поедут и как поедут! Ха!
— Поедут, в чем есть, — решительно проговорил Засветаев.
— А вы, товарищ майор, обратили внимание на их чоботы?
— Обратил и на чоботы, и на великолепные гармошки...
— Так вы сами бачили?
— Не будем повторяться, старшина.
— Да ведь, товарищ майор...
— Закончен разговор. Пошли.
— А вдруг там начальство устренет...
— Даже непременно встретится.
Поскрипывая новыми юфтовыми сапогами, с нормальными, до колен, голенищами, майор вышел из казармы. Резервная группа была выстроена под щитком, где обычно заряжалось оружие. За садовой калиткой пофыркивал мотором «газик». Овчарка рвалась на поводке и тоненько скулила.
— К машине! Бегом! Марш! — скомандовал майор и первым побежал по густой траве молодого сада. За ним рванулся Амур и потащил за собой инструктора.
Солдаты быстро разместились под брезентом «газика». Последним влезли инструктор с собакой и майор. Детишки его — Игорек и Лариса, как обычно, вертелись тут же. А когда машина тронулась, дотошный Игорек крикнул:
— А нечему у Халашкина сапожки такие маленькие?
— Галашкина, а не Халашкина. Не путай, — внесла поправку Лариса. — Она верховодила над братом, потому что родилась раньше его на два часа. — А сапожки Гриша пидкрутил... этим... — Лариса защелкала пальчиками. — Еще Бондаренко, помнишь, тоже пидкручивал?
— А ты зачем говоришь «пидкручивал». Нельзя так говорить. А делают это плоскогубцами, — вспомнил Игорек.
— Так и я это самое хотела сказать!
Дети взялись за руки и направились к дому. Они знали, что если на заставе тревога, то поездка за смородиной не состоится. Нет — так нет. У них здесь есть немалый выбор разных игр и развлечений: можно поиграть в песочке, полить свои грядки, взять удочку и побежать на Черную Ганьчу. Там с полуразрушенного шлюза шумно падает вода и бежит по Августовскому каналу, травы в воде извиваются, словно змеи, около них юрко снуют уклейки, охотясь за мошкой, по песчаному дну лениво ползают пескари, а если хорошенько затаиться под кустиком, можно подкараулить красноперок. Степенно пошевеливая ярко-красными плавниками, они поднимаются почти на самую поверхность, могут жадно цапнуть брошенного с крючком кузнечика и, блеснув на солнце золотистой чешуйкой, очутиться на берегу... Сколько радости и веселья!
Вот и канал, с белым домиком на бережку, заставской баней, откуда доносится шум стиральной машины. Это Мартыновна — прачка, полощет белье. А из деревни Гусарской пришли купаться ребята, с ними Люцинка. Что за прелесть эта Люцинка! В красном купальнике она стоит на той стороне канала, выжимает мокрую темную свою косу и приветливо машет рукой. Люцинке, наверное, уже шестнадцать лет, но она умеет приветить ласковой улыбкой и больших, и малых. Родители Люцинки дружат с семьей майора Засветаева и часто бывают на заставе.
— Люциночка, любая, плывите с Олесей к нам! — кричит с мостков Лариса.
— Мы уже, Ларочка, выкупались и наплавались! Мы собираемся в лес за грибами, а мне еще в школу надо забежать.
— А мы тоже пойдем с Лариской в школу, — заявил Игорек. — Нам уже книжки и форму купили!
— Хорошо, Игоречек, хорошо! — весело откликается Люцинка.
— А мы на велосипедиках! — звонко голосит круглолицая Олеся.
— Ехайте к нам через дальний мостик! — подхватывает в ответ Лариска.
Когда-то здесь через Черную Ганьчу был перекинут пешеходный мостик. Дети запросто бегали в ближайшее село Гусарское и приводили на заставу гостей. Так стали проникать в заставский клуб и вот такие голубоглазые Люцинки. Появились любители обратных визитов и среди солдат. В казарме иногда стало попахивать самогончиком. Правда, это было в первые месяцы, когда Иван Александрович, еще будучи старшим лейтенантом, принял заставу. Чтобы раз и навсегда пресечь визитерские набеги в Гусарское, Засветаев приказал — в качестве крайней меры — разобрать мостик. Теперь из воды лишь торчали одни заросшие зеленым мхом сваи. По ним уже не проскочишь, не замочив штанов, а бежать на дальний мост более двух километров... да еще на виду у часового с металлической вышки — себе дороже... Но несмотря на отдаленные мостики, жители пограничных деревень все равно крепко связаны дружбой с пограничниками. Всенародное дело охраны государственной границы врастает в сознание людей с малых лет. В этом особенно активны и бдительны дети — юные друзья пограничников.
V
В этот праздничный день десятилетние школьники Юстас и Пятрас рано утром выехали на велосипедах из села Вылковышки и покатили к реке Запсие на рыбалку. За околицей ребят радостно встретила золотистая волна поспевающей ржи, а за нею показался заманчивый Шештокайский бор, где можно прислонить машины к любому дереву и срезать в брусничнике толстоногого боровика в рыжей шапке. А если не полениться и свернуть на знакомую тропку, провести велосипеды километра два в руках, нырнуть в березнячок и очутиться в густущем малиннике, вот где раздолье-то! Ягоды сами в рот падают...
На этот раз Юстас и Пятрас боровика не срезали и в малинник не заглянули. У самого поворота на сосновой, разбитой грозой колоде, опустив голову к рыжей вместительной сумке на молнии, сидел человек в серой спортивной куртке. Услышав шум, он поднял голову с всклокоченными волосами, смахнул с низкого лба влажные от пота пряди. Это был Изодас. От того что питался он вот уже несколько дней всухомятку, а может быть, от излишнего употребления шоколада и чрезмерно быстрой ходьбы у него начались острые колики. Теперь он не только не мог быстро двигаться, но с трудом тащил тяжелейшую сумку.
