Иван Лазутин - Родник пробивает камни
Заглядывая в лица прохожих, он временами испытывал сковывающую его неловкость: пожилой человек, известный в стране актер, ведущий кинорежиссер, отец семейства и дважды дед… пришел на свидание с девчонкой. Но здесь же успокаивал себя тем, что вышел не на интимное свидание, а на встречу с поклонницей его таланта. А талант без поклонения как камин без дров — холоден, не греет. Пусть это звучит банально, пусть этот афоризм затаскан в альбомах провинциальных статистов, но артисту как воздух нужны аплодисменты, ему нужны любовь и восхищение толпы… И в этом желании славы, поклонения есть какая-то возрастающая пагубная прогрессия, ненасытная алчность: чем больше славы, тем больше ее хочется.
Прошло еще несколько минут. Светлана не появлялась. «Неужели не придет?» — билась в голове тревожная мысль.
Встретившись взглядом с хитроватой улыбкой молоденькой женщины, просеменившей мимо (в ее летучем взгляде, который на какое-то мгновение задержался на Кораблинове, было столько лукавого злорадства, что Сергей Стратонович от смущения чуть не выронил из рук букетик роз), он почувствовал, как в нем начинает закипать смутное озлобление. На кого — не знал.
Чье-то легкое прикосновение к локтю левой руки заставило Сергея Стратоновича вздрогнуть. Он повернулся.
— Простите, Сергей Стратонович, я немного опоздала…
В голубоватом плаще, стройная и гибкая, как молодая озерная камышинка, она показалась Кораблинову необычайно красивой.
Мимо спешили прохожие. На лавочках сидели люди, неподалеку, на Садовом кольце, перед светофором, росло скопище машин. А высоко в небе, чуть не задевая шпиль высотного здания, плыли дымчатые, с розовой подпалинкой, облака. В какое-то мгновение все это потеряло смысл и свое значение. Кораблинов видел только большие, виноватые глаза Светланы, в глубине которых светилось искреннее восхищение.
— Я о вас так мало знаю, — сказал Кораблинов. — Расскажите о своем заводском народном театре. Я слышал, что руководителем у вас Корней Брылев.
Они на перекрестке перешли Садовую и направились в сторону площади Маяковского. Светлана, прижав от волнения к груди руки, принялась рассказывать о том, что она уже участвовала в пяти спектаклях, поставленных Брылевым, что, если она не поступит в этом году в институт, то провал этот будет для нее большим несчастьем, что все в семье ее живут одной тревогой и заботой о ее будущем… Не скрыла она также и энергичного вмешательства тетушки, которая со студенческих лет хорошо знает Сергея Стратоновича. Это она, Капитолина Алексеевна Хлыстикова, помогла ей встретиться с Кораблиновым.
При упоминании фамилии Хлыстиковой по лицу Кораблинова пробежали светлые зайчики добродушной веселости. Он даже почему-то вздохнул и, замедлив шаг, так посмотрел на Светлану, точно старался еще раз увидеть в ее лице поразительное сходство с той Капитолиной Хлыстиковой, которую он хорошо знал в юности.
— И что же она говорила вам обо мне?
— Тетушка убедила меня, что вас нужно чем-то обязательно удивить и поразить… А я это не умею. А потом, она много и весело рассказывала о ваших… — Светлана замялась.
— О моих?.. Ну, что же вы не договариваете? — подбадривал ее Кораблинов, с каждой минутой открывая все новые и новые черты поразительного сходства Светланы с Капитолиной Хлыстиковой.
— О ваших странностях, — нерешительно ответила Светлана, и стыдливо опустила голову.
Сергей Стратонович громко расхохотался, не обращая внимания на прохожих, которые поворачивались в их сторону.
— А еще тетушка говорила, что вы не только талантливый и оригинальный человек, но и очень влиятельный в институте. Главное, как она сказала: вас нужно чем-то поразить.
Кораблинов снова расхохотался.
— Я вас отлично понимаю, — рассеянно проговорил Кораблинов. — Я подумал сейчас не о вас. Я подумал о другом. Ваша тетушка, Капитолина Хлыстикова, когда-то ее звали Капелькой, осталась такой же проказницей и сумасбродкой. — Сергей Стратонович покачал головой, с минуту помолчал, на ходу подлаживаясь к шагу Светланы.
Увлеченный воспоминанием юности, он вдруг принялся рассказывать о минувших студенческих годах. Одним из главных действующих лиц в этом рассказе была тетушка Светланы — Капелька Хлыстикова, которую кто-то из товарищей прозвал Психеей. Эту кличку припечатали так прочно, что и теперь, когда собираются старые друзья студенческих лет, то вспоминают не Капитолину Хлыстикову, а Психею.
На углу Садовой и улицы Горького, у выхода из метро «Маяковская», неведомо откуда вывернувшаяся цыганка так ловко и так неотразимо навязчиво всучила в руки Светланы цветы (называя при этом Сергея Стратоновича то красавчиком, то молодым и интересным), что сконфуженный и растерявшийся Кораблинов долго шарил по карманам, забыв, в какой из них он положил деньги. Самым страшным для него в эту минуту было не обнаружить денег. Он знал, что от привязчивой и нахальной цыганки можно ожидать всего. Чего доброго, возьмет да и пустит вдогонку такое, что одним словцом разорвет те ниточки задушевной беседы, которые незаметно теперь соединяли его со Светланой. Возьмет и обзовет жадным стариком!
Поспешно достав трехрублевую бумажку, которую цыганка чуть ли не выхватила из его рук, Кораблинов, не дожидаясь сдачи, поспешно увлек Светлану от торговки, упрямо норовившей всучить ей еще букет. Была у него давнишняя странность: он боялся цыганок-гадалок. Возьмет да и нагадает, что скоро помрешь. Тогда ходи и считай дни… А эта ко всему прочему могла опозорить одним словом.
Отойдя на несколько шагов от торговки, Кораблинов услышал брошенное ему вдогонку:
— Спасибо, красавчик! Исполнятся твои хлопоты…
Многолюдную, запруженную пестрыми волнами пешеходов и прибоем машин улицу Горького перешли молча. Несколько раз встречные прохожие, узнававшие Сергея Стратоновича, приветливо улыбались и почтительно ему кланялись. Две молоденькие девушки дважды забегали ему навстречу и, замирая, завистливо пожирали глазами не столько самого Кораблинова, сколько его спутницу. К этим поклонам знакомых к незнакомых Кораблинов привык. В молодости это внимание окрыляло, кружило голову, а сейчас многое стало приниматься спокойно. И все-таки было приятно…
Светлана чувствовала себя неловко, как на сцене.
Тихой улицей Чехова они вышли на площадь Пушкина. У фонтана Сергей Стратонович остановился. Глядя на искрящиеся разными цветами прозрачные струи, которые переливчато-радужно дробились в воздухе, он о чем-то задумался. По его печальным глазам Светлана поняла, что в эту минуту он совершенно забыл о ней. Мыслями он улетел в свое, дорогое, сокровенное… Так продолжалось с минуту, а может быть, и больше… Потом Сергей Стратонович приглушенным и каким-то усталым, грудным голосом (в этой усталости Светлана почувствовала волнение большого актера) начал читать монолог Самозванца из «Бориса Годунова».
Начал почти шепотом:
Вот и фонтан; она сюда придет.
Я, кажется, рожден не боязливым;
Перед собой вблизи видал я смерть,
Пред смертию душа не содрогалась.
Мне вечная неволя угрожала,
За мной гнались — я духом не смутился
И дерзостью неволи избежал…
Светлана слушала, затаив дыхание и подняв на Кораблинова глаза, в больших зрачках которых отражались радужные всплески огненных струй фонтана.
Кораблинов совсем забыл, что кругом люди, что здесь не сцена, а площадь, вечерней столицы с ее пестрой, разноликой толпой. Читал уже почти в полный голос, иногда переходя на шепот:
Но что ж теперь теснит мое дыханье?
Что значит сей неодолимый трепет?
Иль это дрожь желаний напряженных?
Нет — это страх. День целый ожидал
Я тайного свидания с Мариной…
Скорбные складки рта, гордый поворот головы и величественная осанка Кораблинова — все это Светлане казалось необыкновенным, красивым, сильным. Такие лица вставали в ее воображении и раньше, когда она читала трагедии Шекспира и Шиллера. Чем-то демоническим, не подвластным земным силам были отмечены эти лица. Но то были книжные герои. То было все только плодом воображения. Теперь перед ней стоял живой человек, непонятный, властный, куда-то манящий… А куда — она и сама не знала. Она чувствовала только одно: впервые в жизни в ней просыпалось доселе неведомое чувство слепого преклонения перед неукротимой властью этого большого, сильного человека.
— Сергей Стратонович!.. Сергей Стратонович!.. — почти шепотом проговорила она.
Кораблинов, словно очнувшись, сделал движение рукой, как будто снимал с глаз прилипшую вязкую паутину, и строго свел свои черные буруны бровей. Бросив взгляд поверх голов прохожих, он взял Светлану под руку и направился с ней к памятнику Пушкина.
