Виктор Крюков - Свет любви
— Деятели!.. Всучили мне не самолет, а старую рухлядь. Меняла корневская бригада этот переходник или нет?
Струя масла лилась на колесо. Это увидел Ершов, тащивший стремянку в капонир.
— Что у тебя там? Давай помогу.
— Без вас управлюсь...
Ершов доложил о подтеке Корневу, исполнявшему вместо Пучкова обязанности техника бомбардировочного звена. Корнев прибежал.
«Опять этот Корнев! И в академию опередил и тут в контролеры лезет!» — подумал Громов и сказал раздраженно:
— Хомут ослаб. Сейчас подтяну, и все будет в порядке. Можешь быть свободным!
— Где ослаб хомут? — спросил Корнев, заглядывая в мотогондолу.
— Я отвечаю за самолет или уже нет?
— Разумеется...
— Ну и прекрасно! Я помощи не прошу.
— Я пришел не к тебе лично. А на самолет бомбардировочного звена...
— Добавь: «вверенного мне бомбардировочного звена»... — с издевкой заметил Громов.
— Забыть бы тебе пора. Вместе работаем.
— Да пустяки же! Иди готовься в академию, не то экзамены провалишь.
— В какую академию? — с удивлением переспросил Корнев.
— Хоть не притворялся бы! — сплюнул Громов и полез в моторную гондолу.
Но Корнев не притворялся. Он действительно еще ничего не знал об академии. Пучков умел заботиться о подчиненных незаметно, так, что они узнавали об этом последними.
Посмотрев на ноги Громова, скрывшегося в моторной гондоле, Корнев ушел. Однако уж слишком ярой показалась ему досада Громова, и он доложил Пучкову.
— Из-за какого-то хомута и вы требуете меня? Стыдитесь! Сам подтянет! Иди к Князеву, у него потек пожарный кран. Хотел ему помочь, да майор Шагов протаскал меня больше часа.
Неисправность, которую нечаянно ввел Громов, не казалась ему устрашающей. Он знал, что на фронте, да и теперь, механики обертывали переходник изоляционной лентой и обмазывали ее жидким стеклом. Стекло затвердеет — ленту и зубами не оторвешь. Конечно, было бы лучше, если слить масло, а потом уже отремонтировать переходник. Но разве успеешь? До выруливания — всего полчаса. Машина задержится, а из-за нее вся эскадрилья. Чрезвычайное происшествие. Разве пошлют тогда в академию?
И Громов решил, не сливая масла, обернуть маслопровод изоляционной лентой и замазать место прокола жидким стеклом.
Меж тем закончились последние приготовления к вылету.
— Готов! — подал сигнал старшина Князев.
— Готов! — вторил ему Ершов.
— Готов! — доложил и Желтый.
Громов счел, что жидкое стекло затвердело, и тоже крикнул:
— Готов!
Подошел летчик-инструктор Чернов. Громов доложил ему о готовности машины к вылету и принес тетрадь, где летчик расписался в приеме машины. С момента расписки за исправность самолета отвечал летчик-инструктор. На беду Пучков вызвался лететь с Черновым в качестве борттехника, что практиковалось редко...
Войдя в свою квартиру, Зина упала на диван, заплакала и стала скликать все беды на голову Строгова. Он никогда не любил ее! И чего она втрескалась, как глупая девчонка?
Она понимала, что всего честнее было бы сейчас собрать вещи и уехать: каково теперь смотреть мужу в глаза? Но сколько времени она проживет одна? Месяц, полгода? А потом что? Опять ходить в городской парк, опять на танцы? Но она пополнела, подурнела, теперь любая девчонка может спросить ее: «Тетенька, вы все еще танцуете?»
Будто воочию Зина увидела ту девчонку, которую когда-то вывела с танцевальной площадки, и пожалела, что сама-то она уже давно не девушка. Да, разве легко ей теперь найти хотя бы такого, как Пучков?
«Нет, надо разбиться, но удержать его во что бы то ни стало», — решила Зина. Он жаждал ее ласки, ее уважения. А она? И простит ли он?
Зина стала писать письмо.
Она просила прощения, клялась, что будет верной, преданной, любящей, что эта старая блажь менять ухажеров ударила ей в голову.
Последние строки письма ей вдруг показались излишними. Она разорвала письмо и, надев свое лучшее платье, поехала на аэродром.
Сойдя с попутной машины у развилки дорог и не заглянув в свою «спичечную коробку», Зина пошла по пахнущей бензином обочине к палаткам. Там, за палатками, не то на старте, не то на стоянке находился муж.
Вскоре она подошла к палатке дежурного. Из нее вышел Миша Пахомов и, как только увидел Зину, нахмурил брови.
— Вы к кому?
— Мне старшего лейтенанта Пучкова. Вызовите, пожалуйста, я его жена, — сказала Зина, не останавливаясь и намереваясь войти в палатку. Она помнила, что в палатке стоит телефон, как-то ей пришлось звонить оттуда на стоянку.
— Старший лейтенант вылетел с инструктором Черновым, — сказал Миша, загораживая собой матерчатую дверь.
— Спасибо, я приду через час... Он вернется к этому времени?
— Никак нет! Он теперь будет жить на самом далеком аэродроме. — Сказав это, Миша покраснел и потупил взгляд.
— Вы меня обманываете! Он здесь! — обиделась Зина. — Я сама позвоню.
И она попыталась проникнуть в палатку дежурного.
— Стойте! — Пахомов раскинул руки, загораживая вход.
— Я жена офицера! У нас несчастье! Какое вы имеете право?..
— Гражданским не положено!
— Так я сама пойду туда! — кивнула она на стоянку. — Мне он нужен, нужен! Как вы понять не можете?!
Зина зло ощерилась и пошла к аэродрому.
— Новиков! Винтовку мне! — скомандовал Миша. Солдат Новиков, из пополнения, вынес ему винтовку.
— Стойте!.. — закричал Миша. Но Зина продолжала идти.
— Стой! Стрелять буду! — в сердцах крикнул Миша.
Он рассердился не на шутку. Обогнав Пучкову, он вскинул оружие на изготовку и скомандовал:
— Шагом марш с аэродрома!
Изящным движением руки Зина отвела от себя штык и с той милой улыбкой, какой улыбалась понравившимся ей мужчинам, сказала:
— Молодой человек, хватит вам шутить, ну, позовите же моего мужа, голубчик!
Широкое, как лопата, лицо Миши Пахомова расплылось в улыбке: неловкий, неуклюжий, он за шесть лет службы ни разу не слышал от девушки или женщины ни одного ласкового слова. К тому же Зина ему нравилась, как нравилась каждая смазливая девушка. Но приказ есть приказ. Миша насупил брови, согнал с лица улыбку:
— Шагом марш с аэродрома! Идите скорей из лагеря... Я выполняю приказание! — И Миша крепче сжал винтовку.
— Уж не Пучков ли вам приказал?
— Откуда вы знаете? — спросил простодушный Миша.
— Спасибо, голубчик, — сразу все поняла Зина. — Ты не Миша ли Пахомов будешь?
— Да, я Пахомов, но откуда вы это знаете?
— Я всех вас знаю. И тебя в особенности. Муж часто мне рассказывал о твоей святой простоте.
— Вы это бросьте. Какой я вам святой? Мне приказано гнать вас из расположения эскадрильи. Бегите скорей, не то выстрелю. И мне ничего не будет! Ясно? Я на посту — ясно?!
Миша уже негодовал, что поддался на удочку.
Зина повернулась и медленно поплелась к лагерным домикам.
«Видно, Строгов сказал, что порвет со мной отношения, — рассуждала она. — А Пучков считает, что я у него прощения побегу просить... Нет, дорогой, я не побегу. Если ты грозил Строгову нажаловаться из-за меня, значит, я тебе нужна. А если нужна, сам придешь...»
Мгновенно у нее созрел план: она уедет из лагеря и будет жить в городе.
Через час Зина стояла на полустанке Актысук в ожидании пригородного поезда.
Вспомнился тот жаркий день, когда муж провожал ее в Крым. С платформы так же хорошо, как тогда, был виден аэродром, окаймлявшая его с севера речка, густая, клубящаяся туча, вылетавшие из нее самолеты...
Зина не верила, что машина Чернова с Пучковым на борту находится в полете. Но Пахомов ей сказал правду. Когда моторы бомбардировщика по-настоящему разогрелись, температура масла на правом стала медленно возрастать, а его давление падать...
— Попроси разрешение вернуться на аэродром, — подсказал Пучков.
Летчик так и сделал. Однако правый мотор, из которого вытекло масло, заклинило раньше, чем показался аэродром...
Взгляды ожидающих поезда были прикованы не к туче над аэродромом, а к тому месту речушки, где между поселком и аэродромом лежал на берегу поломанный самолет.
Его крыло было высоко поднято над водой. По нему разбегались мальчишки и, кувыркаясь в воздухе, прыгали в воду. От аэродрома к этой «купальне» шел строй. Речка была мелкая, а около самолета ее углубили экскаватором на радость местным мальчишкам и прожаренным солнцем «технарям».
На фоне голого аэродрома, истертого колесами учебных машин, и желтого жнивья окрестных полей пойма речушки, текущей из предгорий, являла собой оживляющее зрелище. Как бы расчеркнув поля зеленой полосой, пойма прижималась у поселка Актысук к шоссе, которое на десятки километров тянулось вдоль железной дороги. По шоссе из поселка Актысук и других пригородных селений ходили к республиканскому центру автобусы,
«А не взять ли такси», — подумала Зина, увидев зеленый свет за ветровым стеклом ехавшей вдоль платформы «Победы». Она замахала над перилами рукой, но «Победа» свернула у шлагбаума к аэродрому и помчалась по асфальтовой дороге, разделявшей поселок пополам.
