Вениамин Каверин - Пятый странник
— Herr, — отвечал Швериндох, отступая на шаг и низко кланяясь, — ваша догадка относительно моего происхождения поражает меня своей прозорливостью. Я действительно пришлец в вашем городе, и ваше гостеприимство делает ему честь. Впрочем, Herr, я упомянул о том, что наша судьба нам совершенно неведома и сторож ратуши, быть может, напрасно не заботится о своей безопасности.
— Herr, — отвечал бюргер с величественностью, — вы должны знать, что наш город — это самый гостеприимный город во всей Германии, и мне, как бургомистру этого города, вдвойне и втройне надлежит оказать гостеприимство гостю. Впрочем, позвольте узнать, о какой беде, грозящей сторожу ратуши, изволите вы говорить?
— Herr, — отвечал Швериндох, с нежностью прикладывая руку к сердцу, — сам Яков Шпренгер не мог бы ожидать в вашем городе такого счастья, которое постигло меня, подарив встречу с одним из самых высоких его представителей. Я ученый схоласт Освальд Швериндох, а впрочем, упоминая незадолго перед тем о стороже ратуши, я имел в виду некоторое странное событие, случившееся на моих глазах в пределах вашего города.
— Herr, — отвечал бургомистр, — поверьте, ничто не заставило бы нас нарушить святые законы и что сам Яков Шпренгер остался бы доволен тем приемом, который мы оказали бы ему в нашем городе. Впрочем, Herr, что именно подразумеваете вы под странным событием, случившимся на ваших глазах?
— Herr бургомистр, — отвечал Швериндох, глядя на него с сожалением. — Наука бессильна перед законами природы, ничто не в силах задержать собою их течения, и лишь великий Аристотель est praecursor Christi in rebus naturalibus[1]. Впрочем, уважаемый Herr бургомистр, под странным событием, случившимся на моих глазах, я считал нечто действительно странное, случившееся действительно на моих глазах.
— Herr Scholast, — отвечал бургомистр, — я вполне согласен с истиной, только что высказанной вами. Тем более что сам я именуюсь в грамотах города «Magister civium»[2]. Впрочем, позвольте также узнать, что именно подразумеваете вы под чем-то действительно странным, случившимся действительно на ваших глазах?..
Так они дошли до дома бургомистра, и, лишь подходя к своему дому, бургомистр узнал о проступке сторожа Фрунсберга из Шмалькальдена. Он вернулся в магистрат. К вечеру сторожа повесили, потому что часы не останавливались со времени короля Карла и король Карл завел их своими руками.
2— Гомункулюс, — говорил Швериндох, поздней ночью ложась в постель в доме бургомистра, — Гомункулюс, ты слышишь меня, Гомункулюс? Я принят в доме бургомистра, я учитель его сына, но минет год, и учитель бургомистрова сына вернется в Вюртемберг с пустыми руками. Я говорю с тобою, а ты не слышишь.
Он с горечью смотрел на колбу, а в ней по-прежнему плавал голенький человечек с самым лихим и беззаботным видом…
— Схоласт, — промолвила медная статуя воина, которая стояла в углу комнаты, отведенной схоласту, — каждую секунду я шлемом своим ощущаю, как мимо меня протекает время: пройдет еще шестьсот лет, прежде чем ты оживишь своего Гомункулюса.
— Рыцарь, — перебил ночной колпак, с горделивым видом сидевший на голове Швериндоха, — опустите забрало и крепче сожмите губы. Я говорю: нет ничего проще, как оживить Гомункулюса.
— Я сплю, — сказал Швериндох, — я боюсь, что мне это только снится…
— Ночь еще только что началась, — отвечал рыцарь, — расскажите мне, что думаете вы об этом.
— Ночь приходит к концу, — сказал колпак, — еще не время оживить Гомункулюса. Четыре странника еще не прошли предназначенного им пути.
— Освальд Швериндох, бакалавр, magister scliolarium, ты спишь? — И он ответил самому себе: — Я сплю, но вижу странные сны, похожие на правду…
— Я вижу лишь одного странника, — ответствовал рыцарь, — и не знаю, спит он или бодрствует. Ночь еще только что началась, расскажите мне о том, как оживить Гомункулюса.
— Ночь приходит к концу, — повторил колпак, — но чтобы оживить Гомункулюса, стоит лишь подыскать для него подходящую душу.
— Это надо запомнить, — сказал Швериндох, натягивая одеяло до подбородка. — Это мне нужно запомнить.
И он уткнулся лицом в подушку.
3Бургомистра города Кельна звали Иоганн Шварценберг, и сына его звали Ансельм. Наутро Швериндох дал первый урок своему ученику.
— Sub virga degere, — сказал он, усаживаясь в кресло и кладя подле себя огромную розгу, — sub virga magistri constitutum esse[3].
Ансельм выкатил глаза и поглядел на него со страхом.
— Так, так, — сказал бургомистр, — точно, Herr Швериндох, вы говорите святые истины.
— Ансельм, — продолжал учитель, — вот книга, которую ты будешь читать вместе со мной.
Ансельм издал звук весьма неопределенный и, во всяком случае, не вполне одобрительный.
— Первое, что ты должен будешь изучить, — продолжал схоласт, — это наука грамматики. Septemplex sapientia заключает в себе семь наук, и на первом месте — грамматика.
— Что верно, то верно, — повторил бургомистр, с удовольствием поднимая палец, — на первом месте — грамматика.
Ансельм снова издал довольно гулкий звук, на этот раз неясный по месту своего происхождения.
— Что верно, то перво, сказал бургомистр и с одобрением посмотрел на Ансельма. — Ну-ка, Ансельм, повтори-ка.
— Способный мальчик! — вскричал Швериндох. — У него удивительная память.
Ансельм повторил, и так они занимались несколько дней.
4Однажды ночью схоласт сел на постели и принялся укорять себя:
— День проходит за днем, скоро уж минет положенный срок, а ты не достиг еще намеченной цели. К чему ведет пребывание в доме бургомистра? Какие меры принял ты для того, чтобы похитить для Гомункулюса небольшую добротную душу. У кого же решил ты похитить эту душу, схоласт?
Он сидел на кровати и чесал голову в недоумении.
— У бургомистра, — сказал колпак шепотом, — я отлично знаю все качества характера бургомистра Шварценберга. Он в меру чувствителен, в меру благороден.
— Я полагаю, — продолжал схоласт думать вслух, — что лучше всего похитить душу у бургомистра. Я его знаю. Он обладает чувствительной и благородной душой. Но как это сделать? Какие меры принять для этого, схоласт?
— Я думаю, щипцами для сахара, — сказал колпак, — щипцами для сахара: бургомистр спит с полуоткрытым ртом.
— Эта мысль делает честь твоей сообразительности, схоласт. Щипцами для сахара, через открытый рот.
— Ты присваиваешь себе мои мысли, — сказал колпак, огорчившись.
Но схоласт повернулся на другой бок и уснул.
5Дом бургомистра был очень велик и имел предлинные коридоры. В начале каждого коридора горела свеча, и всего в доме бургомистра каждую ночь горело семнадцать свечей.
Схоласт зажег восемнадцатую, оделся и отправился по коридору от комнаты, ему отведенной, до лестницы, над которой помещалась комната бургомистра.
— Gloria tibi, Domine[4],— сказал Швериндох, когда добрался до этой лестницы, — самая трудная часть пути пройдена.
В одной руке он держал свечу, а в другой большие щипцы для сахара. И в кармане у него была еще одна свеча и еще одни щипцы, поменьше.
— Торопись, схоласт, — говорил он, поднимаясь по лестнице, и от дыханья в руках его колебалось пламя свечи. Он собирался уже проскользнуть в комнату бургомистра, как вдруг на повороте встретился с Анной Марией, молоденькой служанкой. Увидев учителя в таком странном виде, со свечой и со щипцами в руках, она очень удивилась, по сказала, скромно опустив глаза:
— Добрый вечер, Herr Швериндох.
— Добрый вечер, Анна Мария, — отвечал смущенный схоласт.
Так они стояли молча, покамест кто-то не затушил свечу. И схоласт хоть и не вернулся до утра в свою комнату, однако же не дошел в эту ночь и до комнаты бургомистра.
На следующую ночь он снова собрался идти, и снова зажег свечу, и взял с собой щипцы для сахара и другие щипцы, поменьше, и, повторяя в уме молитвы, добрался наконец до комнаты бургомистра.
Маленькая лампочка горела над кроватью бургомистра, и он спал, полуоткрыв рот, вытянув вперед губы.
— Sanctum et terribili nomen ejus, — прошептал схоласт, — initium sapienliae timor domini[5].
Колпак плясал на его голове, потому что голова тряслась неудержимо. Но он плясал от радости.
— Разумеется, это плохая плата за гостеприимство, — прошептал он на ухо Швериндоху, — и вы, разумеется, не должны были бы этого совершать. Но ведь если Гомункулюс оживет, вы получите право на все миракли, открытые Фаустом, стекольщиком и шарлатаном.
— Nisi dominus custodierat civitatem, — шептал схоласт, наклонял свечу и пытаясь осветить бургомистра, — frustra vigilat, qui cuslodit eam[6].
— Щипцами для сахара, — советовал колпак, размахивая кисточкой, — стоит только поглубже засунуть щипцы, покрепче сжать их в руке, и вы, дорогой ученый, непременно вытащите душу. И эта душа, соединившись с вашим детищем узами химических соединений, подарит миру нечто вполне необыкновенное. Решайтесь, любезнейший Швериндох!
