Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики
Звали ее Антонина Петровна. На Крайнем Севере, как и Юля, она впервые. И тоже ленинградка.
Антонина Петровна поинтересовалась, где Юля жила в Ленинграде, кто остался из родных. У нее самой почти никого — единственный брат в армии, кадровый офицер. Сама тоже прослужила в армии всю войну сестрой в госпитале, потом училась в медицинском институте, закончила институт, работала на Урале, а теперь вот получила назначение в Заполярье: будет организовывать больницу в новом рабочем поселке.
— Собственно, не больницу, а пока медпункт, — поправилась Антонина Петровна. — Там еще ничего нет.
Наконец шофер вылез из-под машины. Вид у него был мрачный.
— Ну, скоро? — наседали пассажиры.
Послышалось что-то маловразумительное насчет заднего места и коробки скоростей вперемежку с угрозами по адресу некоего Сашки-диспетчера.
— Что же вы думаете предпринять?
Вместо ответа шофер сел на подножку машины и закурил.
— У них не автотранспортная контора, а… кустарная артель «Червонное дышло», — сказал кто-то.
— Почему «дышло»? — стал кипятиться шофер. — Зачем такие слова? «Дышло»! Думаешь, мне интерес? И так в кармане черная касса.
— Плачется, — продолжал тот же голос. — А сам забегал в магазин, три пол-литра захватил.
«Дышло» все же ударило по самолюбию шофера. В нем пробудилась энергия. Он останавливал встречные машины, просил помочь.
Никто не отказывал. Уже несколько водителей, подстелив измазанные телогрейки, залезали под автобус, копошились в чреве машины, что-то вывинчивали, прилаживали, но мотор оставался бездыханным.
Похолодало.
Юля бродила с Антониной Петровной по ельнику, собирала сучья. Увидев, как она тащит с берега озера корягу, лейтенант одобрительно кивнул головой:
— Эта долго будет гореть…
В опустевшей машине матери укладывали спать младенцев.
Неподалеку от обочины шоссе вспыхнул костер. Все расселись кругом, наблюдая, как пляшет, вырываясь длинными языками, и резвится веселое пламя.
— Так можем и до завтра загорать.
— Здесь закон — тайга, а прокурор — бурый медведь. Впрочем… Мересьев восемнадцать суток шишками питался.
— Тут и ягель есть.
— Желающие могут в олени записаться!
— Хороши шуточки…
Из окна автобуса высунулась жена лейтенанта:
— Боря!
Лейтенант пошел в машину и скоро вернулся оттуда с полным рюкзаком.
— Картошечка, — объявил он. — Запечется хорошо… для всей компании!..
Поужинали, обжигая пальцы горячими картофелинами. Даль все еще оставалась светлой. Лишь чуть-чуть потускнели краски. Камни, кусты, гладь озера — все как бы оцепенело в матовом холодноватом свете незаходящего солнца. Ночная тень обходила стороной этот уголок земли.
У костра остановился «пикап». Он следовал в Мурманск. Несколько военных моряков подошли к огню.
— Что, резина подвела? — спросил старший офицер, он был в черном мундире, с кортиком на боку. — Как приедем в Мурманск, позвоним в гараж, чтобы прислали «Техпомощь».
Юле вспомнился дорожный знакомый — моряк, по имени Марат, его открытое, смуглое, чем-то опечаленное при прощании лицо. Отзывчивые люди моряки, всегда готовы помочь.
«Пикап» ушел, снова стало тихо.
Мужчины покуривали у огня и толковали о своем, а возле Юли и Антонины Петровны собралось несколько женщин.
…Часто потом вспоминался Юле этот тревожный вечер в светлой пустыне горной тундры, у костра, возле сломанного автобуса, среди незнакомых, но ставших вдруг близкими людей.
Поздно ночью пришла летучка «Техпомощи». Через час автобус смог наконец тронуться.
Перевал был погружен в туман. Когда спустились ниже, Юля увидела по обеим сторонам дороги серые, угрюмые развалины — остатки железобетонного сооружения.
— Танковые ворота, — негромко сказал лейтенант. И добавил, прочитав вопрос в Юлиных глазах: — Это немцы хотели наших остановить…
Он начал что-то рассказывать, но Юлю сморила усталость.
Сон был путаный, рваный.
Расклеив ресницы, ока увидела, что все уже в автобусе спят. Откинув голову на спинку сиденья и держа на коленях мальчика, спала жена лейтенанта; сам лейтенант, сдвинув свою новенькую фуражку, по-детски положил голову на ее плечо.
Заскрипели тормоза. В окошке колебались призрачные силуэты гор, подернутых жемчужной дымкой. Можно было различить очертания машин с ковшами и черпаками.
— Северострой? Приехали? — испуганно спросила Юля.
— Спите, девочка… И я туда. Будем добираться вместе.
* * *На улице светло и безлюдно. Высадив пассажиров, автобус скрылся за поворотом шоссе.
«День или ночь?» — подумала Юля.
В обе стороны от остановки тянулись квадратные дома, добротные, но какие-то угрюмые, без палисадников и оград. Стояли они не по прямой линии, а с отступами в сторону — один левее, другой правее. В этой кажущейся разбросанности чувствовалась, однако, система. Потом Юля узнала, что дома строились концессионерами-канадцами, искавшими в этих местах цветной металл. Они ставили дома с таким расчетом, чтобы лучше защищаться от снежных заносов и чтобы в комнаты попадало как можно больше солнечного света.
— Куда же идти? — растерянно спросила Юля.
Антонина Петровна закурила и присела на чемодан.
— Будем ловить машину на Северострой.
Мимо шел высокий, с толстенными скатами «МАЗ». Антонина Петровна подняла руку. Шофер притормозил, открыл дверцу кабины.
Кабина была просторная, поместились все трое. Чемоданы засунули в кузов между серыми бетонными блоками.
Сразу же за поселком Металлическим дорога побежала по краю большого озера. Противоположный гористый берег курчавился лесом и кустарником. Среди зеленого разлива хвои белым островком выделялось одинокое каменное здание.
— Школа? — поинтересовалась Юля.
— Церковь норвежская, — объяснил шофер.
— Нор… веж… ская?
— Ну да, там Норвегия.
Сказал так просто, словно «там магазин» или «там стадион».
…Дома, в Ленинграде, напротив Юлиной кровати висела на стене физическая карта обоих полушарий. Открывая глаза, Юля видела всегда одно и то же: схваченные сеткой меридианов и параллелей зеленые разливы океанов, коричневые жгуты горных хребтов, синие жилы рек. Очертания материков были изучены, как картинки в затрепанной любимой книге. Скандинавия напоминала растянувшегося в прыжке сильного зверя, могучий его хребет щетинился фиордами. Норвегия казалась далекой, сказочной — и вот она тут, рядом.
Вскоре шофер затормозил — дорогу перегораживал полосатый шлагбаум.
Из-за угла деревянного строения вышел пограничник в плаще, с автоматом:
— Документы!
Пограничник неторопливо просмотрел и вернул паспорт и путевку шоферу. С такой же обстоятельностью познакомился с бумагами Антонины Петровны и тоже вернул. Юля протянула ему теплую — хранила на груди — красную книжечку комсомольской путевки и паспорт.
— А пропуск? — спросил пограничник; у него был белый детский пушок на щеках и до смешного белые брови.
— Какой пропуск? Я на Северострой. Путевку читайте!
Белые ребячьи брови пограничника чуть сдвинулись. Он строго проговорил:
— Пропуск в зону. Должен быть пропуск в зону.
Только сейчас Юля вспомнила, что в райкоме перед отъездом были разговоры о пропусках, о том, что стройка недалеко от границы, а представитель треста, с которым она разговаривала на вокзале, ни о чем ее не предупредил. Знобящий холодок прокатился по спине:
— Других документов у меня нет.
— Тогда слазьте, гражданка.
Шофер досадливо сплюнул.
— Может, завалился за подкладку кармана? — посочувствовала Антонина Петровна.
— Не было у меня никакого пропуска. — Юля неумело дернула ручку кабинной дверцы.
— В таком случае и я… — Антонина Петровна вслед за Юлей вылезла из кабины и попросила пограничника помочь им снять чемоданы.
У полевого телефона сидел офицер. Выслушав сообщение часового, он взял Юлины документы и долго их просматривал.
— Почему не прибыли со всей группой?
Юля рассказала о своих злоключениях. Антонина Петровна добавила:
— Неопытная, только из школы.
— Есть постановление, оно для всех обязательно, — сухо возразил офицер. — Придется вам подождать. Документы пока останутся у меня.
Их провели в огороженный дворик, расположенный за строением. Здесь была клумба с выложенной из побеленных камней пятиконечной звездой, несколько деревцев, скамейка.
— Мы с вами, Юля, вроде как арестованы. — В голосе Антонины Петровны прозвучала смешинка.
Юле было не до смеха. Она злилась. Что же это такое? Оставила Ленинград, дом родителей, поскорее хочет попасть на стройку, а тут ее не пускают.
— Эх, сколько еще кругом бюрократизма! — воскликнула Юля.
