Виктор Шкловский - За и против. Заметки о Достоевском
«Живой мертвец» при жизни был преуспевающим чиновником. Он умер, дух его получил способность проходить через стены. Он видит небрежные сожаления и сплетни о себе, преступления своих слуг, преступления своих сыновей, убийство.
Повесть кончалась пробуждением героя Василия Кузьмича. Этот чиновник оказывался пока еще живым. Он восклицал:
«Ох, уж эти мне сказочники! Нет, чтобы написать что-нибудь полезное, приятное, усладительное, а то всю подноготную в земле вырывают!.. Вот уж запретил бы им писать! Ну, на что это похоже; читаешь… невольно задумаешься, – а там всякая дребедень и пойдет в голову; прямо бы запретил им писать; так-таки просто вовсе бы запретил».
Я не утверждаю, что в какой-нибудь литературный период Гоголь, Пушкин и Одоевский представляли собой явления равносильные.
Но настойчивое и романтическое морализирование Одоевского, его мысли о человеческой солидарности и частое непосредственное обращение к фактам искусства показались молодому Достоевскому настолько значительными, что он в первом произведении в какой-то мере связал свое имя с именем старого редактора альманаха «Мнемозины», с именем друга Кюхельбекера.
Вот почему окончание рассказа «Живой мертвец» стало эпиграфом к вещи Достоевского «Бедные люди».
То, что делают герои и злодеи этого произведения, то, что сделал господин Быков с матерью студента Покровского, преступления родственницы Вареньки – все это образует взаимную ответственность людей за зло мира.
Молодой Пушкин в оде «Вольность» показал политическую неправоту строя.
Бедный молодой человек, обитатель четвертой камеры Инженерного замка, писал о социальной несправедливости.
Фаддей Булгарин в памфлете, направленном против Пушкина, говорил, что поэт написал две поэмы: «Жиды» и «Воры» – это «Цыганы» и «Братья-разбойники». Вторжение в область запрещенных тем – черта нового искусства.
Сниженность и обновленность темы, конечно, не ограничивалось темой «бедный чиновник» и во времена Достоевского.
В новеллы входили, хотя бы как второстепенные герои, контрабандисты («Тамань» Лермонтова), гробовщики, подмосковные колдуны.
В сборниках очерков писали опять-таки о художниках, знахарях, ростовщиках, бедных армейских офицерах, но рядом и о водовозе. Тема чиновника была наиболее обработанной.
Она оформлялась в новелле, а не в простой очерковой записи.
Петербург был городом, созданным по предписанию, – городом чиновничьим. Это описано у Гоголя и Белинского. Белинский подчеркивал, что в деле создания Петербурга совпали «сила и миг». Историческая необходимость поддержала решение Петра.
Достоевский не соглашался с этим. Он не любил столицы. Он мог бы согласиться у Белинского с другим. Для Белинского Петербург характерен своей бездомностью. Белинский писал во вступлении к сборнику «Физиология Петербурга»: «Известно, что ни в каком городе в мире нет столько молодых, пожилых и даже старых бездомных людей, как в Петербурге, и нигде оседлые и семейные так не похожи на бездомных, как в Петербурге».
В Петербурге чуть ли не третью часть населения составляли чиновники. Белинский писал в той же статье: «Чиновник – это туземец, истый гражданин Петербурга»,
Про чиновников больших и малых чинов никто и не знал, что они делают: они делали «ничего» (выражение Белинского).
В это время идеальный москвич, по той же статье, просто «ничего не делал».
Чем жил бедный чиновник – никто не знал, но, очевидно, на жалованье он прожить не мог. Он перебивался, жил на самой границе нищеты, жил, так сказать, ничем, конечно, если ему не удавалось стать взяточником.
Он жил бедняком в богатом городе, ходил мимо роскошных лавок и смутно знал о том, что в них продаются вещи непредставимой цены – какие-то арбузы по семьсот рублей.
В пышном Петербурге чиновник был похож на человечка, которого нарисовали внизу архитектурного проекта для масштаба.
Улицы Петербурга враз наполнялись этими масштабными человечками, враз пустели.
Это был город чиновников, то есть людей с похожими службами и судьбами. Вот это обстоятельство и лежало в основе повестей о бедных чиновниках. Они для нас прежде всего представлены «Шинелью» Гоголя, но в 40-х годах Шевырев жаловался, что чиновники «доставляют литературе почти единственный материал для водевилей, комедий, повестей, сатирических сцен и проч.».
Подробно чиновничья тема во всех ее проявлениях анализирована и каталогизирована в работах В. В. Виноградова «Эволюция русского натурализма» и Александра Цейтлина «Повести о бедном чиновнике Ф. М. Достоевского».
Тема бедного чиновника, как мы уже говорили, жила не одиноко. Товарищ Достоевского по школе – Григорович советовался с Федором Михайловичем о своих очерках «Петербургские шарманщики». К очеркам приступил Тургенев; у него были темы и намерения изобразить песенников фабрики Жукова; Некрасов в «Петербургских углах» изображал жизнь городской мелкоты, среди которой были и дворовые и бедные дворяне.
Новые темы требовали для своего осуществления появления нового жанра, то, что впоследствии Достоевский говорил в письме к княжне Варваре Оболенской – «для разных форм искусства существуют и соответственные им ряды поэтических мыслей…» – относится не только к различию между прозой и драмой.
Так как здесь Достоевский отговаривал свою корреспондентку от инсценировки «Преступления и наказания», то мысль приняла у него несколько перевернутый вид; на самом деле определенный круг мыслей создает свой, новый или переосмысленный старый жанр.
Быт мелкого чиновника, его жизнь, начиная с крестин, его бюджет были подвергнуты тщательному анализу, причем анализ деталей лежит в основе сюжета: тщательно описываются обувь и одежда. Катастрофой становится то, что шинель изношена; дальше начинается борьба за шинель со многими перипетиями; наступает кульминация построения шинели, потом новая, большая катастрофа – гибель созданной путем многолетних лишений шинели. Тема переходит в фантастику, она приобретает как бы балладный характер: чиновник, потерявший шинель, становится городским призраком-мстителем.
Любовный и семейный элемент отсутствуют начисто, хотя мечты о шинели даются в терминологии любовной истории.
В «Станционном смотрителе» Пушкина личная тема дана в истории отца, теряющего любимую дочку. Любовник оказывается похитителем, соблазнителем: тут антагонистом является отец, а не соперник. Происходят перипетии борьбы за дочь; отец гибнет, а дочь становится барыней.
У Пушкина и у Гоголя их герои находятся на самом низу служебной лестницы. Это даже не чиновники – это получиновники, едва защищенные своим положением от побоев. Это люди, не уважаемые лакеями.
У Гоголя начальство дано легкомысленным и суровым. Выхода для героя нет. Акакий Акакиевич вообще не имел никакой мечты, кроме мечты о тепле; правда, шинель на мгновение пробудила в нем честолюбие, он стал мечтать о нарядном воротнике, но и тут честолюбие не вышло из пределов мечты о нарядной одежде.
Иное дело Вырин – герой «Станционного смотрителя». Тот, потеряв дочь, спивается. Хотя мир его узок, но писатель отмечает доброту своего героя, страстную его привязанность к дочери.
Мечта есть у Поприщина – бедного чиновника, влюбленного в генеральскую дочку.
Из окриков непосредственного начальства, а потом из переписки собачек Поприщин узнает то, что он бессознательно знал и прежде, – о том, что он урод и почти лакей.
Таким образом, элемент эпистолярного романа включен в повесть для того, чтобы ввести в произведение взгляд со стороны.
В чистом эпистолярном романе письма почти всегда содержат в себе элементы воспоминаний. Они – записи происшедшего и анализ происшедшего. Взгляда со стороны, необходимого для анализа происходящего, они не содержат, но эпистолярный роман иногда использует технику перекрещивающихся писем, при которой люди пишут друг про друга; кроме того, в письме, написанном про себя и про свои дела, герой, проговариваясь, сообщает о себе, что он как будто бы и не осознает. В этом значение сказовых элементов в эпистолярных романах.
Для того чтобы эпистолярный роман был выбран как жанр, нужен интерес к герою, к его психологии, анализ его мыслей, а не приключений. В «Вертере» Гёте, после того как мы уже прочли прощальное письмо героя, снова идут новые письма: они продолжают анализ гибели.
Монолог героя сменяется голосами друзей, хотя действие уже окончено.
Эпистолярный роман, конечно, допускает в своих формах самую различную установку: он может быть разно использован. Наконец, письмо может быть вставлено в обычный роман, так, как вставляют речь.
Письмо в античном романе очень часто содержало анализ, как бы рассуждение, как бы доказательство правоты чувствований. Герой как бы судился в своем письме со своими антагонистами, доказывая свое право на счастье.
Рядом с эпистолярным романом существовали письма как литературный жанр. В них человек мог рассказать об обстановке, о погоде, о своих делах, даже и мелких. Иногда письма приобретали драматический характер и переживались как роман.
