Александр Розен - Почти вся жизнь
Но война научила Виноградова не доверять тишине, и все эти последние дни он думал только об одном: немцы, несомненно, будут пытаться вернуть поселок и железную дорогу, имеющую важное стратегическое значение.
Виноградов гордился тем, что «выбил немцев из населенного пункта» (так писали в газетах). Взятие Фигурной рощи с ее деревьями, изглоданными снарядами, и мертвыми полянами не принесло Виноградову тех высоких, чувств освободителя, которые он и каждый человек в дивизии испытали после взятия поселка. Виноградов вспоминал сейчас, как после боя к нему подошел, опираясь на самодельный костылек, мальчик лет семи и доверчиво дотронулся до его портупеи и как он обнял мальчика и поднял на руки вместе с костыльком, а вокруг кричали «ура».
Невдалеке послышался шум отъезжающих грузовиков.
«Это детей увозят, — подумал Виноградов, — хорошо, что увозят». Но одновременно другая мысль беспокоила его: ведь дети вынуждены эвакуироваться из поселка потому, что поселок небезопасен. А в этом виноват Виноградов. Это его дело — обезопасить поселок.
В таком состоянии смутной тревоги он постоял несколько минут. Возвращаться домой, в штаб, не хотелось. Виноградов свернул влево и пошел вдоль околицы.
Уже стемнело, но небо еще сохраняло блеклые тона, и в этой неверной майской ночи поселок казался еще более тихим и безлюдным.
Виноградов шел мимо землянок разведчиков. Возле одной из них на бревнышке сидел человек и курил. Лицо его при слабом огоньке папиросы показалось Виноградову знакомым.
— Волков?
Тот вскочил и, бросив папиросу, начал быстро застегивать ворот гимнастерки.
— Товарищ генерал, младший лейтенант Волков…
— Почему не спишь?
— Не спится чего-то, товарищ генерал.
Виноградов сел на бревнышко и, думая о своем, переспросил:
— Не спится?
— Так точно, товарищ генерал. Малость устал.
То, что человек не может уснуть потому, что устал, не показалось Виноградову странным. Он кивнул головой, протянул Волкову папиросу и, пока тот закуривал, внимательно посмотрел ему в глаза.
— Кажется, уже несколько дней как не воюем, можно было бы и отдохнуть, — сказал Виноградов ворчливо.
— Так точно, товарищ генерал.
— Ну, а люди твои?
— Все в порядке, товарищ генерал. Настроение высокое. Бойцы спрашивают: скоро ли воевать будем?
— А что? Фашистов бить понравилось? — спросил Виноградов, не то улыбаясь, не то хмурясь.
— Еще бы разок так двинуть, товарищ генерал.
Виноградов помолчал.
— Ну, иди спать, — сказал он. — Надо спать, а не табаком дымить, — добавил он наставительно.
— Слушаю, товарищ генерал.
Теперь Виноградов решил возвращаться в штаб, но пошел не прежним путем, а вокруг поселка.
Возле землянок, поросших травой, из которых торчали рыжие трубы печурок, в разных позах лежали люди, негромко переговаривались или играли в «козла», поднося костяшки близко к глазам, чтобы разглядеть счет. Виноградов больше не останавливался, сосредоточенный на своих мыслях.
Дежурный по первому батальону, признав командира дивизии, бросился ему навстречу, но Виноградов сделал жест рукой, показывая, что рапорта не нужно.
Между тем уже светлело. Сумрачная пелена быстро сходила с поля. Снова резко выделились контуры обгорелых строений. Вскрикнула спросонья синичка, разбудила других, и, словно впервые поверив в тишину этого утра, запели птицы.
Виноградов увидел седенького старичка, вышедшего из полуразвалившейся хибарки. На нем была фуражка с полинялым козырьком, черный, аккуратно залатанный пиджачок, брюки галифе, завязанные тесемкой на щиколотках, и серые парусиновые туфли. В правой руке он держал ножовку.
Старичок осмотрелся, прислушался к птичьему щебету и подошел к стоявшим у хибарки козлам. На козлах лежала небольшая доска. Старичок еще раз осмотрелся, потом, левой рукой придерживая доску, стал пилить.
— Что делаешь, старик? — спросил Виноградов, чуть поеживаясь от утренней прохлады. — Растопки разве мало?
— Этакую доску на растопку… Скажут тоже. Не видишь, квартира погнулась, — забормотал старик, продолжая пилить.
«Это, должно быть, тот самый Калязин, о котором говорил председатель», — подумал Виноградов.
— Строишься? — спросил он.
Старик усмехнулся:
— Полтора года ждали.
Виноградов внимательно смотрел на старого рыбака и вдруг улыбнулся своим мыслям.
— Ну, счастливо, отец, — сказал он.
— И тебе того же, — равнодушно отвечал Калязин, так за весь разговор ни разу не взглянув на Виноградова.
Свет уже был ровный, утренний. Когда Виноградов лег на койку, он в окно видел, как сквозь щели сарая пролились спокойные розовые и золотистые лучи.
Засыпая, он подумал о своей прогулке и о том, что его мысли приняли другой оборот. Сдерживая желание заснуть, он припоминал, что же случилось. Уехали дети, потом он бесцельно ходил по поселку, встретил Волкова, потом старика Калязина. Ничего особенного не случилось. И все же что-то произошло. Но что?
«Завтра, завтра я во всем этом разберусь…» — успел подумать Виноградов в мгновение, отделявшее его от сна.
На 17.00 Виноградов назначил совещание командиров. В течение дня Коротков несколько раз пытался поговорить с Виноградовым, но всякий раз адъютант с виноватой улыбкой говорил:
— Приказывал никого к себе не пускать. — И адъютант разводил руками, словно хотел этим сказать, что и сам не понимает, как это «никого не пускать» может относиться к Короткову. — Дважды по телефону с командующим говорил, — добавил адъютант многозначительно.
Коротков был обижен на Виноградова: последние дни командир дивизии держался замкнуто.
«Это происходит потому, что у него новые и очень важные мысли, которыми он ни с кем не хочет делиться», — успокаивал себя Коротков.
Только за час до совещания Виноградов вызвал начальника штаба.
Коротков со строгим выражением лица, которое должно было скрыть обиду и подчеркнуть достоинство, подошел к столу.
— Сведения о потерях, которые вы требовали, товарищ генерал, — сказал он.
Коротков знал, что к этого рода сведениям Виноградов относится с особым вниманием. Обычно, прежде чем подписать, он по многу раз перечитывал их, делал замечания и как бы заново переживал прошедшую операцию.
Но сейчас Виноградов, едва взглянув на сведения, кивнул головой, словно говоря: «Да, да, все, это мне хорошо известно». Его лицо, в отличие от последних дней, не выражало тревоги.
— А чье хозяйство меньше всего потеряло? — спросил командир дивизии.
— В полку Егорушкина потери незначительные, товарищ генерал, — ответил Коротков.
— Молодец, Егорушкин, — сказал Виноградов весело. — И сам быстро поправился, и людей мало потерял. Сейчас мы его в резерв определим. Вот сюда, товарищ начальник, за медсанбат, — продолжал Виноградов все так же весело, показывая на карте Фигурную рощу.
— Слушаю, товарищ генерал.
«Вероятно, нас отводят на отдых, — подумал Коротков, — оборону будет держать свежая дивизия. Вот почему Виноградов был сумрачен эти дни. Откуда же веселость сейчас? Неужели напускная?»
Виноградов вышел из-за стола и приблизился к окну. Он стоял спиной к Короткову, любуясь ярким весенним днем.
— Сошлись наши данные с данными армейской разведки? — спросил он не поворачиваясь.
— Данные сходятся, товарищ генерал, — ответил Коротков. — Гитлеровцы готовят контрнаступление. Вероятнее всего удар по участку, который занимает сейчас наша дивизия.
Виноградов медленно повернулся к Короткову.
— Удар всеми средствами по слабому звену? — спросил он, упирая на последние два слова.
Коротков молчал.
— Надо отбросить немцев от этих мест, — сказал Виноградов.
«Значит, все-таки дело идет к тому, чтобы наступать, — думал Коротков. — Свежая дивизия, которая придет на наши места, будет наступать. А мы?» Мысль, что в это время их дивизия будет на отдыхе, больно кольнула Короткова.
— Я уверен, что немцы сделают ошибку и будут наступать на слабое звено, — продолжал Виноградов, снова упирая на последние два слова. Он подошел к Короткову и знакомым движением взял его обеими руками за плечи.
— Викентий Николаевич, — сказал Коротков, чувствуя на себе взгляд Виноградова, но не понимая его значения. — Викентий Николаевич! — И Коротков молча показал на папку с документами о потерях в дивизии, словно оправдывая тяжелое для них обоих решение высшего командования отвести дивизию на отдых.
Адъютант доложил, что командиры собрались.
