Михаил Колесников - Право выбора
«Все мы вышли из первичного бульона. В процессе эволюции одни стали рысаками, другие — тараканами».
Перлы остроумия. Унылое самобичевание.
Мы — «думающая группа» проблемной лаборатории научно-исследовательского института. Такой штатной единицы официально не существует. Мы сделались «думающими» после того, как член-корреспондент Академии наук Подымахов вызвал в свой кабинет специалистов-экспериментаторов разных профилей, знакомых в какой-то мере с техникой регулирования, и сказал:
— Придется отвлечь вас от расчетов и переключить, так сказать, на рационализаторскую, а вернее, почти на изобретательскую работу. Дело в том, что, как вы уже слышали, решено установку усовершенствовать, сделать ее в некотором роде универсальной. И это закономерно — аппетит появляется во время еды. Суть усовершенствования: по желанию реакция осуществляется короткими, мощными импульсами — вспышками. Следует отыскать принцип регулирования реакции в пределах некоторого диапазона. Установка должна работать с наивысшим кпд. Думайте!..
Над созданием уникальной установки — нейтронного источника для испытания материалов — мы стали ломать голову еще с той поры, как Подымахов появился в институте.
Это была целиком его идея, а нам предназначалась роль исполнителей. Но с каждым месяцем мы все больше и больше втягивались в работу, выдвигали свои идеи и предложения, советовали расширить области применения установки и таким образом из простых исполнителей превратились в творцов, соавторов. Подымахов только потирал руки от удовольствия.
То, что предприятие грандиозное, понимали все. Такая установка, несомненно, явится вехой на пути развития энергетики. По первой задумке установка предназначалась для исследования материалов в полях излучения высокой интенсивности. Для таких испытаний мы предусмотрели около ста экспериментальных каналов, проходящих через все четыре боковые стенки, а также через верхнюю и донную часть установки, и, кроме того, горячую камеру из баритового бетона; камера может содержать в себе как тяжелое и громоздкое оборудование, так и тонкие и хрупкие объекты испытаний и исследований. Потом стали поступать заявки от различных научно-исследовательских учреждений, от заводов, от медицинских институтов. Одним требовалось соединение фосфора с высокой удельной активностью, пригодное для использования в клиниках без очистки или химического разделения; другие мечтали получить в больших количествах редкие изотопы. Энергетиков интересовала слабо изученная область: действие нейтронных потоков высокой интенсивности на свойства конструкционных материалов. Ведь сам факт существования такой установки, которая позволяет быстро получить данные физического, химического, биологического и технического характера в условиях интенсивного потока частиц, открывает широкий простор для людей, проектирующих реакторы и атомные станции.
Теперь вот поступила еще одна заявка от лаборатории нейтронной физики…
И пока десятки других специалистов заняты обычным делом — расчетами, чертежами, разработкой основ регулирования установки в целом, выбором теплоносителя, спорами о том, нужна ли защитная оболочка, — мы думаем.
Отыскать принцип! Что такое принцип? Руководящая идея, основание системы. Гениален тот, кто открывает принципы. Фарадей записал в своей тетради:
«Превратить магнетизм в электричество».
И вот завертелись динамо-машины, вспыхнули лампочки, помчались электропоезда. Промышленная революция… Принципы управляют миром.
Гениальности от нас, конечно, не требуют. Нужно всего-навсего проанализировать все мыслимые варианты, отобрать наиболее отвечающие требованиям. Как сказал некогда Оскар Уайльд: чтобы узнать истину, нужно вообразить миллион неправильностей. Вот мы и возимся с этим «миллионом неправильностей». Моделями служат специальные вычислительные машины, отображающие работу подлинной энергетической установки. Одна из таких машин с ограниченной емкостью памяти стоит в углу. Мы называем ее «Никой Самофракийской».
— У такого серого существа и мышление должно быть серым, — говорит Олег Ардашин.
Люди заражены ползучим микробом философствования. Образование тут ни при чем: у нас философствуют все — от пожарника Камиля до Подымахова. Каждый хочет определить отношение окружающей среды к своей особе, а заодно — и свое отношение к этой среде. Философствуя, мы не сознаем того, что невольно ищем единомышленников. Ведь это очень важно, чтобы вас поняло до конца хотя бы одно существо во всей вселенной. Отсюда тоска по небывалому Человеку, все понимающему, лишенному предрассудков и условностей. Есть гениальные ученые, философы, психологи, государственные деятели. Но должен же быть еще и гениальный Человек. Просто человек. И вовсе не важно, каким делом он занят.
Сегодня суббота, и «думающая группа» настроена фрондерски. Издергались: испробованы десятки вариантов, а дальше известной басни Крылова не продвинулись. Мир кажется лишенным всех человеческих радостей. Кто-то беззаботно бродит по гаснущим рощам, предается легкой грусти, сидит с девушкой в кафе «Космос». Где-то совсем неподалеку суматошные московские улицы, зеркальный блеск витрин. Скверы с детскими колясками, старухами и праздношатающимися собаками на поводках и без поводков.
Вишняков почему-то больше всего завидует этим собакам, которые, собственно говоря, проводят дни в великой праздности.
— Как звали собаку Маяковского? — спрашивает он у Ардашина.
— Булька.
— А собаку Горького?
— Топка.
— А собаку Павлова?
— Отвяжись, не мешай думать! У Павлова была целая псарня.
Ардашин порывисто встает, подходит к счетной машине, постукивает полусогнутым пальцем по кожуху.
— Эх ты, красавица — металлический лоб! Мне бы такой. Разбежался бы да треснулся об стенку… Вы мне скажите: как отличить дурака от умного?
— Флобер говорил: дурак — это всякий инакомыслящий, — откликается Бочаров.
В наш век интеллигентское нытье приобрело своеобразный характер. Древние не ныли, так как не имели представления о неврастении. Они думали и разговаривали афоризмами. Эпикур мог, взирая на развалины городов или же скитаясь по улицам зачумленных Афин, спокойно изрекать:
«Вселенная всегда была такой, какова она теперь, и вечно останется такой же. Ведь нет ничего, во что она могла бы перейти. Ибо, кроме вселенной, нет ничего, что могло бы вторгнуться в нее и произвести перемену…»
Какая величавость, какая неторопливость и пространность мышления!
Позже стали думать экономнее: формулами. Формула — тоже своеобразный афоризм, обобщенный опыт. Но, отказавшись от неторопливого, пространного мышления, мы что-то утратили, что-то засушили; сделались авгурами. Авгур, даже когда зол, не бранится, а философствует.
— Я часто размышляю над загадкой гениальности, — произносит Ардашин. — Эйнштейн как-то заметил: умных людей с ясной мыслью, четким стилем и хорошим вкусом очень немного в каждом столетии… Обидно все-таки. Ведь всегда кажется, что ты-то и есть тот самый, с ясной мыслью и четким стилем. А на поверку все получается наоборот. Я тихо тоскую по особой судьбе. Если вдуматься, жизнь — это яркие моменты; остальное — шлак. У меня как у балерины из богадельни: все в прошлом. Почему тот же Фарадей, сын кузнеца, ученик переплетного цеха, не получивший никакого систематического образования, стал «царем физиков»? И самое примечательное: он обладал феноменально скверной памятью. Забывал собственное имя, без памятных записок шагу не мог ступить. А однажды, путешествуя по Франции, открыл новое животное, «похожее на гончую собаку». Странное животное при внимательном рассмотрении оказалось обыкновенной свиньей!
— Загадки гениальности не существует! — объявляет Бочаров. — Гениями рождаются, а не становятся. По себе знаю. Гений — это прежде всего огромное мироощущение. Гений способен обрабатывать в единицу времени такое количество информации, какое нам и не снилось. Он проявляет себя тем, что производит подходящий отбор. Без отбора не было бы ни роденовских скульптур, ни полотен Врубеля, ни рационализаторских предложений Вишнякова. Гений — это печь, в которой даже мусор превращается в полезное тепло. Когда появляются Ньютоны — Гуки и Лейбницы отходят на второй план.
— А как же быть простым смертным?
— Нужно ковать и перековываться.
— Знал одного: всю жизнь ковал, а сам как был ржавым гвоздем, так и остался.
— Я лично в гении никогда не метил и золотых медалей, как Ардашин, не получал. Если хотите знать, свой путь в науку я начал со школы умственно отсталых.
— Ты был идиотом? — Ардашин пытливо заглядывает в лицо Бочарова.
