Евгений Толкачев - Марьина роща
— Да, кстати, граф, наша дорога просит разрешения захватить у вас кусочек земли. Там, знаете, где-то в Машкином лесу или как это там называется?
— Что-то не помню такого имения. Но я справлюсь в конторе.
— Значит, я могу быть уверен?
— О, конечно, конечно, дорогой мой…
И тотчас же оба забыли об этом разговоре.
А когда дело дошло до начала земляных работ, оказалось, что нужная дороге земля сдана в долгосрочную аренду французам.
У правления дороги были опытные юристы. Они разъяснили председателю, что, будь арендаторы русские купцы, их можно бы вызвать в земскую управу и просто принудить отказаться от аренды. Будь в их числе дворяне, пришлось бы потревожить генерал-губернатора. Тот вызвал бы арендаторов, воззвал бы к их патриотическим чувствам, топнул ножкой, и господа акционеры за божескую цену уступили бы нужную землю. Но приходится иметь дело с французским обществом, которое заломило за полоску земли совсем несуразную цену. Значит, придется переносить борьбу в высшие сферы, в Петербург, или войти в контакт с фон Мекком.
— С фон Мекком? Ни за что! — сказал председатель.
Юристы поклонились. Тогда остается два пути. Первый — обратиться за обычной поддержкой к правительству Витте. Это верный путь, но нужно учитывать, что Сергей Юльевич несколько утомлен частыми призывами о помощи со стороны железной дороги. Есть еще один способ, — но это уже крайняя мера, — обратиться через адмирала Алексеева за поддержкой к великому князю, почетному председателю одного из высочайших комитетов. Разумеется, просьбу подкрепить солидной суммой. Но… есть опасение особого рода. Великий князь — не дипломат; своей прямолинейностью он шокирует весьма подозрительного самодержца. Нет, самое верное — призвать на помощь фон Мекка.
— Об этом не может быть и речи! — отрезал председатель.
…Время шло. Положение становилось скандальным. Правда, о нем знала лишь узкая руководящая группа в правлении. Наведенные справки показали, что позиции противника неприступны. Французские акционеры давно передали свою концессию банку «Лионский кредит». А кто же не знает, что этот банк принадлежит дому Ротшильдов, тому самому, что реализует во Франции русские государственные займы? Поэтому лучше всего покончить дело полюбовно. Если нужны средства, дорога может выпустить еще один четырехпроцентный заем, а с Ротшильдом можно договориться о способах компенсации.
Последовательность фактов допускает возможность такого варианта легенды. Как бы то ни было, французские арендаторы получили отступное, дорога была проложена, а оставшиеся земли, разбитые на участки, были сданы в аренду по таким низким ценам, что их брали даже под огороды.
В начале девяностых годов, когда началось строительство Виндавской линии и глубокая выемка перерезала Марьину рощу между Шестым и Седьмым проездами, окончательно было прервано сообщение с Останкином. Основные потоки движения направились в объезд через Троицкую дорогу и Бутырскую заставу.
К тому времени гордый потомок графов, так и не сумевший искоренить память о своей крепостной прабабке, окончательно теряет всякий интерес к московской вотчине и передает ее во владение города. В Останкине сразу же начинается отвод дачных участков и быстрая их застройка: москвичи любили уютные аллеи заповедного Останкинского парка. Пускается внаем даже тот десяток графских дач, что тянулись цепочкой от чудесной церкви XVII века по левой окраине парка, задами выходя на Панин луг, — еще одно неистребимое воспоминание о Параше Жемчуговой.
А дальше за паркам тянулись бесконечные подмосковные огороды. Но за Останкином огороды были особые: здесь на потребу большому городу разводили разный деликатный овощ и ягоду: землянику и клубнику. Сильный, сладкий аромат скромной на вид русской клубники обвевал летом весь парк и доносился до Марьиной рощи.
На Останкинском пруду организуется лодочное катание, ставится «раковина» для духового оркестра, традиционные гулянья северной окраины понемногу пеpexoдят сюда. По дороге из Останкина в Алексеевское городская управа строит второй в Москве ипподром; здесь происходят бега и скачки, впрочем, не пользующиеся таким успехом, как бега в Петровском парке, где расцветает ресторанно-увеселительная «индустрия»: «Яр», «Эльдорадо», «Стрельна» и прочие «злачные» места. «Цыгане шумною толпой» занимают Башиловку, в их гостеприимных домах слушает песни и проводит бессонные ночи веселящаяся «вся» Москва.
В то же время скудеет трактирный промысел в Марьиной роще. Разрезанная на части железнодорожными линиями, она надолго становится тупиком города; Москва растет и развивается в обход Марьиной рощи.
Наконец земство нажало на железную дорогу и заставило срочно поставить проезжий мост через линию. По этому узкому и горбатому мосту на Шереметевской вновь устанавливается связь между обеими частями Марьиной рощи, налаживается заглохшее было движение на Останкино, начинается заселение свободных участков за линией, сдаваемых по дешевке. Здесь селятся те, кому хочется иметь свой домик, и те, кому хочется из своего домика выгонять доходец побольше, и те, кому требуется укрыть свои делишки от лишних взоров, и те, кому просто нужно где-то жить, чтобы работать. Все эти категории устраиваются на новоселье по своему вкусу, а главное — дешево и укрыто. Не важно, что нет ни водопровода, ни канализации. — водовоз привезет по копейке за ведро сладкую мытищинскую воду с бассейна; кто пожаднее, те за полкопейки с ведра получат колодезную воду, слегка припахивающую йодоформом; самые скупые принесут воду из соседнего колодца даром, хотя полицейский врач не раз запечатывал такие колодцы из-за сомнительного соседства выгребных ям.
Не важно, что нет никакого освещения. Добрые люди спать ложатся рано, а недобрым — освещение только помеха. Не важно, что изо всех дорог кое-как замощена только одна Шереметевская, — своих колясок здесь не держат, а гремучим обозам да отходникам даже мягче ездить по грунтовым дорогам, и жителям беспокойства меньше. Церковь есть, даже две — на кладбищах Лазаревском и Миусском, а третью за линией собираются строить зажиточные и усердные богу ремесленники, уже кирпич возят помаленьку. Лавочки, лавчонки, лавчужки полезли в изобилии: это были поденки — открывались, закрывались, переходили из рук в руки. Открылись казенные винные лавки.
Недалеко от Шереметевской улицы по дороге в Останкино стоит трактир Кулакова «Уют», перенесенный в свое время со старой Троицкой дороги, ближе к Сущевскому валу — Антиповский трактир. В новых вырубленных проездах арендовали участки кабатчики Федяшин, Гуреев и другие. Шумит Марьина роща пьяными голосами ремесленников и мещан, лихими разгулами купеческих сынков и промотавшихся дворян. От этого шума запирались дубовыми воротами обозники на постоялых дворах. Ночи темные, улицы неосвещенные, грязные, с тропинками вдоль заборов, редко с деревянными тротуарами возле зажиточных домов. В такие ночи лучше сидеть дома, да и свет жечь незачем: керосин денег стоит, и внимание привлекает освещенное окошко, а ночное внимание многим ни к чему.
Строилась Москва. Возникали новые, ширились старые промышленные заведения и мастерские, лавчонки, магазины и склады. Предприимчивые дельцы оценили преимущества дешевых участков Марьиной рощи. Фабриканты Кротов и Метельцов построили на Сущевском валу чулочную фабрику, недалеко от нее поставил Гусаров дроболитейный заводик, а Мещерский — литографию. Удачливый немец Густав Лист, расширяя свой единственный на всю Россию завод по изготовлению насосов на Софийской набережной, построил новые, большие корпуса на изгибе Виндавской дороги, арендовав землю у причта церкви Рождества. В честь преподобного Филарета, благословившего эту сделку, улица, ведущая к бутырскому заводу Листа, была названа Филаретовской (ныне Складская).
Это был самый большой завод в округе. Первые кадровые рабочие его были переведены частично со старого завода, а новых рабочих и учеников вербовали почти исключительно в деревне. За большое счастье считал деревенский парень согласие мастера поговорить при случае, чтобы приняли его на завод. Кто был в силах, давал влиятельному мастеру взятку деньгами или продуктами; кто был гол, отчислял ему несколько месяцев часть получки и рабски прислуживал благодетелю. Такой покорный, без претензий и запросов деревенский парень был приятен и выгоден и хозяину и мастеру. Старались в нем развивать жадность к деньгам, необщительность, тревогу за свой заработок.
Жили деревенские рабочие в лютой грязи, тесноте и скудости. Мещане Бутырской слободы неплохо наживались, сдавая им углы и чуланчики. Потом предприимчивый Лизунов построил два дома-барака у переезда специально в расчете на рабочих нового завода. Быстро заселились его дома: снявшие квартиру сдавали от себя комнаты, снявшие комнаты пускали коечников.
