Евгений Ивин - Дело взято из архива
Перминов вернулся в комбинат бытового обслуживания и, зайдя в кабинет директора, представился ему сотрудником уголовного розыска. По его просьбе директор слишком уж поспешно дал ему личные дела своих работников. Капитан отобрал несколько папок, в их числе и Иосифа Фунта. Первое знакомство с почерком бывшего гестаповца исключало мысль о том, что тот мог написать анонимное письмо. После разговора с ним Перминов был уже абсолютно уверен, что Фунт не может быть автором письма — этот не напишет…
Поговорив с директором о производстве, выполнении плана, заказов, снабжении, он извинился, что отнял у него время, и распрощался с явно обрадованным директором, как показалось Перминову, плутоватым и хитрым мужичком.
На следующее утро капитан выехал в Озерск.
Крупицы
Женщина вошла в комнату, несмело переступив порог.
— Я вот слышала сегодня Митрофанову объяву, — начала она, всматриваясь в лицо молодого человека в штатском костюме. — Про Мишку-палача говорил он…
— Пожалуйста, проходите, — встал ей навстречу Петренко. Он усадил женщину в кресло и прошел к столу.
— Нас действительно интересует все, что известно об этом человеке. Давайте познакомимся. Моя фамилия Петренко, сотрудник Комитета государственной безопасности.
— Истомина Клавдия Васильевна. Знала я этого… — она поколебалась немного, не решаясь сказать «человека», и, наконец подыскав подходящее слово, добавила: — самого Мишку. Ох, как знала! Такое не забудется до самой смерти! Муж был в Красной Армии, а я жила у его матери. Как-то приходит к нам этот Мишка и лишь порог переступил, сразу подскочил ко мне и зашипел: «Где прячешь мужа, красная сволочь?»
Воспоминания начали волновать женщину, она нервно задвигала руками, стараясь унять их дрожь.
— Просто не могу сейчас вспоминать все это. — Она поднесла платок к глазам. — Я ему говорю, извергу, мол, в ноги бы поклонилась тому, кто мне о нем весточку принесет. А Мишка пронзил меня своими водянистыми глазами и прошипел: «Я тебе сейчас дам весточку! Кто к тебе из леса приходил?» Он схватил меня за волосы, потом как рванет — я и упала на пол. Мать моя закричала на него: «Ах ты, кат проклятый!» Не знала же она, что его в то время люди катом прозвали — палачом, значит. Тут Мишка поднял свою плеть с шишкой на конце, она у него всегда на руке висела, и как заорет на старуху: «Молчать, старая кляча!» Два раза ее по голове ударил плетью, она и сознание потеряла. Потом меня несколько раз полоснул. «Я, — говорит, — еще вернусь и посчитаюсь с тобой!» Поднялась я, к матери подошла. Гляжу, а она уже и не дышит: в висок угодил… Так и убил он мать, а муж с войны не вернулся…
Она посидела немного молча. Петренко ее не торопил, он понимал душевное состояние женщины и ждал, что она может еще вспомнить.
— Вот и вся моя несложная история, — прошептала она. — Найдете его, могу быть свидетелем.
— Вам никогда не приходилось слышать его фамилию или место, откуда он приехал? — задал вопрос Петренко, уже чувствуя, что ничего нужного для следствия он не узнает.
— Нет, никогда.
Петренко поблагодарил женщину, записал ее адрес, пообещал, когда потребуется, пригласить ее.
Виктор воспрянул духом: благодаря выступлению по радио уже удалось вскрыть новые преступления Мишки-палача, отыскать нужных свидетелей. А их оказалось больше, чем предполагал Петренко. Он выслушивал взволнованные рассказы о страшных днях оккупации, в которых неизменно фигурировал Мишка Лапин. Пока это были лишь горькие воспоминания людей, которым довелось видеть виселицы за стенами госпиталя-тюрьмы и расстрелы у каменной стены, глубоко изрытой пулями. Нашлись очевидцы массовых казней у противотанкового рва в Шаровом лесу, Петренко располагал фотоснимками Чрезвычайной государственной комиссии о фашистских зверствах, сделанных при вскрытии этой страшной братской могилы. Более трех тысяч трупов извлекли оттуда. Многие были изуродованы: с проломленными черепами, отрубленными руками и ногами, со сломанными позвоночниками. Изучая эти документы, капитан Петренко пришел к выводу, что, прежде чем расстрелять, людей подвергали страшным, нечеловеческим пыткам. Среди расстрелянных были люди, убитые выстрелом в лицо. Многим свидетелям доводилось видеть расправы, учиняемые Мишкой-палачом. Этот прием расстреливать был его излюбленным методом казни. Только в Шаровом лесу расстрелянных таким способом оказалось более пятидесяти человек. Время сохранило в тайне их имена, фамилии, но те, кто потерял во время оккупации своих близких, арестованных гестапо или полицией, пытались отыскать родных и знакомых среди изувеченных трупов.
Больше недели провел Петренко в городе Е. Наконец он решил, что собрал достаточно материалов, которые необходимо было довести до сведения следственного отдела. Вечером он позвонил полковнику Федорову.
— Мне кажется, большего я здесь не получу. Свидетельские показания в основном повторяются. Весь собранный материал я систематизировал. Разрешите закончить командировку и доложить результаты расследования.
— Возвращайтесь!
В кабинете полковника капитан Петренко застал, кроме Федорова, своего начальника майора «Агатова. Петра Перминова здесь не было. Полковник закончил разговор по телефону, который вел с каким-то товарищем Сеуловым, и поднял глаза на Петренко.
— Перминова не будет, — ответил полковник на немой вопрос Виктора. — Работает на Алтае по анонимному письму. Что интересного привезли вы из Е.?
— Разрешите доложить, товарищ полковник! — Капитан встал и вытащил из кармана блокнот.
— Садитесь, садитесь! У нас долгий разговор.
— Кое-что из того, что я доложу, имеется в деле Мишки-палача, но в свете новых данных эти сведения приобретают особую окраску… Зимой тысяча девятьсот сорок второго года Михаил Васильевич Лапин появился в городе Е. Поселился он в избе у своей старой знакомой Анастасии Гольцевой, отчество никому не известно, звали ее все запросто — Таськой. Женщина довольно красивая и ветреная. До приезда Лапина принимала у себя немецких солдат. Откуда прибыл в Е. Лапин, пока остается невыясненным, но, судя по заявлению свидетелей, он уже состоял на службе у немцев. Первое преступление он совершил вскоре после приезда: возле школы была расстреляна еврейская семья — муж, жена и трое детишек. В квартиру этой семьи переселился Лапин с Таськой Гольцевой.
Весной, как известно, партизаны отряда Геннадия Ивановича Русакова совершили налет на город. Они уничтожили местный гарнизон, захватили город и почти три дня держали его в своих руках. Эта операция стоила им больших человеческих жертв, от отряда едва осталась половина. Сам Русаков сейчас работает секретарем райкома партии в одном из районов.
Мне довелось с ним встретиться в последний день командировки. Любопытные детали открыл этот человек. Во-первых, операция по захвату города позволила дивизии генерала Кролева, которая сидела окруженная в болотах, вырваться из кольца. Кролев вместе с Русаковым перехитрили немецкое командование. Город Е. являлся важным железнодорожным узлом, и захват его партизанами нарушал снабжение и доставку войск и вооружения некоторым дивизиям группы «Центр». Расчет был прост: генерал Кролев сидел в болотах, боеспособных солдат в его дивизии едва насчитывалось полторы тысячи. Самый ближний путь к линии фронта лежал через непроходимые болота. Так считали немцы. Угол болот выходил на стык двух деревень Силки и Лога. Здесь оборону держала дивизия немецкого генерал-майора Кельна. Будучи абсолютно уверенным, что дивизия Кролева на этом участке не сможет прорваться, не только прорваться но и даже приблизиться к немецкой линии обороны гитлеровское командование приняло решение подавить активность партизан, вернуть обратно захваченный город и навести порядок в своем тылу. Эту задачу было поручено выполнить дивизии генерала Кельна. На третий день после партизанской акции немецкая дивизия была снята с фронта и при поддержке двадцати пяти танков почти окружила партизанский отряд в городе и начала атаку. Бой был жестокий, восемь танков партизаны сожгли на подступах к городу и на центральной площади. Русаков рассказал, что в этом бою погибли почти все разведчики отряда, молодые мужественные парни: Семен Смехов, Коля Карпенко, Серж Гоголадзе, Гриша Копфер. Перед моими глазами до сих пор стоит картина гибели Саши Морозова, которую нарисовал Геннадий Иванович. Извините, товарищ полковник, может быть, я докладываю слишком длинно? Тогда я опущу все эти подробности и перейду непосредственно к личности преступника, — прервал рассказ капитан Петренко, взглянув на собеседников.
— Нет, нет, продолжайте. Все это имеет отношение к предателю уже тем, что он жил в этом городе. Как вы думаете, товарищ майор? — полковник повернулся к Агатову.
