Виктор Астафьев - Дядя Кузя — куриный начальник
Потакая честолюбию старика, люди говорили:
— Да где там женщина, и мужику-то не всякому подсильно такое. Тут должна мысль работать в особом направлении.
— Вот то-то и оно, — удовлетворенно подхватывал дядя Кузя. — А иные люди говорят…
Но кто эти иные и что они говорят, дядя Кузя нe разъяснял.
В последнее время дядя Кузя занялся рыбалкой. Никогда односельчане не замечали за ним пристрастия к рыбной ловле, а тут на тебе — все свободное время пропадает старик на льду и подергивает коротенькую, ровно бы игрушечную, удочку.
— В детство вдарился старик, — заключил председатель колхоза, узнав об этом. — Надо будет замену ему отыскать, а то он всю птицеферму проудит.
Зря говорил председатель такое, зря. Из-за птицефермы и сделался дядя Кузя рыбаком. Услышал он однажды по радио совет столичного знатока сельского хозяйства: скармливать больным курам сырое мясо или рыбу.
— Хорошо вам, сидя в Москве, рассуждать, кому и что скармливать, — буркнул дядя Кузя. — А где я рыбу-то возьму?
Но все-таки запали старику эти советы. Однажды спустился он на реку. Там каждое воскресенье собирались городские рыболовы. Ни мороз, ми пурга им нипочем. Сидят себе на ящичках возле лунок, ровно колдуны. У ног их валяются растопыренные от холода окунишки с побелевшими глазами, плотвички и подлещики. И до того рыбаки закоченели, что руками уж плохо владеют.
— Это что же, братцы милые, заставляет вас такую кару переносить? — посочувствовал дядя Кузя.
— А ты попробуй порыбачь и узнаешь, — посоветовали ему рыбаки.
«Нет, — подумал дядя Кузя, — такие страдания на себя ни за что не приму».
И все-таки попробовал.
В ту зиму куры сильно болели авитаминозом, и «госпиталь» у дяди Кузи под столом был все время переполнен.
Старик выхаживал больных кур, как детей родных, и часто сокрушался, глядя на них:
— И что это за оказия в природе? Откуда эти болезни берутся? Кура — самая безвредная птица — и та очень страдает.
И решил дядя Кузя, что уж лучше самому страдать, чем смотреть, как мучаются беззащитные птицы.
Жилка у него осталась еще от охоты на лисицу. Палочку он вырезал в лесу, а блесенок ему дали городские рыбаки. И пошла работа. Каждый свободный часок дядя Кузя выбегал на лед. Выдернет десяток-другой рыбешек — и на ферму. Куры их моментом склюют и тянут головы из-за планок стола — еще просят. На глазах поправлялись и веселели больные куры, некоторые стали даже ходить; прихрамывая, правда, но все-таки ходили.
Как-то раз пришел председатель и не застал на месте дядю Кузю. Глянул в окно — старик на реке.
— Ну и ну, ослабоумел, видно, старик. Рыбку удит! Придирчиво осмотрел председатель птичье хозяйство. Никакого запустения нет, все как будто в порядке. Но председатель решил все-таки дождаться старика и сделать ему внушение. Куда это годится: старый человек, при должности, и на тебе — пустяками занялся.
Но когда узнал председатель, зачем мерзнет на льду дядя Кузя, отпала у него охота совестить старика. И только глянул на дядю Кузю и сказал:
— Радетель ты колхозного добра, Кузьма Варфоломеевич, большой радетель. Вот если бы все такие были, так наш колхоз давно из прорухи вышел бы и миллионером сделался.
Дядя Кузя сконфузился от таких слов, засуетился, а председатель задумался и прибавил:
— Однако рыбу удить тебе не след. Простудишься, захвораешь. Завтра выпишу со склада мясо для твоего госпиталя. А удочку брось.
С тех пор выдают на птичник сырое мясо и даже тресковое филе в магазине как-то закупали. Куры на птицеферме теперь болеют меньше. Раньше болели десятками, а теперь одна-две за зиму. Но рыбалку дядя Кузя забросить уже не в силах. Тайком-тишком, конфузливо озираясь, раненько утром или поближе к вечеру спустится он на реку, продолбит луночку и сидит, сидит.
Городские рыбаки иной раз посмеиваются над ним:
— Ну как, Кузьма Варфоломеевич, узнал, что такое рыбалка?
— Узнал, узнал, чтоб вам ни дна ни покрышки, откуда вы взялись на мою голову! — ворчал дядя Кузя, а сам не спускал глаз с кончика удочки, ежился от холода и потряхивал, потряхивал блесенку.
Говорят, охота пуще неволи. Как видите, рыбалка — тоже. Милаха и кот Громило
Свирепее, прожорливее и коварнее всех вредителей на птицеферме была крыса с желтоватой, будто подпаленной шерстью на спине и с коротким хвостом. Должно быть, еще во времена разгульной молодости она лишилась половины хвоста — может быть, оторвали его крысы в драке, а может быть, в капкане оставила.
Эта крыса держала в страхе всех обитателей птичника. Мыши разбегались по сторонам, когда появлялась среди них толстая мордатая особа. Она была грозной владычицей темного царства, которое наперекор всем законам существовало под полом, дядя Кузя слышал иногда шум, возню под половицами. Шум этот перекрывался властным визгливым голосом. После драки по углам долго и жалобно скулили крысы.
Куцехвостую крысу дядя Кузя прозвал Милахой.
Со стороны могло показаться, что отношения дяди Кузи и Милахи самые любезные и мирные. Но это лишь со стороны. На самом же деле они люто ненавидели друг друга. Милаха ненавидела дядю Кузю за то, что он подрывал ее авторитет в крысином коллективе. А дядя Кузя ненавидел грозную атаманшу за то, что вот уже много лет она вместе со своей шайкой безнаказанно грабила колхоз. Шайка с каждым днем увеличивалась, а сама Милаха становилась наглей и развязней.
Отраву крысы не трогали. Видимо, их предводительница знала, что значит эта коричневая, с виду аппетитная масса. В капканы попадали только глупые мышки. Дядя Кузя понимал, что вся беда в Милахе. Стоит лишить банду главаря, в ней начнутся разлады, и она неминуемо погибнет.
Когда дядя Кузя приходил кормить кур, вся крысиная и мышиная семья рассыпалась но углам, шмыгала в норы и затихала. Но Милаха спокойно бегала по птичнику, ела из корытцев, не обращая ни малейшего внимания на старика.
— Кушаешь? — сдавленным голосом спрашивал дядя Кузя. — Ну-ну, кушай, гуляй, может, и подавишься.
Милаха переставала есть, поворачивала голову на голос и злобно ощеривалась.
Старик принимался собирать яйца из ящиков и как будто ненароком подвигался с автояйцесборочным агрегатом к Милахе. Но тактика эта была настолько стара и примитивна, что крыса даже не торопилась исчезать. Когда расстояние между нею и дядей Кузей сокращалось шагов до пяти, она нe спеша, нахально повиливая толстым задом, уходила в нору. Там сию минуту раздавался жалобный писк. Милаха срывала злобу на «подчиненных» и для острастки или по каким другим соображениям кусала их.
А дядя Кузя, ударив об пол шапчонку, топал ногами, плевался, воздевал руки к потолку, призывая Бога, боженят и всю «небесную канцелярию» или его успокоить смертью христианской, или покарать смертью «нечистую силу».
Но вот перебрался дядя Кузя со своей неспокойной «публикой», как он называл кур и петухов, в новое здание птицефермы и облегченно вздохнул. Все! Ушел от прожорливой банды. Однако дядя Кузя поспешил успокоиться. Уже через три дня он услышал под полом беготню и резкий и, как показалось старику, озабоченный голос Милахи. Дядя Кузя чуть не заплакал от бессильной ярости.
А ночью но всему птичнику разносился треск, шорох, скрежет. Это многочисленные хищники, возглавляемые Милахой, грызли пол, копали норы, устраивались в новом помещении со всеми удобствами. Они сильно изголодались за последние дни, да и работа оказалась тяжелая: пришлось грызть крепкие половицы и бревна. Ворвавшись в новый птичник, мыши источили овес в бочках и ящиках, оставив вместо него мякину. Крысы загрызли насмерть несколько больных кур. А в скором времени обнаружилось, что они губят не только птицу.
Как-то вечером сходил дядя Кузя в баню, попарился и, усталый, разомлевший, побрел к себе на птичник.
Здесь он подстриг усы ножницами и причесал вихры перед кругленьким зеркальцем, выключил радио, прилег на кровать и задремал.
Разбудил его какой-то подозрительный шорох. Дядя Кузя подумал, что это по стенам бегают мыши. Они любят из пазов выдергивать мох и делать там потайные ходы и лазейки. Но вместо мышей дядя Кузя увидел Милаху. Она торопливо забралась по стене в нижний ящик, один из тех, куда дядя Кузя складывал яйца из агрегата, перед тем как сдать в кладовую колхоза. Милаха обнюхала яйца и, ухватив одно из них лапами, потащила к краю.
Дядя Кузя притворился спящим: прикрыл глаза и стал даже похрапывать. Милаха осмотрелась, пошевелила седыми усами, прикинула расстояние до пола и вдруг, повернувшись, упала на спину. Удержать яйцо она не сумела и выпустила его из лап. Яйцо треснуло и разбилось.
Дядя Кузя думал, что это только и нужно крысе, но ошибся. Она что-то посоображала и проворно юркнула под пол. Через минуту атаманша появилась в сопровождении трех «подчиненных». Они легли на спины в ряд, а Милаха забралась в ящик, подкатила к краю яйцо, прицелилась и сбросила его на мягкие животы крыс. Те вскочили и моментально укатили яйцо в подпол.
