Николай Островский - Том 2. Рожденные бурей
— Так, так… — пробурчал Цибуля и принялся за свою бороду. — А мне сдается, что брешет этот полковник насчет тюрьмы. Знаю я ихнюю повадку. Холмянские поверили, так он их за спасибо повесил.
Цибуля темнел, и Сачек поздно заметил свой промах.
— А ты, Сачек, сука. Мне про тебя раньше еще хлопцы говорили, но я думал — зря, а ты, я гляжу, продашь отца родного.
— Да что вы, Емельян Захарович, я так, к примеру сказал. Воля ваша, делайте, как знаете.
— Так, так… бери бумагу и пиши: «За деньги не продаем». Написал? «Доставляйте в Холмяпку Раевского, его жену, Ковалло и Метельского». Написал? Так. «Тогда обменяем в чистом поле, да чтоб без обману. Чуть что постреляю ваших. Мы не холмянские». Так и напиши им. Есть? Прочитай. Так. Ну, давай подпишу.
Вечером в охотничий домик вернулся «Рупь двадцать»: он привез оба письма Могельницкого. Во втором полковник отвечал Цибуле кратко:
«Согласен на обмен моей семьи на большевиков. Обмен произведем следующим образом: в поле между Сосновкой и Холмянкой на расстоянии версты останавливаются небольшие отряды с обмениваемыми в десять человек с вашей и нашей стороны. Первой должна быть обменена моя жена — графиня Людвига Могельницкая. Вы отпускаете ее, она идет через поле к нашему отряду; с нашей стороны мы отпускаем одного из тех, кого вы требуете освободить, и остальных таким же образом».
— Ура! — закричал Птаха и пустился в бешеный пляс.
Всех обуяла радость. Даже сдержанная Сарра захлопала в ладоши и бросилась обнимать просиявшую Олесю.
— Вот видишь, Олеся, как хорошо, скоро ты обнимешь батьку.
— Господи, неужели правда? — улыбаясь, сказала Олеся.
Птаха перестал плясать.
— Послушай, Ленька! — подлетел он к Пшеничеку. — Нет ли у старикашек чего-нибудь такого, знаешь, от чего жить веселей на свете? — И Андрий подмигнул впервые улыбнувшемуся Раймонду.
— Молочка от бешеной коровы? — сразу понял его Леон. — Я думаю, у них все есть. Ведь паны на охоте небось греются шпиритусом. Я в один момент, только как начальство? Может, это не подходит под программу? — на полпути к двери задержался Леон.
— Я думаю, этого не надо… — сказал Раймонд, невольно смущаясь тем, что он возражает первый и этим как бы берет на себя роль начальника.
— Не надо, ребята, зачем нам это? — поддержала его Сарра.
— Не надо, так не надо, — сразу же остыл Птаха.
— Что ты его уговариваешь, Саррочка? Если он нос рукавом вытирает, значит, он понял, — звонко захохотала Олеся.
— А, зазвенел колокольчик! — улыбнулся Щабель. Даже сумрачный Пшигодский перестал хмуриться.
— Веселый народ эти наши ребята, с ними и умирать не скучно, — тихо сказал он Щабелю.
Тот нагнулся к нему и так же тихо спросил:
— Как вы думаете, товарищ Пшигодский, не съездить ли мне с вами к Цибуле? Ребят здесь оставим, троих партизан с ними для смены на постах. Читали? Могельницкий им деньги предлагал. Всякое может случиться. Поедем, а?
Пшигодский, подумав, согласился.
— Вот что, хлопцы, мы сейчас с товарищем Пшигодским поедем в Сосновку, — громко сказал Щабель, поднимаясь из-за стола, — а вы здесь будьте начеку. Раймонд, мы поручаем тебе командование вашим небольшим отрядом. Под утро мы вернемся и перевезем этих, — указал он рукой на дверь, — в Сосновку.
У ворот, уже сидя на коне, Щабель наказывал Раймонду:
— Гляди в оба. Окна завесьте. Сторожевых сам проверяй. В случае чего коней с санями держи наготове. Ежели постовые отряд ихний приметят или разведку, так сажай графинь в сани, сами на коней и жарьте во весь дух в Сосновку напрямик по лесной просеке. Одним словом, соображай сам, как лучше.
В это время на другом конце двора Пшигодский прощался с Франциской.
— Ты что ж, с ними поедешь, ежели обменяют? — глухо спросил он.
— Может, и поеду. Куда мне?
— Не езди к ним. Направляйся к отцу в Сосновку.
— Это к тебе, что ль? Чтобы снова бил, да? Нет, дурех нету. Не хочу я с тобой жить, понимаешь? Не хочу!
— Франциска!
— Ты мне не угрожай! Я не для того за тебя шла, чтобы ты меня кулаками утюжил.
Студеный ветер хлестнул им в разгоряченные лица.
— Пшигодский! — позвал Щабель.
— Бить не буду, езжай к отцу. Там поговорим. А туда не езди, а то убью!
Когда все окна в домике были плотно завешаны, Раймонд и Птаха еще раз обошли усадьбу вокруг. Снег перестал падать. Ночь была ясная. Луна кралась по верхушкам деревьев. Сосны отбрасывали огромные тени.
В лесу тишина. Чуть слышно скрипит под ногами податливый снег. Он покрыл все вокруг теплым ватным одеялом, закутав в него маленький домик и постройки.
Слышно было, как в конюшне лошади спокойно жевали овес.
— Смотрите, товарищи, внимательно, — говорил Раймонд троим партизанам, — мы под утро вас опять сменим. В случае, если заметите что, давайте знать. Расходитесь по своим местам.
Когда они с Андрием входили в столовую, Пшеничек, только что пришедший с караула, уже рассказывал девушкам что-то смешное.
— Что он здесь брешет? — спросил Птаха, расстегивая пояс с патронными подсумками.
— Он говорит, что ты за собственной тенью бегал, думая, что это легионер. Правда это? — хохотала Олеся.
На этот раз Птаха добродушно улыбнулся и безнадежно махнул рукой.
— Что ж, профессия у него такая — мельник…
— Что же нам теперь делать, Раймонд? — спросила Сарра.
— Я думаю, что вы с Олесей можете ложиться спать, а мы должны подежурить эту ночку. Посидим, поговорим кой о чем.
— Я не хочу спать, — отказалась Сарра.
— И я, — повторила за ней Олеся.
— Ну, тогда надо заняться чем-нибудь, а то скучно всю ночь так сидеть, и Андрий опять станет ко мне придираться, а у меня терпение кончится, и будет скандал, — начинал Леон свою игру в «кошки-мышки».
— Ты не очень-то на «петуха изображайся», — передразнил его Андрий.
— Что ж, я по-украински хоть плохо, но говорю, а ты по-чешски что понимаешь?
— Опять начали? Надоело! — рассердилась Олеся.
— Эх, мандолину б сюда! Я бы ушкварил полечку, а вы б сплясали. Все равно один конец. Завтра ведь у нас праздник. То-то рад, будет Григорий Михайлович, когда нас с тобой увидит, Олеся! — воскликнул он.
— Олесю, конечно, а ты-то какая ему радость? — спросил Леон.
Андрий несколько секунд смотрел на Леона молча, а затем сказал:
— А ведь у вас в самом деле неплохо дело пойдет!
— Ты о чем? — осторожно спросил Леон, чувствуя какой-то подвох.
— Я насчет мельника, Папашка-то ейный муку молоть будет, ты языком, а она, — и он сделал на слове «она» ударение, — пироги печь. Тут тебе целая фабрика.
— Зачем ты их свел, Раймонд? Пошли одного на караул, и будет тихо, — предложила Олеся.
— Нет, мы уж свое отдежурили, а ты можешь постоять с винтовкой, если охота, — запротестовал Леон.
Сарра сидела за столом, подперев голову рукой. Раймонд отдыхал в глубоком кресле у камина, не снимая сабли и маузера.
— Я видела в шкафу в третьей комнате гитары и мандолины, — сказала Сарра.
— Чего ж ты молчала? — радостно вскочил Птаха.
— Нам ведь было не до музыки, да и сейчас, пожалуй, еще рано веселиться, — ответила девушка.
Слушая ее певучий, мягкий говор, Раймонд представил себе выражение ее лица, черные, с холодком, огромные глаза и решительные, немного упрямые губы. Странно, но в то же время и понятно — ее одну Андрий слушается беспрекословно. Раймонд не помнил еще случая, чтобы этот беспокойный парень нагрубил ей.
— Ленька, бери лампу, пойдем струмент глядеть, — сказал Птаха.
Двери всех комнат выходили в общий коридор. Леон шел с лампой впереди.
Птаха следом за ним. Около чулана Андрий задержался, прислушиваясь.
«Старикашки спят». В комнате, где помещались Людвига, Стефания и Франциска, был слышен тихий разговор.
— А ключ здесь зря торчит, — сказал Андрий и положил его в карман.
— Все равно им через нас только уйти можно, да и куда побежать? — ответил Леон, но все же попробовал, заперта ли дверь.
Через минуту они вернулись, неся в руках три гитары и мандолину.
— Там на них лет двадцать не играл никто, со всех гитар на одну едва струн наберешь. Сейчас я смастерю, — сообщил Андрий и энергично принялся за работу.
— Сарра, мы не давали еще ужинать этим? — указал Раймонд рукой на дверь.
— Нет, эта полная отказалась принять обед, — ответила Олеся.
— Как же быть? — спросил Раймонд.
— Что ж, я упрашивать должна была ее? Она на меня так посмотрела, — сказала Олеся.
— Ничего, захочет кушать, сама попросит, — успокоил Андрий, ловко накручивая на колышки струны.
Раймонд подошел к столу, на котором стояла тарелка с ветчиной и хлебом, и вопросительно взглянул на Сарру. Та задумчиво глядела на огни камина, не обращая на него внимания.
