Николай Вагнер - Ночные смены
В одиннадцатом часу на центральной аллее появился Юра. Он шел энергичной походкой, ставя носки врозь; спину, как всегда, держал прямо. Плечи и голова его были откинуты назад, грудь браво выдавалась вперед.
— Ну, что, мой прекрасный друг, — приветствовал Юра, подойдя к скамейке. — Ты весь в мечтах? В твоем воображении, конечно, возникают неповторимые пейзажи этого чудесного мира. Я верю, ты еще напишешь свои шедевры!
Юра не садился. Он любил постоять, демонстрируя свою осанку, оглядывать толпу, галантно раскланиваться со знакомыми. Наконец он присел на край скамьи, осторожно, чтобы не помять брюк, подогнул одну ногу и вытянул другую вперед. На лацкане его пиджака краснела нашивка за ранение. Он посмотрел пристально на Алексея и воскликнул:
— Ты сегодня неотразим! Да, да! Однако снизойди и послушай. — Юра быстро достал из бокового кармана пиджака записную книжку и вполголоса начал декламировать свои новые стихи: — «Не возвратились из разлуки домой герои-моряки… сомкнули бронзовые руки отягощенные венки. В честь неопознанных, но близких, вас, безымянные сыны, в гранит безмолвный обелиска скрижали славы втиснены». Ну, как? Не нравится? Тогда ничего не говори. Между прочим, эти стихи я посвятил Саше Карелину.
— Ты видишься с ним?
— Каждый вечер, когда в спектакле занята Женя. Он приходит ее встречать.
— А когда ты видел последний раз Нину?
— Когда! Вижу по два раза каждый день.
— Как она?
— Живет и процветает, думаю, скоро покинет кордебалет и перейдет в солистки. Спрашивала как-то о тебе.
— Ну уж брось!.. Как спрашивала?
— Как? Спросила: где наш юный художник? Я ей: страшно занят, создает неповторимое эпическое полотно. А она: ах, как это интересно! Признайся, ты к ней неравнодушен?
— Просто давно не видел.
— Сегодня увидишь. Оттанцует последний акт и придет. А вот и Саша!
Юра встал, подтянулся, поправил и без того ладно сидящий пиджак. К скамейке, широко взмахивая костылями, приближался улыбающийся Саша Карелин.
— Вот это встреча! — сказал он, пожимая руки Юре и Алексею. — Разрешите пополнить вашу честную компанию? — Саша сел, придвинулся к Алексею, освобождая место для Юры.
— Сиди, сиди, Сашенька, я постою.
— Ты тоже кого-нибудь встречаешь?
— Да… Ниночку, — небрежно ответил Юра.
— Козлову? А Женя не выходила?
— Сейчас появятся обе. Спектакль закончился. Видишь, пошел народ.
Юра снова присел на скамейку и обратился к Саше:
— Мне очень хочется прочитать тебе стихи о моряках. Сейчас неудобно — много народа… Но я уверен, они до тебя дойдут! Не то что до этого сурового критика, — он кивнул на Алексея. — Понимаешь, моряки геройски гибнут за Родину, и она воздает им вечную славу. Это так и будет! Вот увидишь.
— Верю! — отозвался Саша. — Еще как верю! Восемь месяцев бились матросы за Севастополь, и партизаны, и бойцы приморской армии… Сколько друзей погибло… Но и фашисты хлебнули горя, как никогда. — Саша достал из кармана кителя «Правду», развернул ее. — Запомнится им Севастополь… Вот здесь, между прочим, напечатано сообщение «Двести пятьдесят дней героической обороны Севастополя». Читал? Держи! — Он протянул газету Юре. — Прочитаешь — поймешь, что это не поражение, а победа, да еще какая! Так что ты прав, Юра, севастопольцы прославили себя. Память о них, это точно, перешагнет века.
— Черт знает что, — заговорил Юра. — Мы стремимся достигнуть высот искусства, несем его людям, а эти бандиты, чтоб им ни дна, ни покрышки, которые продырявили и мой бюст, жгут классические полотна, уничтожают памятники культуры! Только ни хрена у них все равно не выйдет!
— Верно, — согласился Саша. — Есть ведь еще и мы! Так, Алексей? — И он крепко обнял Алексея за плечи. — Мы и здесь повоюем. — И он заговорил спокойно, с улыбкой, которая шла к его открытому, мужественному лицу: — Спасибо тебе за Галинку. Надеюсь, уживаетесь? Помогать пострадавшим от войны — наш долг.
— Уживаемся, — ответил Алексей. — Меня и дома-то никогда нет. Вместе с жильем передал им наш огородный участок. Они достали два ведра картошки и посадили ее за рекой.
К удивлению Саши и Алексея, Юра неожиданно начал читать стихи:
— «Она стремится в мир иной, увлечена высокой целью. И рампа блещет ей дугой, к ногам бросая ожерелье». Вот она, мой юный друг! Идет твоя мечта.
В конце аллеи действительно показалась Нина. Алексей сразу узнал ее. Легкая, прямая походка, мягкие очертания изящной высокой фигуры отличали ее от всех, кто шел сейчас через сквер. Чуть поотстав от Нины, оживленно разговаривали Женя и молодой человек в светлом плаще. Облик этого, как подумалось Алексею, актера очень напоминал Сергея Аркадьевича Репнина, представителя Межгорского завода.
Алексей вдруг встрепенулся и хотел было уйти, но Юра крепко стиснул его руку и прошептал:
— Не валяй дурака! Сколько можно вздыхать? Вместо того чтобы объясниться, ты бежишь, как трусливая лань.
Не расслышав, о чем говорит Юра, Саша Карелин сказал:
— Вот ведь чудо! Рождаются люди одинаковые, все как все, ан нет. Один возьмет да явится на свет с божьей искрой певца, другой — танцор, третий — художник. И потом сами же люди дивятся себе подобным, таким, да не таким, обыкновенным и в то же время — недосягаемым. И хорошо, когда люди не завидуют талантам, а оберегают их и гордятся ими. Я лично — горжусь, в том числе и Женей.
— Правильно делаешь! — сказал Юра. — Однако что это за хлюст увивается за ней?
Сомнений у Алексея теперь уже не было: рослый молодой человек в макинтоше был не кто иной, как Сергей Аркадьевич Репнин. В одной руке он держал букет тюльпанов, другой касался локтя Жени.
Юра вскочил со скамьи.
— Знакомься, Ниночка: мой старый друг Алексей. Замечательный художник, но ужасный скромник.
Нина подала руку и рассмеялась. Следом за ней поздоровались Женя и Репнин.
— Художник! — удивился он, бережно передавая букет Нине. — Это для меня новость. Привет рабочему классу! Как Настенька? Я, между прочим, кое-что вам привез. — И уже обращаясь к остальным: — Мы, можно сказать, в одной упряжке — коренной заводской народ.
Не обратив внимания на слова Репнина, Нина спросила:
— Это правда, что вы пишете большое полотно?
— Нет, сейчас не до этого. Я и до войны не брался за большие работы.
— А Юра говорил…
— Работает, работает, — подтвердил Юра. — Я же сказал, что мой друг — великий скромник. Однако результаты его труда достигают звезд!
— Каких звезд? — не поняла Нина.
— Таких же, каких достигает наш труд, любой — звезд победы.
— Ну, Юрочка, ты всегда витаешь в своих поэтических образах. Однако свежо, — передернулась Нина. — Вы идете?
Саша поднялся со скамьи, и они с Женей двинулись вперед.
— Идемте, Нина Васильевна, — поспешил сказать Репнин. — Я вас провожу. До свидания, товарищи! — попрощался он, и все четверо медленно пошли по центральной аллее.
Алексей растерянно стоял возле скамьи, а Юра, не пытаясь сдерживать смех, бодро выкрикивал:
— Ну, здорово! Орел! Как он нас отрезал! Да ты не куксись, Ниночка у нас — человек серьезный. Такие прилизанные прилипалы, как этот, атакуют ее каждый день. А толк-то какой? Никакого! Идем. Тебе завтра на завод?
— В первую, — ответил Алексей.
— Ну и пошли. Я тоже чертовски устал. Утром репетиция. Днем — с бригадой в колхоз. Вечером — спектакль, И все-таки я счастлив. Ты знаешь, после этого стройбата я попал, как в рай, хотя не подумай, что у нас легко. Искусство для меня — все. Вот в чем дело! И главное, я ощущаю, что даже в такое время оно нужно людям. И оно тоже приближает победу! Да, да! Я в этом убежден. Сейчас и в самом деле любой труд достигает звезд. И если, Алеша, победит искусство, победим мы!
— А не наоборот?
— Может быть, и наоборот. Но пойми: страна не дает погибнуть искусству. Это ли не признак победы!
Глава семнадцатая
На улице стоял жар и было душно, как в цехе. Слабые порывы ветра не могли донести свежесть лесов и реки, до которых было не так уж далеко, а наоборот — словно сгущали настой запахов горячего масла, эмульсии и металла. Весь этот смрад вырывался из распахнутых ворот цеха сюда, на небольшой квадрат сникшей травы, где собралась почти вся бригада Алексея. И все-таки даже эта притоптанная, желтая трава напоминала о вечно живой природе и радовала. Ребята лежали на горячей земле, наслаждаясь солнечным светом, тщетно надеясь запастись силами за эти четверть часа, оставшиеся до конца обеденного перерыва.
— Еще полсмены — и домой, — лениво протянул Маскотин. — Или опять субботник?
Он приоткрыл глаз, не отрывая щеки от травы, и вопросительно посмотрел на Алексея.
— Зачем спрашивать, если знаешь, что эта неделя — за нашим цехом.
Вот уже пятый день все рабочие цеха по три часа после смены строили подъездные пути. Железнодорожная ветка должна была пройти от завода, через мелкий лес и кустарник, до Промплощадки, расположенной на главном пути. Тысячи людей выходили каждый день на эту стройку, растягиваясь насколько хватало глаз вдоль недавно набросанной насыпи.
