Нотэ Лурье - Небо и земля
— Господи! — вскрикнула Доба, поднимаясь и спеша на своих опухших ногах к мужу. — Что с тобой? Ни с того ни с сего… Юдл! Юдл! — тормошила она его, стараясь поднять. Кое-как она втащила Юдла на кровать и укрыла ватным одеялом.
Юдл тяжело дышал и трясся как в лихорадке.
— Тише, тише, сейчас пройдет, — успокаивала его Доба, кладя поверх одеяла старую бурку.
В комнате было жарко, Юдл исходил потом. Свесив голову набок, он попытался сбросить с себя бурку.
— Лежи спокойно, тебе надо хорошенько прогреться, — и, поправив бурку, Доба положила ему на ноги большую пуховую подушку.
— Чего ты валишь на меня это барахло? — ощерился Юдл своими гнилыми зубами. — Мне душно, нехорошо, меня тошнит…
— Ничего, ничего, потерпи, надо хорошенько пропотеть. С потом вся болезнь выйдет, и ты сможешь ехать.
— Что? — вскинулся Юдл как бешеный. — Хочешь, чтобы я больной ехал? Похоронить меня хочешь? В придорожной канаве похоронить? На-ка, выкуси! Не дождешься! И никто не дождется! — Он схватил подушку и с остервенением швырнул ее на пол.
— Уже нашло на него! Кидаться начал! — закричала Доба. — Чистая наволочка, только выстирала, только надела…
Послышались шаги под самым окном. Юдл побледнел как смерть и замахал на Добу руками:
— Ш-ш-ш… Ш-ш-ш…
Доба, сердито бормоча что-то, подняла подушку. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Шейна-каланча. Юдл громко захрапел.
— Слышали уже про несчастье, что у Хонци случилось? — зачастила каланча прямо с порога.
— Господи, что там еще? — Доба замерла на месте с подушкой в руках.
— Дочку его, Нехамку, чуть не убило… Только что привезли домой на подводе, еле живую…
— Что вы говорите! Нехамку? Дочку Хонци-председателя? Да я ее только что видела в эмтээсовской машине! Каких-нибудь полчаса назад… Господи помилуй, да что же с ней случилось?
— Мотором трактора придавило.
— Мотором? Как она попала под мотор?
— Что вы задаете такие вопросы? Значит, суждено было, и все! Черт пригнал эту эмтээсовскую машину… За мотором приехала, от сломавшегося трактора, сам Хонця и вызывал, не хотел этот мотор оставлять…
— А Нехамка-то, Нехамка как под мотор попала? — не понимала Доба.
— Так я же вам про это и рассказываю! Взяли мотор от сломанного трактора, поднимали в кузов. А он, мотор этот, возьми да и выскользни, и прямо на нее, на Нехамку. Придавил…
— Господи!.. — Доба бессильно опустилась на табурет.
— И ведь какая девушка! Какая красавица! Одно удовольствие было смотреть на нее, — Шейна оплакивала Нехамку, словно той уже не было в живых. — А ловкая, а проворная, золотые руки… Все знала, все умела… Земля горела у нее под ногами…
— Какой же это дурак, прости меня боже, послал ее за мотором… — выходила из себя Доба. — Разве эхо для девушки работа?
— А никто не посылал, она сама напросилась, хотела помочь. На тракторе-то на этом Вова раньше работал. Теперь вам понятно?
Доба вздохнула и начала вытирать глаза.
— А Хонця? — спросила она. — Где был Хонця в это время?
— Лучше не спрашивайте. Прибежал, когда ее уже положили на подводу. Страшно было на него смотреть. Черный, как земля. Пойдемте посмотрим хоть, что там делается… Пусть себе спит, — кивнула Шейна на Юдла.
Чуть только за Добой и Шейной закрылась дверь, Юдл скинул одеяло и бурку и, распаренный, слез с постели.
«Раз так, значит, завтра они не поедут, — снова забегал он по комнате. — А больше мне ничего не нужно. Главное — задержаться. Хоть на один день».
Глава шестая
Напрасно надеялся Юдл.
Под вечер, когда Калмен Зогот и Никита Друян, взяв с собой семьи, погнали колхозный скот, в хутор из ближайшей воинской части прискакали два конника и передали приказ командования: чтобы к завтрашнему дню к 6.00 в хуторе не осталось ни одного человека.
Хоть бурьяновцы и готовились в дорогу, приказ этот застал их врасплох. Каждый толковал его по-своему. «Должно быть, Бурьяновку превратят в укрепленный пункт», — предполагали одни. «А может, здесь будет большое сражение», — гадали другие. «А может…» Перебрали много возможностей, но решить ничего не могли. Так или иначе, люди были напуганы и начали поскорее укладывать и увязывать вещи.
Старуху, мать Шефтла, эта новость совсем ошарашила. Она не переставала стонать, всхлипывать, ломала Руки, проклинала все на свете. Но выхода не было. Надо было скрепя сердце готовиться в дальний и неизвестный путь.
— Теперь можешь радоваться. Твоя взяла, — ядовито говорила она Зелде, ковыляя по тесно заставленной комнате и не зная, за что раньше взяться. — Ну и люди! Бросают дом и бегут… Лучше бы мне до этого не дожить… А что будет с вещами? Мы же едем, говоришь, на одной подводе с этим выродком, с Юдкой Пискуном… Всю жизнь по нему тосковала… И как же мы поместимся на одной подводе?
— Возьмем, что сможем, — сдержанно ответила Зелда.
— Хорошее дело! Как это — что сможем? Я тебе наперед говорю: ничего не оставлю! Все с собой возьму.
— Ну что вы, свекровь, говорите? Нас семеро душ, а дали всего полподводы.
— Как так семеро? Ты что, нахлебника тоже потащишь с собой?
— А что мне с ним делать? Не оставлять же его здесь одного.
— Ох, что ей с ним делать! — желчно передразнила невестку старуха. — Мало у меня горя, так на тебе, новое несчастье на мою голову. Она его не оставит… Немцы, говорят, уничтожают евреев… Евреев они убивают, разбойники!.. Но он-то немецкий ублюдок!
— Не кричите так! — Зелда с тревогой выглянула в окно, под которым играли дети.
— Ну и услышит! Пока еще, слава богу, я его не боюсь. Подожди, вот он вырастет, чтоб ему не дожить, вот когда я буду его бояться! — еще громче раскричалась старуха. — Слыханное ли дело! Тут бросают дом и двор, все нажитое, кровное, душу, сердце свое оставляют и бегут неведомо куда, от немцев спасаться, а она еще хочет тащить с собой немчуру! Да это же бог знает что!
— Ну тише, тише, не кричите, прошу я вас, — успокаивала Зелда старуху. — Я отвезу его к тетке, и дело с концом.
— Ты еще когда говорила, что отвезешь. А сейчас? Как ты можешь его сейчас отвезти? Как?
— А мы будем проезжать мимо Блюменталя, там я его и оставлю. Тетка-то в Блюментале живет, вы забыли?
— И за что только бог меня наказывает?… Господи милостивый, об одном прошу, освободи ты меня от него! Помни, Зелда, если ты его там не оставишь… за себя не ручаюсь… Ну чего ты на меня уставилась? Чего ты стоишь сложив руки? Где наша большая корзина? Еще, чего доброго, ночью придется ехать… Ну скорее, скорее… — теперь старуха уже сама подгоняла Зелду.
Зелда принесла со двора большую корзину, и вдвоем со свекровью они начали укладывать белье. Зелда невзначай поглядела в окно — и обмерла. На улице стоял почтальон Рахмиэл.
Она тут же все бросила и, как была, непричесанная, с непокрытой головой, выбежала на улицу. Старый Рахмиэл, принесший сегодня почту в последний раз, стоял среди колхозниц и раздавал письма. Зелда подбежала и стала в стороне, боясь спросить, нет ли письмеца и для нее. Но старый Рахмиэл, взглянув поверх сдвинувшихся на кончик носа очков, тотчас заметил Зелду и, порывшись в своей сумке, протянул ей с довольным видом треугольничек. Зелда трясущимися руками схватила его, развернула и посмотрела на число. Письмо было написано 23 сентября. Только тогда, отойдя на несколько шагов, она начала читать, быстро пробегая глазами неровные строчки:
«Дорогая моя Зелда и милые детки, Шмуэлке, Эстерка, Тайбеле и Шолемке! И мама, дай ей бог здоровья! Спешу написать вам пока хоть несколько слов. Пишу на платформе, стоя, через несколько минут уходит эшелон. Только что передал привет и посылочку для вас, то, что было при себе. Ешьте на здоровье. Как приеду на место, сразу сообщу свой адрес. Целую вас всех вместе и каждого в отдельности много, много раз. Ваш Шефтл».
От волнения Зелда не сразу поняла все, что было написано в письме. Довольно было одного.
«Лишь бы жив… — Лишь бы здоров…» — шептала она.
— Письмо от Шефтла! — крикнула Зелда, едва переступив порог.
— Ну-ка покажи! — встрепенулась свекровь. — Да ты прочти, прочти… Что он пишет?
Зелда присела на краешек кушетки, где громоздилась куча белья, и начала читать письмо во второй раз. Снова взглянула на число и задумалась: прошло уже одиннадцать дней…
— Ну чего ты остановилась? — нетерпеливо спросила свекровь. — Читай дальше!
— Это все, — тихо ответила Зелда.
— Все? Так ведь он пишет, что послал посылку. С кем послал? Посмотри, может, ты пропустила?
— Нет, я ничего не пропустила.
— Как же это? Почему он не пишет, с кем отправил посылку?
— Торопился и, видно, забыл.
— Как можно забыть такое? — кипятилась старуха. — Поди теперь угадай, с кем он послал и что он послал… Посылает и не пишет, через кого…
