Георгий Черчесов - Испытание
Тонраду захотелось узнать, что кроется за его спокойствием. Убежденность в правоте своего поступка? И он спросил:
— Почему он признает доброту убитых им людей?
— Наивная душа младенца, — засмеялся Притл. — Ему не приходит в голову, что он льет воду на мельницу врага! — И гневно заявил: — Этот дикарь кровью оплатил им их доброту! Спросите у него, как относились к нему несчастные, когда прибыли на ферму.
— Он признает: они ему понравились, он — им.
— Ну то, что они ему понравились, понятно, — так и пылал сарказмом мистер Притл. — А вот чем ты им поправился?
— Говорить о себе? — Таймураз пожал плечами…
Тонрад видел, что горцу стало не по себе. Ему с детства дед. Асланбек внушил, что о мужчине должны говорить другие, а что они скажут, это уж зависит от того, каковы его поступки. Была у Таймураза и другая причина молчать. Если рассказывать о себе, то ему пришлось бы поведать этим странным, враждебно к нему настроенным людям о многом, начиная с того момента, как он задумал выкрасть Мадииу и что из этого получилось. Нет, он не раскаивается, что решился на похищение. Его беда в том, что он ошибся и выкрал другую. Но вот что дальше произошло, об этом он уже не один год думает, и приходит к огорчительной мысли, что не всегда был прав. Когда они остались в горах с Заремой, чего он испугался? Того, что меняется внутренне? Боялся, что делается другим, не таким, каким родился? Если он тогда был прав, то почему все чаще и чаще вспоминает Зарему? Почему теперь ему хочется, чтобы она оказалась рядом? В те годы он боялся, что раскиснет, не желал принимать того жизнерадостного взгляда на людей и природу, что отличал Зарему, — но с годами ему все больше не хватало как раз участливого теплого отношения окружающих к нему: Он не замечал этого, пока рядом был Мурат, который всегда был готов прийти к нему на помощь. Простившись с ним, Таймураз стал совершенно одинок. Мистер Роллинс всячески показывал другим, что он поощряет его сноровку и смекалку, приходил в восторг от его умения покорять мустангов. И зарабатывал он неплохо. Ему завидовали, относились к нему почтительно, как к счастливчику.
Когда Мурат находился рядом, с ними всегда были люди. Теперь Таймураз знает, почему Мурат внутренне похож на Зарему. Первый раз, когда Таймуразу это пришло в голову, он поразился невероятности мысли. Но, поразмыслив и вспомнив, как Зарема радовалась жизни, людям, как была отзывчива, убедился: это чувство, неведомое ему, он часто замечал и у Мурата. Так оно и есть: Зарема и Мурат похожи. И он задумался над тем, почему он, Таймураз, не такой, почему его избегают люди, почему никто никогда первым с ним не заговаривает…
Таймуразу можно было бы начать свой рассказ с того, как несколько месяцев назад мистер Роллинс взамен погибших мексиканцев привез на ферму трех немцев-батраков. С утра до обеда Фриц, Петер и Вольфганг должны были помогать Таймуразу на конеферме, а после полудня отправляться на пустырь, на котором хозяин задумал выращивать картофель. Герта же — дочь Петера — готовила еду, да так вкусно, что невольно вспоминался Хохкау… Таймураз не стал вдаваться в подробности, сказав:
— Мы жили дружно. И работали вместе, и обедали за одним столом. И шутили часто… В один день они стали другими. Почему — не знаю…
— Герта! — воскликнул Притл. — Не в этой ли девушке загадка? Не она ли стала яблоком раздора?
Тонрад пришел на полчаса, а просидел в кабинете Притла до позднего вечера. Он присутствовал при допросе Герты и мистера Роллинса. Невысокая, быстроглазая, убитая горем, свалившимся на нее нежданно-негаданно, Герта была не в себе. Она не желала ни видеть никого, ни слышать. Она пыталась спрятаться от страшной правды. Мистер Притл настойчиво внушал девушке, что ей необходимо помочь правосудию, что она должна им поведать все. — Слышите? Все, до мельчайших подробностей!
Она заставила себя вспомнить первый день пребывания на конеферме. И навес, и печь, стоящая под ним, и огромный стол, за которым могла поместиться целая дюжина едоков, и малюсенький домик, в котором предстояло им жить, — все пришлось ей по душе, как впрочем и отцу, и Вольфгангу, и Фрицу. И условия контракта были не такими бесперспективными, как на прежней работе. Смущал странный россиянин с его лохматой шапкой, но при виде ее горец так покраснел, что им стало весело. И поверилось, что они сумеют поладить друг с другом, немцы и россиянин. Хозяин в тот же день отправил новых батраков на пустырь, заявив, что они еще до вечера успеют посадить пять-шесть мешков картофеля. И они поняли, что здесь хорошие деньги платят не даром: с каждого вытянут все, на что он способен.
И Герта тотчас приступила к выполнению своих обязанностей. Она успела почистить целое ведро картофеля и, свалив его в огромную кастрюлю, набила печь дровами, стала разжигать огонь взмахами фартука.
За этим занятием ее и застал Фриц. Огромный мешок с картофелем клонил его к земле, но он, балансируя под тяжестью, все-таки рискнул протянуть руку в кастрюле.
— Чем нас встретит хозяйка?
Герта шутливо замахнулась на него рукой, под тяжестью мешка он запрокинулся на бок и упал. Она смотрела на него сверху вниз и улыбалась. Фриц растянулся на мешке, блаженно заулыбался, не сводя глаз с нее.
— Хорошо у тебя. И жаром так веет.
— Нашел, чему радоваться, — не сразу уловила она в его голосе шаловливый намек — Постой денек возле печи — о холоде начнешь мечтать!
Но Фриц пронзил ее взглядом сверху вниз, бойко сказал:
— Чем жарче — тем аппетитнее!
Тут она поняла, о чем он, покачала головой:
— Бессовестный — о печи я… — Она хотела выглядеть сердитой, но разве не приятно, что Фриц явно дает понять и ей и отцу, что она ему по душе и что у него серьезные намерения? И парень он твердый, с таким не пропадешь… — Улегся! — укоризненно покачала головой Герта. — Вон уже солнце садится….
— А ты не погоняй. Не жена еще! — Фриц нехотя поднялся. — И без тебя есть кому. Ишь, с ходу нас запряг этот мистер Роллине. Взглядом так и колет, так и понукает…
— Для того сюда и прибыли, чтобы нами понукали, — задумчиво сказала Герта и вдруг лукаво сверкнула глазами: — Сегодня у нас — пир! Королевский!
— Ну да? — не поверил Фриц.
— Сперва вы попробуете панировочный сельдерей с брынзой, — мечтательно поведала она. — Между двумя ломтиками сельдерея положу сыр, сколю зубочисткой, смочу во взбитом яйце, обваляю в сухарях да на сковороду — в жир!
— Ух ты! — Фриц нетерпеливо кивнул на кастрюлю: — А там. что?
— Суп из угря, — почмокала губами Герта и торопливо стала показывать на кастрюли и сковороды: — Здесь рулет из телятины. Мистер Роллинс расщедрился — такое мясо подбросил!: Мечта!
— Вот он какой… А с виду…
— Все люди добрые и совестливые, — сказала она убежденно. — Ходят суровые, а наступит день — раскрываются, не могут утаить в себе хорошее. Наружу оно рвется. И тогда… Вот! — она кивнула на кастрюли и сковороды: — И это еще не все! Потом поставлю на стол — посредине — фаршированного…
— Гуся? — затаил дыхание в восторге Фриц.
— Не отгадал, — радостно засмеялась Герта и провозгласила: — Поросенка! С черносливом! Смазанного изнутри лимоном!
Тут Фриц что-то заподозрил и спросил:
— А баварское пиво?
— Вдоволь! — охотно подтвердила Герта. — Два бочонка! Фриц решительно приподнял крышку одной кастрюли, затем другой, добрался до сковородок, коротко убеждаясь:
— Картошка вареная… Картошка жареная… Картофельные котлеты, — и зло спросил: — А поросенка из картофеля еще не сляпала?
— Испортил все ты, Фриц, — сразу потускнела Герта.
— Поменьше фантазируй, — укоризненно покачал головой он. — Как пить дать — свихнешься, — он ткнул в ее сторону пальцем, промолвил зло, уличая в недозволенном: — А ты сама верила тому, что говорила. В тебе уже есть что-то. Не давай волю мечтам! «Мистер Роллинс подбросил мясо!» Нашла добряка. Да он на нас смотрит, как на…землю! Сунул ей в нутро картофелину — осенью, пожалуйста, полведра! А чтоб картофелина попала в землю, нам надо внутрь тоже картошечку! И на сипну — картошечку! Со всех сторон картошечка! Картошка везет картошку для картошки!
— По полмешка таскай, надорвешься, — потеплела Герта.
— Я сильный, — усмехнулся он. — Бедному нельзя быть слабым. У отца одна надежда — на мою силу. У него пять сыновей, а отправил в Америку меня. Почему?
— Отец привез меня сюда потому, что у него пет сыновей.
— А мой выбрал меня потому, что я самый сильный. Сильный! Отец знает: я не упущу своего. Мне бы только ухватиться обеими руками за хвостик своего шанса. И я не упущу его! Мышцы будут лопаться — не разожму пальцы! Зубами вцеплюсь! Ни о чем думать не буду — только о том, чтоб выдержать. И нет силы, что оторвет меня! Руби, режь руки! А я буду держать!
