Борис Бондаренко - Пирамида
— А чего же он тогда хочет?
— Чего он хочет, я не знаю, — задумчиво сказал Дмитрий. — А вот чего он не хочет, я догадываюсь.
— Чего?
— Он не хочет, чтобы его работа хоть как-то соприкасалась с проблемами несохранения комбинированной четности.
— Ты уверен?
— Уверенным тут быть трудно. Но уж очень факты… один к одному подходят. Надо еще помыслить, узнать кое-что.
— Все-таки странно… Подвернулась такая блестящая возможность заняться настоящей работой — и он сам отказывается от нее.
— Ты же сам говоришь: все мы люди, все мы человеки…
— Знаешь, что меня смущает? Ведь работа Шумилова идет уже четвертый год, неужели никто ничего не заметил?
— Ну, тут удивляться нечему. По сравнению с остальными его работа не слишком-то значительная, никому до нее дела нет, у всех своих забот хватает. Да еще учти, что никакого криминала в его действиях нет. Он волен по-своему интерпретировать те или иные факты.
— Ты думаешь, и Дубровин ничего не заметил?
— Наверно, нет. Он давно не следит за его работой.
— А Жанне ты говорил?
— Нет, но она, кажется, и сама догадывается, что не все чисто.
— Что же нам теперь делать?
— Посмотрим, — неопределенно сказал Дмитрий. — У нас еще слишком мало фактов, чтобы предпринимать что-то конкретное.
— Но Дубровину-то надо сказать?
— Зачем? Во-первых, и говорить-то почти нечего. Пока что все это наши домыслы. А потом — до каких пор он будет нянчиться с нами? Неплохо было бы самим разобраться во всем.
— Ну, смотри, — сказал Ольф и вдруг засмеялся.
— Ты что? — удивился Дмитрий.
— Да так, вспомнил кое-что… Кто бы мог подумать, что спустя три года мы опять столкнемся с несохранением комбинированной четности. Ты, случаем, не видишь в этом указующего перста судьбы?
— Пока нет, — улыбнулся Дмитрий, — но думал, кстати, я об этом и раньше.
— Да? Смотри-ка, а я напрочь выбросил из головы…
Ольф совсем развеселился, встал и заходил по комнате.
— А ты, я смотрю, тоже хорош. Обзывал меня сыщиком, а сам все вынюхивал, как бы своего ближнего подсидеть.
— Ничего я не вынюхивал. Почти все эти данные мне Жанна сообщила.
— Кстати, что она за человек?
— По-моему, очень хороший.
— Ты собираешься рассказать ей?
— Со временем.
— И не боишься, что она донесет Шумилову о нашей подрывной деятельности?
— Ну, во-первых, Шумилову рано или поздно придется рассказать. Я не собираюсь действовать исподтишка.
Ольф остановился:
— Ты это серьезно?
— Вполне.
— А если он просто-напросто вышвырнет нас из лаборатории?
— Не исключено, конечно. Но мне почему-то кажется, что он не сделает этого.
— Почему? Он же имеет полное право на это. Ему нужны люди, работающие на него, а не против него.
— И это верно, — спокойно согласился Дмитрий. — И все-таки сказать придется.
Ольф покачал головой и ничего не ответил. Потом вспомнил:
— А ведь работа Шумилова — тема кандидатской диссертации Жанны. Тебя и это не смущает?
— Нет, — сказал Дмитрий.
35Дмитрий все рассказал Жанне недели через две. Он сухо, безо всяких эмоций изложил факты и свои соображения. Жанна как будто не удивилась, молча выслушала его и спросила:
— Ты уже говорил кому-нибудь об этом?
— Пока нет.
— А почему ты именно мне рассказываешь?
— Потому что нам понадобится твоя помощь.
— Нам? — подняла брови Жанна.
— Да. Мне и Ольфу.
— А-а… — безразлично сказала Жанна.
— Тебе не устраивает такая комбинация?
Жанна пожала плечами:
— Почему? Мне все равно.
— А что ты думаешь об этом? — Он показал на выкладки.
— Пока ничего. Так сразу тут не разберешься. Надо подумать.
— Для тебя это неожиданность?
Жанна как-то странно взглянула на него и не ответила.
— Мне казалось, — осторожно начал Дмитрий, — что ты и сама кое о чем догадывалась. То есть тебя не совсем устраивало общее направление работы.
— Допустим, — сухо сказала Жанна. — Ну, а какую же помощь вы хотите от меня получить?
— Если наши соображения покажутся тебе достаточно вескими… — Дмитрий замялся, подыскивая слова.
— Ну, и что дальше? — спросила Жанна, не глядя на него.
— То мы могли бы вместе поработать в этом направлении.
— Каким образом? План работы лаборатории утвержден Ученым советом.
— Планы в научных исследованиях нарушаются часто. Это все-таки не поточное производство.
— А как вы думаете изменить план Николая Владимировича?
— Разумеется, рассказать ему обо всем, попытаться убедить его.
— И я должна помочь вам в этом, — медленно сказала Жанна.
— Ну да, — простодушно сказал Дмитрий. — И в этом тоже.
— И где я должна это сделать — в постели?
Дмитрий даже передернулся от неожиданности и покраснел, только сейчас до него дошло, почему у Жанны такое напряженное лицо.
— Жанка, да ты что? — растерянно спросил он. — Ты серьезно?
Она испытующе посмотрела на него, но тут же с облегчением вздохнула и сердито сказала:
— Вот святая простота… Да ты сам посуди. Ты что, не знаешь, что я живу с ним?
— Слышал кое-что, — растерянно пробормотал Дмитрий.
— И правильно слышал! — отрезала Жанна. — А теперь вообрази себя на моем месте. И ты с невозмутимым видом предлагаешь мне выступить против него?
— А что тут такого?
Жанна засмеялась:
— Да ты и в самом деле не от мира сего… Вообрази, что Ася вдруг преподнесла бы тебе такой сюрприз.
Дмитрий удивленно посмотрел на нее и сконфуженно сказал:
— Айв самом деле приятного мало. Но ты же все-таки не жена, — попробовал вывернуться он.
Жанна вздохнула:
— И это верно… Да от этого ведь не легче.
Она задумалась.
— А если я все-таки не соглашусь, несмотря на все ваши веские соображения?
— Почему наши? В конце концов, истина — вещь объективная и безличная.
— Брось ты мне мораль читать, — рассердилась Жанна. — Все это я и без тебя знаю. Что из того, что вы правы? Ну и занимайтесь себе на здоровье этой объективной истиной, я-то почему должна?
— Потому что ты умная женщина.
— Спасибо, — иронически наклонила голову Жанна.
— Да я серьезно.
— Но все-таки почему ты именно меня выбрал для этой цели?
— Да потому, что ты действительно умная женщина, отличный человек, и мне хочется, чтобы мы работали вместе. Да я, кстати, намерен и еще кое-кого перетянуть на нашу сторону с твоей помощью. Ты же знаешь всех лучше меня.
— Ну хорошо, — сказала Жанна, явно довольная его словами. — А если Николай Владимирович не согласится с вами?
— Наверно, так и будет.
— И что тогда?
— Откуда я знаю. Посмотрим, обсудим вместе, решим.
— Ты и меня имеешь в виду?
— Конечно.
Жанна повела головой:
— А ты нахал, Димка. Я ведь еще ничего не сказала.
— А куда ты денешься? Я ведь вижу, что тебе хочется по-настоящему работать, а не только винтиками заниматься.
— Ладно, я подумаю, — сказала Жанна.
— Думай, — разрешил Дмитрий.
Через два дня Жанна сказала:
— Я согласна.
И они стали работать втроем.
Четвертым стал Валерий Мелентьев. Он работал тогда в Москве и впервые появился в Долинске недели через две после разговора Дмитрия с Жанной — и сначала не понравился им своей шумной развязностью, самоуверенностью и хвастливостью. На их взгляд, он слишком часто крутил в руках ключи от собственной машины, слишком много рассказывал об Америке, где полгода был на стажировке, и о Париже, где провел две недели, и не всегда кстати вставлял в свою речь английские и французские слова. Но работать он умел великолепно, что они признали с первого же дня, а в их глазах это достоинство с лихвой искупало его недостатки. Работа Мелентьева была тесно связана с только что закончившейся работой Дмитрия и Ольфа, и Валерий ежедневно бывал в их лаборатории, сыпал шуточками, посмеивался, сколачивал компании и водил их в буфет пить пиво и сразу стал решительно своим человеком. Работал он не больше трех-четырех часов в день — из-за неизлечимой, хронической лени, как объяснил он сам, посмеиваясь. Но и за четыре часа он успевал сделать столько, что иному понадобилась бы для этого неделя. Он любил повторять изречение Эйнштейна: «Я могу по пальцам пересчитать дни, когда мне приходили в голову по-настоящему ценные мысли» — и утверждал, что главное в любой работе — выделить эту ценную мысль, если, конечно, она имеется. И делал он это великолепно. Интуиция у него была просто феноменальная — он мгновенно схватывал суть дела и не обращал внимания на детали, они его просто не интересовали. Работая, он сразу становился очень серьезным, даже лицо у него преображалось — делалось строгим, сосредоточенным. В свои неполные тридцать лет Мелентьев опубликовал уже больше десятка работ, посвященных самым различным проблемам теоретической физики, и три или четыре из этих работ были признаны довольно значительными. Он блестяще владел самым совершенным математическим аппаратом, и создавалось впечатление, что ему решительно все равно, чем заниматься, лишь бы проблема была интересной и сложной. Дмитрий как-то сказал ему об этом, и Валерий охотно согласился:
